Игорь Северянин - Том 4. Классические розы
1926
Фокстротт
Король Фокстротт пришел на землю править, Король Фокстротт!И я — поэт — его обязан славить, Скривив свой рот…
А если я фокстроттных не уважу Всех потрохов,Он повелит рассыпаться тиражу Моих стихов…
Ну что же, пусть! Уж лучше я погибну Наверняка,Чем вырваться из уст позволю гимну В честь дурака!
1927
«Культура! Культура!»
«Культура! Культура!» — кичатся двуногие звери,Осмеливающиеся называться людьми,И на мировом языке мировых артиллерийВнушают друг другу культурные чувства свои!
Лишенные крыльев телесных и крыльев духовных,Мечтают о первых, как боле понятных для них,При помощи чьей можно братьев убить своих кровных,Обречь на кровавые слезы несчастных родных…
«Культура! Культура!» — и в похотных тактах фокстротта,Друг к другу прижав свой — готовый рассыпаться — прах,Чтут в пляске извечного здесь на земле Идиота,Забыв о картинах, о музыке и о стихах.
Вся славная жизнь их во имя созданья потомства:Какая величественная, священная цель!Как будто земле не хватает еще вероломства,И хамства, и злобы, достаточных сотне земель.
«Культура! Культура!» — и прежде всего: это город —Трактирный зверинец, публичный — обшественный! — дом…«Природа? Как скучно представить себе эти горы,И поле, и рощу над тихим безлюдным прудом…
Как скучно от всех этих лунных и солнечных светов,Таящих для нас непонятное что-то свое,От этих бездельных, неумных, голодных поэтов,Клеймяших культуру, как мы понимаем ее…»
1926
Праздники
Пошлее праздников придумать трудно,И я их внешности не выношу:Так отвратительно повсюду людно,Что в дивной праздности таится жуть.
Вот прифрантившееся обнищаньеГлядит сквозь розовенькие очки,Как в банях выпаренные мещанеНадели чистые воротнички,
Как похохатывают горожанки,Обворожаемые рожей лжи, —Бессодержательные содержанкиМужей, как собственных, так и чужих…
Три дочки Глупости — Бездарность, ЗавистьИ Сплетня — шляются, кичась, в толпе,Где пышно чествуется мать красавиц,Кто в праздник выглядит еще глупей.
Их лакированные кавалеры —Хам, Вздор и барственный на вид Разврат, —Собой довольные сверх всякой меры,Бутылки выстроили вдоль ковра.
Кинематографом и лимонадомЗдесь открываются врата в тела,И Пошлость радуется: «Так и надо»,И Глупость делает свои дела…
1927
Стреноженные плясуны
Это кажется или это так и в самом деле,В пору столь деловитых и вполне бездельных дел,Что крылатых раздели, что ползучих всех оделиИ ползучие надели, что им было не в удел?
И надев одеянье, изготовленное СлавойДля прославленных исто, то есть вовсе не для них,Животами пустились в пляс животною оравой,Как на этих сумасшедших благосклонно ни взгляни…
И танцуют, и пляшут, да не час-другой, а — годы,Позабыв о святынях, об искусстве и любви;Позабыв о красотах презираемой природы,Где скрываются поэты — человечьи соловьи…
И скрываясь от гнуси со стреноженною пляской,От запросов желудка, от запросов живота,Смотрят с болью, презреньем и невольною опаскойНа былого человека, превращенного в скота…
1927
Те, кто морит мечту…
Я ни с этим и ни с теми,Одинаково в стороне,Потому что такое время,Когда не с кем быть вместе мне…
Люди жалки: они враждоюИм положенный полувекОтравляют, и Бог с тобою,Надоедливый человек!
Неужели завоеванья,Изобретенья все твои,Все открытья и все познанья —Для изнедриванья Любви?
В лихорадке вооруженьяТот, кто юн, как и тот, кто сед,Ищет повода для сраженьяИ соседу грозит сосед.
Просветительная наука,Поощряющая войну,Вырвет, думается, у внукаФразу горькую не одну.
А холопское равнодушьеК победительному стиху,Увлеченье махровой чушью,И моленье на чепуху?
Мечтоморчатые поганки,Шепелявые сосуны, —В скобку стрижены мальчуганкиИ стреножены плясуны.
Ложный свет увлекает в темень.Муза распята на кресте.Я ни с этими и ни с теми,Потому что как эти — те!
1927
Возмездие
Был дух крылат,Бескрыло тело.Земных палатНе захотело.ПриобрелоУ птицы крылья,ПревозмоглоСвое бессилье.Все побороть!Не тут-то было:Крылата плоть,Душа бескрыла.
1929
Отрада Приморья…
Изумительное у меня настроенье:Шелестящая чувствуется чешуя…И слепит петухов золотых оперенье…Неначертанных звуков вокруг воспаренье…Ненаписываемые стихотворенья…— Точно Римского-Корсакова слышу я.Это свойственно, может быть, только приморью,Это свойственно только живущим в лесу,Где оплеснуто сердце живящей лазорью,Где свежаще волна набегает в подгорью,Где наш город сплошною мне кажется хворью,И возврата в него — я не перенесу!..
1927, март
Поэту («Как бы ни был сердцем ты оволжен…»)
Как бы ни был сердцем ты оволжен,Как бы лиру ни боготворил,Ты в конце концов умолкнуть должен:Ведь поэзия не для горилл…
А возможно ли назвать иначе,Как не этой кличкою того,Кто по-человечески не плачет,Не переживает ничего?
Этот люд во всех твоих терцинахТолк найдет не больший, — знаю я, —Чем в мессинских сочных апельсинахТупо хрюкаюшая свинья…
Разве же способен мяч футбольныйИ кишок фокстроттящих трухаРазобраться с болью богомольнойВ тонкостях поэтова стиха?
Всех видов искусства одиночеИ — скажу открыто, не тая —Непереносимее всех прочих —Знай, поэт, — поэзия твоя!
Это оттого, что сердца многоВ бессердечье! Это оттого,Что в стихах твоих наличье Бога,А земля отвергла божество!
1922, 9 окт.
Дон Жуан
Чем в старости слепительнее ночи,Тем беспросветней старческие дни.Я в женщине не отыскал родни:Я всех людей на свете одиноче.
Очам непредназначенные очиБлуждающие теплили огни.Не проникали в глубину они:Был ровным свет. Что может быть жесточе?
Не находя Искомой, разве грехДробить свой дух и размещать во всех?Но что в отдар я получал от каждой?
Лишь кактус ревности, чертополохПривычки, да забвенья трухлый мох.Никто меня не жаждал смертной жаждой.
1929
Стихи о человеке
Меж тем как век — невечный — мечетсяИ знаньями кичится век,В неисчислимом человечествеБольшая редкость — Человек.
Приверженцы теории ДарвинаУбийственный нашли изъян:Вся эта суетливость Марфина —Наследье тех же обезьян.
Да, в металлической стихийностиВсех механических страстей —Лишь доля малая «марийности»И серебристости вестей…
Земля! Века — ты страстью грезила,Любовь и милосердье чла,И гордостью была поэзия,Для человечьего чела!
Теперь же дух земли увечится,И техникою скорчен век,И в бесконечном человечестве,Боюсь, что кончен Человек.
1929
