Николай Асеев - Маяковский начинается

ОСИНОЕ ГНЕЗДО

…Желаю

               видеть в лицо,

кому это

               я

                    попутчик?!

К этому временисходится всё —все нитии все узлы.Опять обозначилсяжирный кусоки вин моревой разлив.У множествасердце было открытои только рубахой защищено.А мелочьтеснилась опять у корытабогатств, привилегий,наживы, чинов.Уже прогремел монолог«О дряни»…На месяцпоставив себя за станки,в партийныеначали метитьдворянекакие-то маменькины сынки.По книжке рабочейотметив зарплатуи личико постноскрививши свое, —они добывалисекретно,по блату,особо ответственный,жирный паек.Они отъедались,тучнели,лоснились;кто косо смотрел на них —брали в тиски;и им по ночамв сновидениях снилисьеще более лакомыекуски.Они торопились,тревожась попасться;они заполнялисобой этажи;они накоплялидля боязапасывалюты и наглости,жира и лжи.

У партиибыло заботы —сверх меры,проблем неотложных —невпроворот!..Металисьтревожно милиционерыза валютчикамиу Ильинских воротА те,притаившисьза шторками в доме,глядели,когда эти беды минут;их папа,нахохлясь,сидел в Концесскомеи ждал для сигналаудобных минут.От них,ограниченных,самовлюбленных,мечтавших фортунуза хвост повернуть, —вся в мелких словечках,ужимках, уклонах,ползла непролазнаяслякоть и муть.

Москвабыла занесена снегамидискуссий, споров,сделок и торгов;Москвабыла заслежена шагамикуда-то торопившихсяврагов.Шаги петляли,путались,ветвились,завертывая за уголв тупик,задерживались у каких-токрылец,и вновь мелькалподнятый воротник.Тогда-тои возник в литературес цитатою луженойна губах,с кошачьим сердцем,но в телячьей шкуре,литературный гангстерАвербах.Он лысинузавел себе с подростков;он так усердно тер ее рукой,чтоб всем внушить,что мир —пустой и плоский,что молодости —нету никакой.Он черта соблазнил,в себя уверя б:в значительностисвоего мирка.И вскореэтот оголенный черепнад всей литературойзасверкал.Он шайку подобрал себеумелоиз тех,которым нечего терять;он ход им дал,дал слово ими дело;он лысину учил их потирать.Одних — задабривая,а других — пугая,он все искусство взялпод свой надзор;и РАПП, и АХР,и несказаль другаяполезлиизо всех щелей и нор.Расчет был прост:на случай поворота,когда их штабстрану в дугу согнет, —в искусствеих муштрованная ротанаправо иль налево отшагнет.

Но как же с Маяковским?Эту птицуне обойтини прямиком,ни вкось:всю жадностьненасытных аппетитцевиспортит,ставши в горле,эта кость!И вот к немус приветом и поклономкак будто быот партии самой:«Идите к ним,к бесчисленным мильонам,всей дружнойпролетарскою семьей…»Он чуял,что и дружбой здесь не пахлоичто-то непонятноеросло,что жареным от МАППаи от АХРана тысячу килóметров несло.Тогда, увидев,что за них не тянет,они решили,не скрывая злость,так одурманить или оболванить,чтоб свету увидать не довелось!Они читали лекциискрипуче,темнили ясностьленинских идей;они словцом презрительным«попутчик»клеймиливсех не вхожих к ним людей.Формальным комсомольствомщеголяя,ханжи, лжецы,наушники, плуты, —они мертвили разум,оголяяот всей его сердечнойтеплоты.

А он не поддавался —он смеялся;он под ногине стлался им ковром;он — с партией —погибнуть не боялся;он самкаленым метил ихтавром —прозаседавшихсячиновныхбюрократови прочих трехнедельныхудальцов;он все на свет вытаскивал,что, спрятав,они наследовалиот отцов;он горломпродирался сквозь препоны,о стеныискры высекал виском!..И я теперьпо-новому припомнил,как голову носил онвысоко.

