Осип Мандельштам - Сохрани мою речь навсегда… Стихотворения. Проза (сборник)
Особое значение в этой картине преемственности культуры приобретает Рим: это влияние Чаадаева, которым в 1913–1914 гг. увлекался ОМ (см. статью о нем). Стих. Посох прямо написано от лица Чаадаева (или самоотождествившегося с ним поэта), нашедшего в Риме истину всемирного единства и принесшего ее в Россию. Программным является стих. «Пусть имена цветущих городов…»: Рим – место человека во вселенной (и далее – о борьбе императоров с папами за Рим и о крестовых походах, провозглашавшихся папами). Центральное стих. «Поговорим о Риме – дивный град!..» сводит воедино веру (credo), архитектуру (купол Св. Петра) и природу (несется пыль… – ассоциации со стихами Тютчева). Авентин – римский холм, куда в V в. до н. э. выселялись притесняемые патрициями плебеи; их тоска о царской власти – видимо, фантазия ОМ (см. ниже). Двунадесятые праздники – 12 главных христианских праздников, частью переходящих (по лунному календарю), частью постоянных (по солнечному), но не сбивающих счета времени. Луна над Форумом – образ из стихотворения Тютчева «Рим ночью»; там Рим (языческий!) был «волшебный, но отживший», здесь Рим (христианский, перед которым снимают шляпу) – реальный и вечный. Стих. «Природа – тот же Рим и отразилась в нем…» и его вариант («Когда держался Рим в союзе с естеством, Носились образы его гражданской мощи В прозрачном воздухе – как в цирке голубом – На форуме полей и в колоннаде рощи; А ныне человек – ни раб, ни властелин, Не опьянен собой, а только отуманен; Невольно думаешь: всемирный гражданин! А хочется сказать – всемирный горожанин!») начинаются одинаковым уподоблением природы – культуре (а не наоборот, как обычно), но кончаются противоположно: первое – изображением древней жестокой силы, второе – вялой современной вырожденности. Такие «двойчатки» с равноправными противоположными вариантами будут потом встречаться у ОМ все чаще. Как бы эпиграфом к этому римскому циклу ощущается четверостишие о незрячем раскольнке-Лютере «Здесь я стою – я не могу иначе…»…» (в эпиграфе к стихотворению – те же слова в немецком подлиннике): ответ Лютера на предложение отречься от протестантской ереси (в Вормсе в 1521 г.). Как бы послесловие к циклу – стих. «Encyclica», о котором ниже. Продолжая римскую тему, ОМ даже попытался переработать «сатириконское» стих. «Аббат», убрав снижающие подробности и прибавив восторженных восклицаний (Ф. Жамм, 1868–1938, – французский поэт-католик, писавший о простой сельской жизни, популярный в то время в России).
Античная тема вызвала у Мандельштама в эти годы еще несколько стихотворений. Теснее всего связано с Римом стих. «С веселым ржанием пасутся табуны…», написанное осенью 1915 г. в Крыму: вслед за Пушкиным ОМ сравнивает себя с сосланным на Черное море Овидием и, в отличие от Овидия, чувствует себя не оторванным от Рима (Капитолия и Форума), а хранящим все римское в себе. Цезарь – император Август, сославший Овидия и (вскоре) давший имя очередному месяцу; державное яблоко – анахронизм. «Есть иволги в лесах, и гласных долгота…» – стихотворение о летнем солнцестоянии (в одной из рукописей – обмолвочное заглавие «Равноденствие»), где долгота дня сравнивается с долготами звуков и пауз между звуками (цезур), на которых строилось античное стихосложение (впрочем, называвшееся не тоническим, а метрическим). Крымские впечатления породили также два стихотворения-изнанки к «Поговорим о Риме…»: стих. «Обиженно уходят на холмы…» разворачивает образ исхода плебеев на Авентин – это темные, как скот, дикари, не желающие подчиняться римскому порядку (но и они в своем праве, и их беспорядок – священный), халдеи значит одновременно и «варвары», и «мудрецы», кустарник, сквозь который они продираются, дан их глазами (надвигается спереди, бежит по сторонам); стих. «Негодованье старческой кифары…» (кифара – лира) продолжает и перемещает ту же тему: бежавшие от несправедливости Рима овцы-бедняки оказываются на краю света, в Крыму, вдали от Цезаря, под убогой деревенской луной (контраст с луной в стих. Тютчева «Рим ночью»). Бегущие овцы появлялись в стихах ОМ и раньше – в стих. «Как овцы, жалкою толпой Бежали старцы Еврипида…» (обращенное сравнение, вместо «овцы бежали, как старцы») – обобщенный образ, никакой конкретной трагедии Еврипида не соответствующий.
