Владимир Маяковский - Любит? не любит? Я руки ломаю
1924
Еду
Билет — щелк. Щека — чмок.Свисток — и рванулись туда мыкуда, как сельди, в сети чулокплывут кругосветные дамы.Сегодня приедет — уродом-урод,а завтра — узнать посмейте-ка:в одно разубран и город и рот —помады, огней косметика.Веселых тянет в эту вот даль.В Париже грустить? Едва ли!В Париже площадь и та Этуаль,а звезды — так сплошь этуали.Засвистывай, трись, врезайся и режьсквозь Льежи и об Брюссели.Но нож и Париж, и Брюссель, и Льеж —тому, кто, как я, обрусели.Сейчас бы в сани с ногами —в снегу, как в газетном листе б…Свисти, заноси снегамименя, прихерсонская степь…Вечер, поле, огоньки,дальняя дорога,—сердце рвется от тоски,а в груди — тревога.Эх, раз, еще раз,стих — в пляс.Эх, раз, еще раз,рифм хряск.Эх, раз, еще раз,еще много, много раз…Люди разных стран и рас,копая порядков грядки,увидев, как я себя протряс,скажут: в лихорадке.
1925
Прощание
Кафе
Обыкновенно мы говорим:все дороги приводят в Рим.Не так у монпарнасца.Готов поклясться.И Рем и Ромул, и Ремул и Ромв «Ротонду» придут или в «Дом»[7],В кафе идут по сотням дорог,плывут по бульварной реке.Вплываю и я: «Garcon, un grogamericain!»[8]Сначала слова и губы и скулыкафейный гомон сливал.Но вот пошли вылупляться из гулаи лепятся фразой слова.«Тут проходил Маяковский давеча,хромой — не видали рази?» —«А с кем он шел?» — «С Николай Николаичем»,—«С каким?» — «Да с великим князем!»«С великим князем? Будет врать!Он кругл и лыс, как ладонь.Чекист он, послан сюда взорвать…» —«Кого?» — «Буа-дю-Булонь[9].Езжай, мол, Мишка…» Другой поправил:«Вы врете, противно слушать!Совсем и не Мишка он, а Павел.Бывало сядем — Павлуша! —a тут же его, супруга, княжна,брюнетка, лет под тридцать…» —«Чья? Маяковского? Он не женат».—«Женат — и на императрице».—«На ком? Ее же расстреляли…» — «И онповерил… Сделайте милость!Ее ж Маяковский спас за трильон!Она же ж омолодилась!»Благоразумный голос: «Да нет,вы врете — Маяковский — поэт».—«Ну да,— вмешалось двое саврасов,—в конце семнадцатого годав Москве чекой конфискован Некрасови весь Маяковскому отдан.Вы думаете — сам он? Сбондил до иот —весь стих, с запятыми, скраден.Достанет Некрасова и продает —червонцев по десять на день».Где вы, свахи? Подымись, Агафья!Предлагается жених невиданный.Видано ль, чтоб человек с такою биографиейбыл бы холост и старел невыданный?!Париж, тебе ль, столице столетий,к лицу эмигрантская нудь?Смахни за ушми эмигрантские сплетни.Провинция! — не продохнуть. —Я вышел в раздумье — черт его знает!Отплюнулся — тьфу напасть!Дыра в ушах не у всех сквозная —другому может запасть!Слушайте, читатели, когда прочтете,что с Черчиллем Маяковский дружбу вертитили что женился я на кулиджевской тете,то, покорнейше прошу,— не верьте.
1925
Бродвей
Асфальт — стекло. Иду и звеню.Леса и травинки — сбриты.На север с юга идут авеню,на запад с востока — стриты.А между — (куда их строитель завез!) —дома невозможной длины.Одни дома длиною до звезд,другие — длиной до луны.Янки подошвами шлепать ленив:простой и курьерский лифт.В 7 часов человечий прилив,в 17 часов — отлив.Скрежещет механика, звон и гам,а люди немые в звоне.И лишь замедляют жевать чуингам,чтоб бросить: «Мек моней?»Мамаша грудь ребенку дала.Ребенок, с каплями из носу,сосет как будто не грудь, а доллар —занят серьезным бизнесом.Работа окончена. Тело обвейв сплошной электрический ветер.Хочешь под землю — бери собвей,на небо — бери элевейтер.Вагоны едут и дымам под рост,и в пятках домовьих трутся,и вынесут хвост на Бруклинский мост,и спрячут в норы под Гудзон.Тебя ослепило, ты осовел.Но, как барабанная дробь,из тьмы по темени: «Кофе Максвелгуд ту ди ласт дроп».А лампы как станут ночь копать,ну, я доложу вам — пламечко!Налево посмотришь — мамочка мать!Направо — мать моя мамочка!Есть что поглядеть московской братве.И за день в конец не дойдут.Это Нью-Йорк. Это Бродвей.Гау ду ю ду!Я в восторге от Нью-Йорка города.Но кепчонку не сдерну с виска.У советских собственная гордость:на буржуев смотрим свысока.
1925
