Евгений Клюев - Музыка на Титанике (сборник)
«Уже столько воды утекло – помилуй нас, Боже…»
Уже столько воды утекло – помилуй нас, Боже.А она всё течёт и течёт – вольну ей, беглянке…Уже всякое русло мало, бескрайнее – тоже,и давно уже наперечёт бутылки и склянки.
Скоро, видимо, нам принесут последнюю ёмкость —осторожной рукою подав стеклянный напёрсток:это даже уже не сосуд, но тонкость и ломкость —его в шутку сваял стеклодув из бабочек пёстрых.
Ах, всего на глоток на один, на несколько капельтот напёрсток рассчитан, дружок, – на стопку, на рюмку:это будет твой валокордин, пока ещё скальпельне наведался и не обжёг сердечную сумку.
Пёстрых бабочек хватит, дружок, хотя б изначально,было б цело крыло и стекло – и не оскудело,а вот что обмелеет река – ужасно печально,но ведь столько воды утекло… понятное дело.
Повторение
Отпустить на волю прыть,возвратиться в прежний рай,забывая повторить«никогда не повторяй».Мать учения сидитна скамеечке в слезахи азы свои твердит,спотыкаясь на азах.А вокруг летают бурив белом головном уборе,а вокруг летают вихри,и у них все щёки в охре,а вокруг летают детис погремушками во рту,не летайте, посидите,не старейте на лету.Но они летят, как боги,между синих облаков,превращаясь по дорогев толпы милых стариков,чтоб набравши неба в грудь,прыгнуть с неба в каравайи забыть проговоритьна лету «не забывай».
Заводная лошадка
А вон лошадка зб пять крон:она видна со всех сторони хороша со всех стороннеотразимо!Она пришла из дальних стран,на ней седло, как царский трон,она стоит возле витрин,где магазины.
Она со сбруей золотой,она, конечно, для детей —и из моих перипетийменя не вынет.На ней, когда тебе лет пять,весьма приятно поскакатьсквозь детство, через тишь да гладь,верхом – навылет!
Но у меня с собой пять крон,и надо мною небосклон,и мне отнюдь не возбранёнпарадный выезд —и нету ни души окрест,и сам я не из этих мест…авось, свинья меня не съести Бог не выдаст.
Да и никто мне не судья,за исключением дождя,поскачем, с места не сходя —всей жизни мимо —весёлой белкой в колесе!Мой Росинант, ты весь в росе,мой Росинант, мы дети все,когда одни мы.
«Только пара сандалий осталась от этих стихов…»
Только пара сандалий осталась от этих стихов —пара старых сандалий,пара грустных созданий,пара, в общем, таких пустяков.А куда я по снегу ходил – да какая кому,к чёрту, разница, мы же сейчас вообще не об этом!Мы о всяком таком… миновавшем, прожитом, пропетом,о не видном уже в паровозном морозном дыму,если вы понимаете, что я имею в виду, —престарелую частность…извините за честностьи за эту вот, как бы получше сказать, лабуду.Всё никак не забуду… понятное дело, был снег:снег всегда в таких случаях самое первое дело —чтобы видели, стало быть, как тут судьба наследила,кто сошёл с колеи, растерялся, расплакался, сник,а кто, наоборот, эту снежность насквозь пропахав,всё равно никогда не узнал, что такое усталость.Только пара сандалий осталась от этих стихов —и прекрасно, что так: у других и того не осталось.
«Кто-то ходит и трезвонит…»
Кто-то ходит и трезвонит,чем – не разберу:ничего тут твоего нет —сам не ко двору!Всё чужое, привозноеиз других земель,а тебя я знать не знаю…Вот и разумей.
Мимо пролетел червонец,пробежал алтын.Ничего тут ничьего нет —никаких святынь.Улыбается бесхозный,праздный белый свети совсем не знает кознейчестный небосвод.
Ну а как ты есть пришелец,так люби свой путь —погуляй-ка, утешаясьхоть вот… чем-нибудь:ни поклажи, ни ночлега —лёгкость бытия,рукавичка из-под снегашепчет: я твоя!
«Договорим до той черты…»
Договорим до той черты,где только ты и нет меня,где сожжены мои мостыи даже дым давно улёгся,до той черты, где все чистыи где, спокойствие храня,на мир взирают с высоты,с которой видно только флоксы,тюльпаны, лилии, сиреньи наподобие того,весенней шляпки набекреньвозвышенное вольнодумствои новых капель дребедень,и новых истин шутовство,и новый парус – новый день —уже расправлен и надулся.