Однаждымы шлялись с ним по Петровке;он был сумрачени молчалив;часто —обдумывая строки —рядом шагал он,себя отдалив.«Что вы думаете,Коляда,еслиямбом прикажут писать?»«Я?Что в мыслях у вас —беспорядок:выдумываете разныечудеса!»«Ну все-таки,есть у вас воображенье?Вдруг выйдет декретотносительно нас!Представьтетакое себеположенье:ямб — скажут —больше доступен для масс».«Ну, я не знаю…Не представляю…В строчкахя, кажется, редко солгу…Если всерьез,дурака не валяя…Просто, мне думается,не смогу».Он замолчал,зашагал,на минутутенью мечасьпо витринным лампам, —и как решенье:«Ну, а ябудуписать ямбом!»

РАЗГОВОР С НЕИЗВЕСТНЫМ ДРУГОМ

В шалящую полночью площадь,

В сплошавшую белую бездну

Незримому ими — «Извозчик!»

Низринут с подъезда. С подъезда…

Теперь разглядите,кого опишу яиз тех —кто имеет бесспорное правона выходв трагедию эту большуюбез всяческих объясненийи справок.Нас всех воспитали и образовалипо образу своему и подобью;на собственный ладименами назвали,с младенчества приучаяк надгробью.Но мы же метались,мы не позволяли,чтоб всех насв нули округляли по смете:кистями,мелодиями рояля,стихами —дралисьпротив пыли и смерти.Мы, гневом захлебываясь,пьянели,нам море былогобыло по колени,и мы выходилипылать на панелиглазами блистающегопоколенья.Нет,мы не давалисьзапрячь нас в упряжку!Ведь то и входилонам жизни в задачу,чтобне превратитьсяза денежку-бляшкув чужого нам промыслатощую клячу.

В четыре копыталошажья походка;на лошади двигаться —предкам пристало.А есливокруг задуваетпогодка?А еслидорогупургой обсвистало?В четыре стопыне осилишь затора,уж как бы уютно выв сани ни сели…И тольковысокая сила мотораполетом слепымнас доводит до цели.И как бы наш критикни дулся,озлоблен,какие бынам ни предсказывалдали, —ему не достать наскривою оглоблей,не видеть,как в тучах мызапропадали.О нет,завожу не о формея споры;но —только взлечу янад ширью земною, —заборы, заборы,замки и затворыпреградой мелькаютвнизу подо мною.

Так что мнев твоей философии тихой?Таким ли —теней подзаборныхпугаться?Ведь ты же умеешьвзрывать это лихо,в четыре моторавпрягая Пегаса.А я не с тобоюсижу в этот вечер,шучу, и грущу, и смеюсьне с тобою.И в разные стороныклонятся плечи,хоть общиесердцу страшны перебои!Неназванный друг мой,с тобой говорю я:неужто ж безвстречнорасходятся реки?Об общем истокене плещут, горюя,и в разное моревпадают навеки?Но это ж и естьнаша гордость и сила:чтоб — с места сорвав,из домашнего круга,нас силой искусствапереносилок полярным разводьямзимовщика-друга.

Ты помнишь тот дом,те метельные рощи,которые —только начни размораживать —проснутсяот жаркого крика:«Извозчик!» —из вьюги времен,засыпающей заживо.Мороз нам щипалпокрасневшие уши,как будто хотел насиз сумрака выловить,а ты выбегал,воротник отвернувши,от стужи,от смерти спасатьсвою милую.Ведь уши горелиот этого клича,от этого холода временирезкого!Ведь клич этот,своды годов увелича,по строчкам твоимпродолжает свирепствовать!

Так ближе!Не в буре дешевых овациймы голос натруженныйсдвоим и сгрудим,чтоб людямне ссориться,не расставаться,чтоб легче дышалосьи думалось людям.Ведь этим жеи определялась задача,чтоб все,что мелькалов нас самого лучшего,собрать,отцедить,чтоб, от радости плача,стихи наши сталинавеки заучивать.Ведь вот они —эти последние сроки, —задолженность молодостистародавняя, —чтоб в нашисуровыедружные строкисегодняшних днейвоплотилось предание.

МАЯКОВСКИЙ РЯДОМ