Николай Тарусский - Знак земли: Собрание стихотворений

ДИТЯ

Сегодня кухне – не к лицу названье!В ней – праздничность. И, словно к торжеству,Начищен стол. Кувшин широкогорлыйКлубит пары под самый потолок.Струятся стены чистою известкойИ обтекают ванну. А онаСлепит глаза зеленой свежей краской.Звенит вода. Хрустальные винтыВоды сбегают по железным стенкам10 И, забурлив, сливаются на дне.

И вот уж ванна, как вулкан, дымится,Окутанная паром, желтизнойПронизанная полуваттной лампы.И вымытая кухня ждет, когдаМать и отец тяжелыми шагамиЕе сосредоточенность нарушатИ, всколебавши пар и свет, внесутДитя, завернутое в одеяло.

Покамест мрак бормочет за окном20 И в стекла бьется ветками; покаместДождь пришивает ловко, как портной,Лохмотья мглы к округлым веткам липы,Заполнившей всю раму, – мать беретРебенка на руки и осторожноРазвертывает одеяло, всяНаполненная важностью минуты.И вот усаживает егоНа край стола, промытого до лоску,И постепенно, вслед за одеялом,30 Развязывает рубашонку. ВследЗа рубашонкой – чепчик. ДонагаДитя раздето, ножками болтает,Свисающими со стола. А между темОтец воды холодной добавляетВ дымящуюся ванну. И дитяПогружено в сияющую воду,Нагретую до двадцати восьми.Телесно-розоватый, пухлый, в складкахУпругой кожи, в бархатном пушке,40 На взгляд бескостный, шумный и безбровый,Еще бесполый и почти немой, –Он произносит не слова, а звуки, –Барахтается ребенок в ваннеИ шумно ссорится с водой: зачемВрывается без предупрежденьяВ открытый рот,В глаза и в уши. ОнПо-своему знакомится с водой.Сначала – драка. Сжавши кулачки,50 Дитя колотит воду, чтобы больноЕй сделать. Шлепает ее ручонкой,Но безуспешно. Ей не больно, нет!Она всё так же неизменна, какБыла до драки. И дитя готовоБежать из ванны, делая толчокНеловкими ножонками, вопя,Захлебываясь плачем и водою.То опуская, чтобы окунутьНамыленное темя, то опять60 Приподнимая, мать стоит над ваннойС довольною улыбкой на лице.Она стоит безмолвно, только рукиМелькают, словно крылья. Вся она –В своих руках, округлых, добрых, теплых,По локоть обнаженных. Пальцы рукКак бы ласкаются в прикосновеньяхК ребенку, к шелковистой коже. ВотОна берет резиновую губку,Оранжевое мыло и, пройдясь70 Намыленною губкой по затылкуДитяти, по спине и по груди,Всё покрывает розовое телоКлоками пены.

Тихое дитяВ запенившейся взмыленной водеСидит по шею, круглой головойВысовываясь из воды, как в шапкеИз белой пены. Как тепло ему!

Теперь вода с ним подружилась и80 Не кажется холодной иль горячей:Она как раз мягка, тепла. А матьТак ласково касается рукамиЕго спины, его затылка. Нет,Приятней не бывает ощущений,Чем ванна! Ах, как хорошо! СполнаВсем телом познавать такие вещи,Как гладкое касание воды,Шершавость материнских рук и мыло,Щекочущею бархатною пеной90 Скрывающее тело.А в окноСквозь форточку сырой волнистый шумСочится. Хлещет дождь, скользя с кустаНа куст, задерживаясь на листьях.И ночь стучит столбами ветра, капельИ веток по скелету рамы. МатьПрислушивается невольно к шуму.Отец приглядывается к ребенку,Который тоже что-то услыхал.

100 Уж к девяти идет землевращенье.Дождь, осень. Дом – песчинкою земли,А комната – пылинкой. И пылинка –В борьбе за жизнь – в рассерженную ночьСияет электрическою искрой,Потрескивая. В комнате дитя,Безбровое и лысое созданье,Прислушивается к чему-то. ДождьСтучится в раму. Может быть, к дождюПрислушивается дитя? Иль к сердцу?110 К пылающему сердцебиенью,Что гонит кровь от головы до ног,Живым теплом напитывая телоИ сообщая рост ему и жизнь.

С каким вниманьем, с гордостью какою,С какой любовью смотрят на негоРодители! Посасывая палец,Ребенок так внимательно глядитПрекрасными животными глазами.Как воплощенье первых темных лет,120 Существований древних, что ещеИстории не начинали, онНа много тысяч поколений старшеСвоих родителей. Но этот шумСырой осенней ночи ничегоНе говорит ему. ВоспоминаньяДалеких лет, родивших человека,Исчезли в нем. Он позабыл о ней –Глубокой темноте перворожденья,И никогда не вспомнит, если есть130 Благоухающая мылом ванна,Чудесная нагретая вода –И добрые ладони материнства.1929

НОЧИ В ЛЕСУ Стихотворения 1934–1939

I

ГУСИ

С моим манлихером в рукахЯ лег в густой ивняк.Горбатый месяц, весь в усах,Ощупывает мрак.