Договорим до той поры,где все мудры не по годами знают правила игры,и больше уж не ошибутся,до той поры, до той муры,где за бесценок я отдаммои воздушные шарыкапитуляций, контрибуций…А дальше чтобы ни шажка —и постоим у бережка,где жизнь казалась так тяжка,ан – упорхнула по дороге,и ни единого грешкане записали облакана счёт стального мотылькаи золотой его подруги.
Лодочка из Портофино
Лодочка из Портофино в тесной ёмкости графина —под названьем Жозефина, с алым кантом на корме,лодочка из Портофино,поплывём с тобой в уме?
Лодочка из Портофино, мы с тобою два дельфина,два смиренные тайфуна, заключённые в тюрьме.Лодочка из Портофино,поплывём с тобой в уме?
Лодочка из Портофино, мы с тобою два профана,два несчастных инофона на далёкой Колыме.Лодочка из Портофино,поплывём с тобой в уме?
Полно сетовать на участь: нам ведь свойственна живучесть,нам ведь свойственна плавучесть, флот – он и в Китае флот,надо просто участь вычесть:вычесть участь – и вперёд!
А в уме – там солнце светит, ночь луну по небу катит,и на всех свободы хватит – что при свете, что во тьме.И прекрасна, как эпитет,жизнь, прожитая в уме.
«Теперь это, конечно, детали…»
Теперь это, конечно, детали,детали и тили-тили,сомнения – та ли, не та ли…далёкие такие года,далёкие такие метели!И чего-то от меня Вы хотели —чего от меня-то Вы хотелив одном небывалом тогда?
На Вас была глупая шляпа —по-моему, чуть ли не из крепа,и были Вы растрёпой растрёпа,и шляпа Вам ужасно не шла.И всё выходило нелепо:ни слова весёлого трёпа,разговор – как варёная репа,в основном про чужие дела.
Теперь-то, клянусь, я бы сразувсё понял и вручил бы Вам розу,и каждую ответную фразусделал точней и острей.Но это всё, конечно, детали,далёкие такие метели…и тяжело писать на металле,и состарился менестрель.
Званый ужин с колокольчиком
Его бы спрятать за обшлаг,тот колокольчик, надоел, —и вместе с вами есть шашлык,который прежде не доел:ведь так ведут себя, когдавсе дамы и все господасобрблись и сидят рядкомхоть и над тем же шашлыком!Его бы спрятать от гостей,тот колокольчик, он смешон,он не содержит новостей,он пустозвон, болтун, пижон —с ним стыдно, он бросает теньна твой ухоженный плетень,его бренчание – латыньдля всех собравшихся, остынь.Он всех смущает, он чужой —и он для славок и чижей,а среди вилок и ножейему не место, режь и жуй.Но, шут в высоком колпаке,ты с колокольчиком в рукеопять сидишь на публике,опять сидишь на публике…
«Прислали ангела запасного…»
Прислали ангела запасного —живи снова:он может в изголовьи спать,он может спетьмелодию какую не такую —хоть, например, живу-себе-ликую —или подать весёлого вина,а может сделать муху из слона,слона твоей потери,и проследить, чтоб дни твои летеликуда-нибудь на юг, на юг, на юг…А что тебе давным-давно каюк,он знать не хочет, ангел запасной —воитель записной.В то время как мой прежний был хранитель…на жёрдочке сидел, висел на нити ль,а всё чего-то там себе подумывали мало что предпринимал:вот разве яблочком одаривал эдемовымда сушку клал в карман —на случай, если что… на всякий случай.Такой обычный ангел – не могучий,скорей, строчной, чем прописной,не то что запасной.Он снова прилетит – потом… весной.
«Опять божество… извините, не думали…»
Опять божество… извините, не думали —не ждали, не чаяли, ан – как всегда:унылая разность, весёлая сумма ли —хитон, пара крыльев плюс-минус звезда.И праведный лик, и высокие истины,и кротость аскезы, и к ней две слезы,а к ним – эти все осторожности гостьины,с отказом от благ виноградной лозы…
И, значит, ни в коем, пожалуйста, случаес ума не сходить, не парить в облаках:какое нам дело, что звёзды падучие —другие! – себя не держали в руках,на то и другие… А тут – всё как надо бы:всерьёз, навсегда, до последней черты —и райский возок, спотыкаясь о надолбы,везёт нас наверх от земной суеты.
Прощай, значит, жизнь! Уж отныне не хаживатьпо лужам, а только бродить по лугам,выказывать знаки вниманья, ухаживать,смиренье блюсти, не мечтать о другом,лелеять пергамент сухого отчётика:мол, жил не греша – ничего сверх того…Опять божество. А хотелось бы – чёртика.Но – опять божество.
«Есть право пророчить и мышку ловить на мормышку…»
