Я, презирая смерть, шагал вперёд, или Сесть я готов на трон. Пародии на стихи Михаила Гундарина. Часть II - Владимир Буев
наша пламенная вера
в эстетический Эдем
только в качестве примера
и уместны. Вместе с тем,
метафизик-забияка,
это был отменный путь!
От таинственного знака
сквозь разбрызганную ртуть
в муравейные палаты,
в заградительный отряд
всех ни в чём не виноватых
и казнимых наугад.
........................
где-то около вокзала
с неба падала звезда
и в стакане умирала
кипячёная вода
4.
Переплясы фин-де-секла
в золотой осенний день,
и в серебряные стёкла
постучавшаяся тень.
Достучится ли? Не знаю.
Воплотится – да не здесь!
Чёрствый луч в руках ломаю,
чёрствый луч – благую весть.
Владимир Буев
1.
Эмпедоклом я не стану,
множество признав архэ.
Если даже в вечность кану,
сохранюсь в моём стихе.
Солнце всходит и заходит,
в приключения зовёт.
Время часто сумасбродит:
как огнём, мне пятки жжёт.
Суть вещей во мне трясётся,
бьёт набатом по башке.
Череп может расколоться.
Жизнь висит на волоске.
Радость только в звуках рая.
Вот и ангел с кочергой.
Выше, выше я взлетаю,
обнадёженный мечтой.
2.
Медь, железо, алюминий,
все ко мне! И всем привет!
Стоп! Пускай железо сгинет!
Золота милее цвет!
На кривой козе подъеду
К бездне. Пристально вгляжусь
вниз. А бездна мне вендетту
пусть объявит – не боюсь!
Вот урон для мира будет,
если в бездну упаду.
Пусть народ не обессудит,
От обрыва отойду.
А иначе свет в окошке
никому не увидать.
В бездну пусть простые сошки
смотрят или им под стать.
3.
Солнце всходит и заходит.
То согреет дом любви,
то халупу заморозит
(как мой дом ни назови,
он всегда мне будет раем).
Солнце – это тоже я.
Мы с товарищем взлетаем
Мы – поэты и семья!
Нет, вернее, как семья мы.
В эстетический Эдем
не нулями, а князьями
мы влетаем без проблем.
Будем долго жить, взирая,
как чекисты морды бьют,
как пытают и карают,
как дела невинным шьют.
Как младенцы, мы невинны
и пушисты, и белы.
Как герои, мы былинны,
заслужили похвалы.
........................
полетали – ну, и хватит.
Мордами упали в грязь.
Больше выдумки не катят:
с серебром прямая связь.
4.
Век серебряный в загоне.
Позабыт сегодня он.
Муза в греческом хитоне
Говорит мне: «Ты, должо́н!»
Музы всей гурьбой явились:
то ли девять, то ли семь.
Как одна, в меня вцепились.
Всех беру к себе в гарем…
Фантомы техноямбов
Михаил Гундарин
ТЕХНОЯМБЫ
I.
Вчерашней музыки паýзы,
Недоуменье батарейки –
её сменившие кургузы,
пожалуй, меньше канарейки.
Они из подсознанья ямба,
Из чертовни хороших строчек,
Любую из которых я бы
Отправил в ад без проволочек.
Увы! пришельцы и герои,
Теперь живее всех живущих,
Их равнодушною игрою
Замешана земная гуща.
Зане сменённые помяты,
И отправляются на волю
Ломать стальные аты-баты
По заштрихованному полю.
II.
Они сцепляются хвостами
Лоснится вытертая кожа
Их можно поменять местами
С любым кошмаром равно схожих
Но это звери антологий
А мы имеем дело с теми
Кто выползает из берлоги
Как наспех брошенное семя
Сквозь ледовитые экраны…
Проходит через эти коды
(Дырявы будто бы карманы)
Сквозняк неведомой свободы.
Готовь тяжёлую дубину
Мотай рулоны изоленты
Встречать грядущего лавину
Его живые элементы.
III.
Плотней рождественского крема,
Простой, как надпись на заборе,
Мне голос был. Не зная темы,
Со мною толковало море.
Сквозь музыкальную коробку
Назло расслабленной пружине
Звучало так: РОРОРО-РОК-КУ
Еще ДО-ЫНЕ-ЫНЕ-НЫНЕ
Доныне рокку – кувырками
Назад. И шумовая тема.
Но эта музыка не с нами,
Её тоска и теорема.
Я молча выключил шкатулку
Ещё подсказок не хватало!
Грызущий мировую булку,
Пускай не крошит где попало.
Я сам управлюсь с рычагами,
Заряд расставлю вслед заряда –
Пускай сужаются кругами
К финальной точке звукоряда.
Владимир Буев
ФАНТОМЫ ТЕХНОЯМБОВ
I.
Там, где паýзы, есть музы́ка.
На батарейках и на нервах
сыграет, кто не вяжет лыка,
кто в канарейке видит стерву.
Пусть ямб, хорей иль амфибрахий,
пусть дактиль и анапест даже,
не стоит пацану-рубахе
верлибром баловаться в раже.
Пришельцев шуганут герои.
Порвут, как ловкий тузик грелку.
Игра останется игрою –
кто жив, определит подделку.
Но прежде, чем турнуть на волю,
сменённых следует отгладить,
чтоб аты-баты в чистом поле
в стальной не прятались засаде.
II.
