Проза и сценки. Драматургия - Даниил Иванович Хармс
Мышеловка – Сами посудите, кто же мог тут разговаривать.
Профессор – Вот я и сам понимаю. (Задумывается на 15 секунд). Ничего не понимаю! (смотрит подозрительно на мышеловку, потом идет к ней на цыпочках). А сдается мне, милейшая мышеловка, что это говрили – ВЫ!
Мышеловка – (сконфуженно) Что вы, что вы, профессор!
Профессор – Да-с, дорогая моя, вы хоть и мышеловка, а все же говорили. Меня не проведете. Да вы вон и покраснели даже.
Мышеловка – (пытается ответить, но, будучи предметом, просто молчит).
Профессор – Ну что же вы молчите? А? Верно? Попались? Да вы не молчите так, вы погромче! Что? А?!
Ваня Иванов (ассистент) – Профессор, вы этим ухом ничего не услышите, оно у вас на щеке. Звук через ухо проходит прямо в зуб. Вы другим ухом попробуйте.
Профессор – (прислушивается другим ухом)
Ваня Иванов (ассистент) – Нет, профессор, и так вы ничего не услышите, мышеловка не имеет права разговаривать.
Профессор – Почему?
Ваня Иванов (ассистент) – Потому что, сами посудите, если мышеловка будет говорить, то какая же мышь пойдет в нее?
Профессор – Нет, – сказал он, – мышеловка должна говорить. Ведь вы же говорите, а почему мышеловка не смеет?
Ваня Иванов (помощник профессора) – Затем не смеет, что не может, увы! Она простая клетка.
Слово история имеет у Хармса терминологическое значение и окрашено ироническим отношением (см. также 26, 53, 62, 143 <11, 14, 26>, 200). Здесь эта ирония дополняется мотивом науки, которую Хармс всегда дискредитирует за ее потуги на точное объяснение мира и к которой относится тоже иронически (ср., в частности, «игру с рукой» здесь и в тексте 25);
Андрей Семенович – персонаж еще двух произведений Хармса (77 и 143<13>);
Петр Павлович – см. подобный персонаж в т. 1 наст. собр.; характерное для Хармса сочетание имени и отчества (иногда сюда подключается и фамилия), происхождением которого он в большой степени обязан своему увлечению Гоголем (см. также имя и фамилию персонажа в выше приведенном зачеркнутом варианте продолжения наст. текста);
эти часики старушки – сочетание двух мотивов, исключительно важных и устойчивых у Хармса (см. 29, 36, 57, 63, 67, 71, 76, 82, 89, 99, 104, 107, 109, 111, 114, 132, 134, 163 и 98, 102, 109, 125, 132, 184, 188 а также т. 1 наст. собр.). Очевидно, что здесь мы имеем дело не только с грамматической категорией – приложением, но и с автокомментарием к мотиву старухи, который всегда у Хармса связан с мотивом времени;
морит голодом в пустыне // хлещет в комнате плетьми – Петр Павлович приводит примеры «господства обстоятельств и скрещения событий», происходящих вне научной логики: первое, очевидно, сорокалетнее блуждание евреев по пустыне;
откусили ему ухо – ср. с аналогичным происшествием в «Повести о том, как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифо-ровичем» Гоголя, где Агафья Федосеевна откусывает ухо у заседателя;
Моя рана горит и исходит соком – ср. со словами раненого Паяца в «Балаганчике» А. Блока (Блок. С. 70; см. также: Сажин 1).
Земля имеет семь океянов и т. д. – милиционеры включается в спор о научной истине;
зальет ее коллодием – медицинское средство для залечивания ран;
Английский крематорий – здесь в связи с немецким физиком Альбертом Эйнштейном (1879–1955) употребляется в значении места, где физическое тело обращается в ничто (отм. Б. Хаимским). Идеи А. Эйнштейна входили в круг интересов Хармса;
брось пришивать ухо где-то сбоку, пришей мне его лучше к щеке; на носу ее кривом // тихим ветром плещет ухо – очевидно, имеет источник в впечатлениях Хармса от творчества и поведения футуристов. О связи творчества Хармса с футуризмом см.: Жак-кар I. С. 15–16 и далее. Возможен также невыявленный нами живописный источник.
сон – распространенный у Хармса мотив, являющийся и темой нескольких его текстов (15, 78, 94, 102, 132, 143, 176, 182; см. также т. 1 наст. собр.).
А на крыше спит старуха – см. выше. Обратим также внимание на появление в зачеркнутом варианте продолжения мотива сабли – см. о нем ниже.
2. Впервые – ВиМ. 1980. № 53. С. 182–191. Автограф – РНБ.
Вещь – одно из ключевых для Хармса понятий, проходящих через ряд его текстов (см., например, написанный в том же 1929 г. квазинаучный трактат «Сабля»). Можно предположить, что Хармс если и не черпал, то соотносил свое понимание «Вещи» с хорошо ему знакомой работой П. Успенского «Tertium organum. Ключ к загадкам мира», где, например, дается трактовка этого понятия, которая может служить объяснением «загадочного» заглавия текста Хармса. Согласно Успенскому, «вещь» не поддается измерению привычными мерами окружающего мира (длина, ширина, высота), а существует в совершенно ином пространстве 4-го измерения, где она не бывает постоянной, но все время изменяется. Для познания мира 4-го измерения необходима перестройка человеческого сознания, его психики (Успенский. С. 41 и др.). У Хармса, как нередко, сугубо ученая посылка реализуется в обыденном, «сниженном» варианте – изменение психики героев (и, следовательно, видение «вещи») наступает в результате попойки. О свойствах вещи в связи с занимавшей Хармса теорией витализма см. также: Франк. С. 172, 195 и др.
стукнуло окно и далее – среди многочисленных значений этого мотива у Хармса здесь он реализуется в качестве пути, которым в земной мир приходит имманентное, непостижимое человеческой логикой (см. также: 8, 9, 15, 20, 36, 63, 102, 108, 121, 125, 133, 134, 143<3, 26, 27, 29>, 200; см. также т. 1 наст. собр.);
и оттуда вылез монах – пристрастие Хармса к этому мотиву, в особенности заметное в его стихотворных текстах (см. т. 1 наст. собр.), возможно, объясняется интересом Хармса к оккультной литературе; в частности, Агриппа Неттесгеймский трактовал монашество как свободную духовную жизнь, основывающуюся на трех добродетелях: нищете, целомудрии и послушании (Агриппа I. С. 16–17 и др.). Обратим также внимание на характеристику, появившуюся в статье «ОБЭРИУ» в 1928 г.: «<…> полагают, что литературная школа – это нечто вроде монастыря, где монахи на одно лицо» (Афиши Дома Печати. 1928. № 2. С. 11–12). Ср. также с начальными словами стихотворного текста Хармса: «И вдруг из пола вылезает страшный дух…».