За античной экзотикой из стихов ОМ надолго исчезает еврейская тема, когда-то всплеснувшаяся в стихах об омуте злом и вязком и смежных. Она появляется лишь трижды. В первый раз – в стихах 1916 г. на смерть матери (ОМ успел приехать лишь к ее похоронам) «Эта ночь непоправима…»: символический черно-желтый иудейский цвет здесь раздваивается, апокалиптическое черное солнце (Откр., 6.12) осеняет рождение поэта, желтое и страшное – похороны матери, уже выпадающие из его душевного мира (отпевания в иудейском погребальном обряде нет, здесь это намеренная контаминация с православием). Во второй раз – в стихах к невесте (в разлуке, в 1920 г.) «Вернись в смесительное лоно…»: НЯМ тоже была еврейка, а в представлении ОМ все евреи были родными по (царской) крови, и поэтому все еврейские браки были кровосмесительными; имя Лия, которое он дает невесте, – из рассказа Н. Гумилева, где так зовут дочь Каина, к которой тот питает преступную страсть. Елена, солнце Илиона (ср. стих. «Бессонница. Гомер…»), вероятно, символизирует выход из этого замкнутого круга в широкий мир. По другому пониманию, Лия – это муза поэта, отвращающаяся от христианства к иудейству. Крови тяжелее струиться… – «в наш век тяжелее быть иудеем, чем эллином». О третьем стихотворении, «Среди священников левитом молодым…», см. ниже.
Мировую войну 1914 г. Мандельштам, как и все, поначалу встретил восторженно. Стих. Европа сравнивает ее с событиями столетней давности – победой над Наполеоном и перекройкой границ Европы Священным союзом России, Пруссии и Австрии стараниями австрийского канцлера Меттерниха. (Более давние деятели, римский император Август и французский «король-Солнце» Людовик XIV, 1648–1714, из окончательного текста изъяты.) Тогда была уничтожена независимость Польши; эта тема стала злободневной, ибо в 1914 г. в габсбургской Австро-Венгрии начали формироваться польские дружины стрелков Ю. Пилсудского для войны против России за восстановление Польши; в стих. Polacy! ОМ обличает это как измену общеславянскому делу. Стих. Реймс и Кельн – отклик на пресловутую немецкую бомбардировку Реймского готического собора XIII в., французской национальной гордости («брата» столь же знаменитого Кельнского собора XIV в.). В рукописи оно имело еще 8 начальных строк («Шатались башни, колокол звучал…»), вычеркнутых за риторичность. Стих. «Ни триумфа, ни войны!..» – осуждение Италии, колеблющейся поддержать честь древнего Рима и вступить в войну против Германии (первоначальное заглавие – «Перед войной», вариант названия «1913» – авторизованная ошибка). Символы Рима здесь – священный холм Капитолий и «ростральная трибуна», украшенная клювами кораблей, – место политических выступлений на форуме; недоносок, низкорослый итальянский король Виктор-Эммануил III, сравнивается с мифическим Фаэтоном, не сумевшим справиться с небесной повозкой своего отца Солнца. Encyclica – отклик на энциклику («окружное послание» ко всем верующим) новоизбранного римского папы Бенедикта XV с призывом воюющих к миру (голубь символ мира); говоривший мне о Риме – по-видимому, Чаадаев. Тютчев в одноименном стихотворении 1864 г. проклинал папу Пия IX за энциклику, отрицавшую свободу совести, – ОМ прославляет новую энциклику именно за свободу – избранных удел. К этому же ряду относится газетное стих. Немецкая каска и, в необычном для ОМ славянофильском стиле, – «В белом раю лежит богатырь…». Незавершенное стих. «Какая вещая Кассандра…» ОМ сам оформил как фрагмент, но не печатал; в нем идет речь о предыдущем недолгом союзе России с Францией, заключенном Александром I и Наполеоном в Тильзите в 1807 г.
Уже в 1915 т. патриотический пыл у ОМ исчезает. Стих. Зверинец (вариант заглавия – «Ода миру во время войны») призывает вернуться к золотому веку праарийского (общеиндоевропейского) братства, в котором едины славянские, германские и романские (италийские) племена; война – это раздор геральдических зверей, которому пора положить конец (лев – Англия, петух – Франция, медведь – Россия, орел – Германия, выродившаяся Италия и та же Россия; соседка – Польша между Россией и Германией); боевой палице Геракла противопоставляется живительный огонь Прометея из сухой палочки. Стих. «Собирались эллины войною…» – осуждающий отклик на англо-французский десант в Греции (афинский Акрополь и афинская гавань Пирей) в ноябре 1916 г. (заглавие «1914» – авторизованная ошибка). В виде контраста упоминается война ок. 600 г. до н. э. – завоевание афинянами смежного острова Саламина: когда-то с материка завоевывали острова, теперь с островов коварные англичане подчиняют Европу. Мрачен колорит стихотворения о Дворцовой площади «Императорский виссон…» (виссон, роскошная льняная ткань, назван вместо царского пурпура): круглая площадь, как омут потопа, по сторонам ее арка Генерального штаба, украшенная колесницами, и Зимний дворец с императорским штандартом (черный орел на желтом поле), посередине – Александровская колонна с ангелом наверху. Все эти стихи могли быть напечатаны только после Февральской революции. Новые стихи о Петербурге (диптих «Мне холодно. Прозрачная весна…» и «В Петрополе прозрачном мы умрем…») как бы опровергают былой оптимизм «Адмиралтейства»: вода отвратительна, воздух прозрачен, как в царстве теней, в этом воздухе – опасные стрекозы-аэропланы, звезды по-прежнему враждебно-колючи, и Афина (чья статуя стояла в вестибюле Адмиралтейства) уступает власть царице мертвых Прозерпине.