Зверей пришествие – том первый,
затем второй и тридцать третий.
Хвосты достали из резерва,
А кожа стёрлась в лихолетье.
Кошмары местные берложьи
Мешают сбросить парню семя,
Играют нашей молодёжью,
Кровь в лёд толкают, а не в стремя.
Свободу всем известным кодам!
И неизвестным – волю тоже!
Дубиной – по дельцам-уродам!
(Карман дырявый душу гложет).
Сквозняк, экраны и лавина,
Рулоны мягкой изоленты –
Видéний призрачных причина
Из целой кучи элементов.
III.
Что ж, голоса услышать – дело
давно известное науке.
Бывает, свыше прилетело;
и изнутри бывают звуки.
Бывает, не с небес, а с моря
(плотней рождественского крема),
коль надпись видишь на заборе
на всем известную нам тему.
Ку-ка-ре-ку – назло пружине
кричало море теоремой.
Но аксиомой, как твердыня,
Ко-ко в ответ звучит. Поэма!
Причём тут му́зыка? Музы́ка!
Шкатулку вон, долой интриги!
Духовная меня верига
достала; хочется ковриги.
Забью заряд я в пушку туго.
Финальных точек – звёздный космос.
Я угощу не только друга.
Вот снова с моря слышу голос…
Из дома выгнали за нечто
Михаил Гундарин
МАЙСКАЯ НОЧЬ
1.
Куда податься человеку
Холодным утром в полшестого?
Базар, вокзал, кино, аптека –
Закрыто всё. И это слово,
Однажды сказанное трижды,
Опять на языке верти́тся.
И мы на всё готовы, лишь бы
К утру домой не воротиться.
2.
Ходи, живи среди тумана.
Как холодны его витрины!
Как серебрится неустанно
Весенней ночи паутина!
Ей мало дела до рассвета,
Она черты лица любого
Так исказит своей пометой,
Что даже ко всему готовый
Прохожий разведёт руками,
Не зная, радоваться встрече,
Как запоздавшей телеграмме,
Или бежать. Как эти речи
Седого друга мне знакомы!
Пятнадцать лет одно и то же,
Но он не может по-иному,
Почти никак уже не может.
Ну что ж, прощай. Тебе направо,
А мне, зеркальному, налево,
Где улыбается лукаво
Стеклопакетов королева.
Она окно своё открыла
Для всех вполне определенно,
И эта стать, и эта сила
Мощней, чем наша оборона!
3.
Темны далёкие кварталы,
Где ожидают нас напрасно,
Где с каждым разное бывало
(По преимуществу – прекрасно!).
Где помидорная рассада
Свои мясистые ладони
К стеклу протягивает жадно,
Но никогда его не тронет.
А мы считаем поимённо
Центральных улиц перекрёстки,
Мы здесь почти что незаконны,
Как на свидании подростки.
Горчит предутреннее небо,
В нём нет ни мёда, ни ванили.
И мы не сыщем места, где бы
Все наконец про нас забыли.
4.
Вот милицейская машина,
Death car на уличном жаргоне.
Но есть особая причина
Тому, что нас никто не тронет.
Литературные герои,
Со дна туманного колодца
Мы движемся недружным строем,
Поодиночке, как придётся.
Смотрите, милиционеры,
Как мы проходим по бордюру,
И чёрта с два к нам примешь меры,
Не существующим де-юре.
Безумны и неуязвимы,
Мы промелькнули краем парка,
Где в тесном гипсе херувимы
(О, как же жутко им и жарко!).
Но мы минуем их, поскольку
Мы там уже однажды были,
И каждой жилкой, каждой долькой
Сполна за это заплатили!
5.
А за стеклом универмага
Бессонным играм ночи мало,
И мне достаточно лишь шага,
Чтоб оказаться в центре зала,
Чтобы увидеться поближе
С полубезумными вещами.
Они мне лгали – и они же
Всё не напрасно обещали.
Ведь слаще не было интриги,
Чем очаровывать предметы.
Когда-то это были книги,
Чуть позже – видеокассеты.
Потом – одежда и ботинки
С клеймом нездешнего зачатья.
Возможно, модные пластинки,
Простые, как рукопожатье.
Я получал от них немного,
Они хотели жить иначе.
И если разбираться строго,
Понятно, кто был одурачен.
И я, конечно, не сумею
Осилить в брод стекло тугое.
Оно мучительно алеет –
Светает за моей спиною.
Владимир Буев
1.
Из дома выгнали за нечто.
За что – я говорить не стану,
Хоть вы меня тут изувечьте.
Куда с тяжелым чемоданом
Идти маститому поэту?
Куда – я знаю, но не буду
Свои все раскрывать секреты:
Романтик я, нет места блуду!
2.
Ходи, живи среди тумана.
Одна отрада – ночь приятна.
Ведь май. И дело дон Жуана
Весной, как кот, предстать всеядным.
Ну, вот раскрыл свои секреты.
По улице шагаю резво,
Дымлю последней сигаретой,
Гляжу на мир и окна трезво.
Не всякая ведь королева
В день будний (да ещё экспромтом!)
К себе запустит для согрева,
Своим поделится комфортом.
И потому я не капризен:
Готов запасть я на любую.
Последний ноготь уж догрызен –
Столь романтичен и тоскую:
И потому уже вслепую
Готов обнять, что необъятно –
Лишь только б женщина жилую
Имела