И клочьями, кошмой виситМрак на ветвях кривых.Там в черном лаке щука спит,И прыгать сиг отвык.

А вкруг меня на сотни верст –Кочкарники и мхи.Лишь волк, бродя при свете звезд,Их знает, как стихи.

Лишь осторожный красный лисВедет им точный счет.Я жду, чтоб светом налилисьКолодцы черных вод.

Давно течет в моей кровиСоленый млечный путь.Устал я в легкие моиВбирать ночную муть.

С моим манлихером в рукахЯ затаясь лежуИ сквозь окошко в ивнякахНа озеро гляжу.

Качает первый ветерокТростинку над водой.Комар, расправив хоботок,Хлопочет над рукой.

И вдруг – я, впрочем, для тогоВсю ночь прозяб, простыл –С высот несется торжествоКрылатых шумных сил.

С жужжаньем к озеру стремглав –Лишь сыплется роса –На голубые щетки травСлетают небеса.

Средь расходящихся кругов –То плески, то хлопки.Клубами белых облаковВсплывают гусаки.

И всё на свете позабыв,Слежу – слежу гостей –Размахи крыл, крутой извивЗавитых в кольца шей.

Я в сердце превратился весь,Пульсирую, дрожу.Пора дыханье перевесть,Приладиться к ружью!

И выстрелы, как ураган,Взрывают праздник птиц.Кустарники по берегамС мольбою пали ниц.

Я сбрасываю башмаки,Кидаюсь в глубину.Я зарываюсь в тростники,В озерную волну.

Трепещущего гусакаЯ поднимаю ввысь.О, как сильна моя рука,В которой смерть и жизнь!1935

ПРИОКСКАЯ НОЧЬ

Спокойная, курящимся теченьем,Река из глаз уходит за дубы.Горбатый лес еще дрожит свеченьем,И горные проплешины, как лбы,Еще светлеют – не отрозовели,Но тем черней конические ели.

Июньский пар развешивает клочьяПо длинным узким листьям лозняка.Чуть смерклось, чуть слышнее поступь ночи,Скруглясь шарами, катят что есть мочиКустарники над грядкою песка, –Туда, к лягушкам, в их зеленый гром,Раздребезжавшийся пустым ведром.

Горбатый лес в содружестве деревьевСплетает ветви и теснит стволы.Берез плакучих, никнущих по-девьи,Кора чересполосая средь мглы,Как будто бы на части разрубаясь,Чернеет и белеет меж дубами.

Дубов тугих широкие корзины,Что сплетены из листьев и суков,Расставленные тесно средь ложбины,Полны лиловой мглою до краев.И с завитыми щупальцами корниПолзут, подобно осьминогам черным.

Ель поднимает конус, как стрела,Сквозит резной каленый наконечник.Чуть ветерок, чуть поплотнее мгла,Всё – в кисее, всё – в испареньях млечных.Суки шуршат. И в глубине стволаСтучит жучок. И капает смола.И сок, как кровь, течет по древесине.И на макушках виснут нити сини.

Лес гулко дышит, кашляет, не спит.Лес оживает в точках раскаленныхЗвериных глаз. Между кремнистых плитПолзет из лаза тропкою зеленойК хозяйственным урочищам излукЩетинистый дозорливый барсук.

Круги бегут, а язычок лакает,Чуть возмутив закраину реки.Сопят ежи. И ласточкой мелькаетРечная крыса – там, где тростники,Где голубеют тени, где квакуньиКлокочут, славя прелести июня.

Горбатый лес, прохладная река,Земля, трава, объединив дыханье,Легко несут его под облака.Мир пахнет кухней. Ночь вовсю кухарит:В одной кастрюле варятся у нейЗверье и рыба, травы, жир ветвей.

О, дикое, чудовищное блюдо,Посыпанное сверху солью звезд!Из-под лиловой мглы, как из-под спуда,С тяжелым скрипом выкатился воз.Колес не видно. Всё покрыто дымом,В нем прячется дергач неутомимый.

Внизу река, как баня, вся в пару;Слышнее плеск купающейся рыбы.Закованный в пятнистую кору,Сом выплывает деревянной глыбойИ, распустив белесые усы,Спешит на отмель глинистой косы.

Рыбачьи весла движутся неслышноИ курева светящийся глазокПо берегам, навесистым и пышным,Плывет средь остеклившихся осок.Лишь спичка, вспыхнув, озаряет лбы…

Река из глаз уходит за дубы.1936

ГЛУХАРЬ