Николай Асеев - Маяковский начинается

Н. Н. Асеев

МАЯКОВСКИЙ НАЧИНАЕТСЯ

Поэма

МАЯКОВСКИЙ ИЗДАЛИ

Вам ли понять,

почему я,

спокойный,

насмешек грозою

душу на блюде несу

к обеду идущих лет.

С небритой щеки площадей

стекая ненужной слезою,

я,

быть может,

последний поэт.

К чему начинатьисторию снова?Не пачкай бумагии время не трать!Но где же оно —первородное слово,которое сладкосто раз повторять?Теперь —эти всеми забытые встречи,рассвет наших взглядови рань голосов,едва повернувшись,далеко-далечеоткинуло времени колесо.Тогда ещечудо слыло монопланом,бульварамиконка тащилась, звеня,и головы,масленные конопляным,в кружок —окружалиповсюду меня.

Москва грохоталатоскою булыжной,на дутыхкатили тузы по Тверской —торговой смекалкой,да прищурью книжной,да рыжей премудростьюшулерской.Зеркальными гранямивывеска к вывеске,подъезды,засунутые на засов,и нищих,роящихся раной у Иверской, —обрубки, и струпья,и дыры носов.А там,где снега от заката зардели,где цепью гремелимордастые псы, —в лоскутное небовперяли борделизакрытые ставки —как бельма слепцы.

Солидные плеши,тугие утробы,алмазные цепи,блистанье крестов;в сиянии люстры,в мерцанье сугробы:земной и небесныйсверкает престол.Империя!Ты отдавила нам плечи.Мы скинули тяжестьтупого ребра:свинцовые склепы,пудовые свечи,лабазыи складылихого добра.

Таков был пейзаж,что совалсяпостылоповсюду нам в уши,в глазаи в сердца.Казалось,что семяничто не растило,что времязастыло в сугробах мерцать.

В ряды их калашныек рылам суконнымне лез я;к их истинам прописнымне жался;их толстым слежалым законамне верил…Тогда-тоя встретился с ним.

Он шел по бульвару,худойи плечистый,возникший откуда-то сразу,извне,высокий, как знамя,взметенноев чистойиюньскойнесношенной голубизне.Похожий на рослогомастерового,зашедшего в праздника богатый квартал,едва захмелевшего,чуть озорного,которому мирдо плеча не хватал.Черты были крупны,глаза были ярки,и темень волосприпадала к лицу,а руки —тяжелые, —будто подаркиладонями кверхунесли на весу.Какой-тогордящийся новой породой,отмеченныйраньше не бывшей красой,весь широкоглазыйи широкоротый,как горы,умытые нáсвеж росой…

Я глянулоткуда такие берутся?Крутой и упругийс затылка до пят!..Быть может,с Казбекаили с Эльбруса —тактело распластывает водопад?Тревожный,насмешливыйи любопытный,весь нерастворимыйна глаз и на слух,он враз отличался —какой-то обиднойчертой превосходстванад всем,что вокруг.Казалось,что каждая шуткаи шалостьвсерьез задевалапо сердцу —одним;другие —с ним спорилии не соглашалисьи все-такивслед семенили за ним.Он взвил позвоночникомфлейту на споры,он полон былсамых нежданных затей,он явно из сказкииз той был,что в горыуводит —несчастных сограждан —детей.Сограждане жбыли на совесть добротны;закат был —что иконостас —золотист.И как им понять было,что в оборотнейдетей превращатьначинает флейтист?!

Был девятьсот пятый —засвистан,затоптан,затерти засален по лавкам менял;и в розницу предан,и продан был оптом,и заслан —куда и Макар не гонял.То пастырь Кронштадтский,то Саровский иноквзмывалив лученье крестовн вериг…Индусских ученийобложки — в витринах,и тусклые блесткиогарочьих лиг.Глаза былиплотно залеплены клейстеромнаследственных прави жандармских облав.Картиныелеемвыписывал Нестеровиз мироточивыхсочившихся глав.Вы помните это:«Медведь и отшельник»,пчелиных роевпримиренческий гул…И было неясно:медведь ли мошенник,мохнатого ль старецна меде надул?

А рядом —менады, наяды, дриады!«Царь Федор Иваныч»,шаляпинский туш,концерты, концерты,поставки, подряды…Взъяриласьроссийская дикая глушь!Их мануфактурныхда бакалейныхторговых домовподнимались ряды.И тщетно,казалось,прошли в поколеньях«Былое и думы» —следы и труды…ТеперьОстроумовыхда Востряковыханглийским проборамоткрылась тропа.А те,что Владимирским трактомв оковахпылили, —в потемки ушли,запропав.Боротьсяс торгашьей лощеною шайкой?Сражатьсяс их Китайгородской стеной?!И красное знамябелесою чайкойна сереньком занавесезаменено.

Тогда —вперерез,ни минуты не мешкав,в ответ их блудливымпожатиям плеч,в ответ ликвидаторскимкислым усмешкамрвануласьсухаягорячая речь.Но речь эта —в пальцах подпольных,как порох,чернелана тонких рабочих листках,взрываясьв партийныхразросшихся спорах,не всеми доступна былаи близка.

Всей будничнойобыденщиной бытаот праздных,пустых,наблюдающих глазподполье партийноебыло укрыто,как шубой,широким сочувствием масс.И если в тиши,опасаясь провала,синеющиепо-весеннему днимашинка гектографакопировала,не всякомув руки давались они.

Угрюмый зрачокчрезвычайной охраны,морозящий оползеньшарящих рук…И БлокНезнакомку уводит во храмыНечаянной Радостивызвенеть звук.И вровеньдушеспасительным догмам,гастролям Кубелика,дыму кадилскулил в Камергерскомрасстроенный Штокман,И Сольнес-строительна башню всходил.Да что там Кубелики что там их Ибсен?Широкой натуревойти только в раж:Гогена с Матиссом —Морозовым выписанвагон! —чтоб москвичоткрывал вернисаж.Пусть краски их пышут,не глядя на зиму,пусть всюду звенитнаш малиновый звон,сюда,к семихолмомуТретьему Риму,приидут языци —мошне на поклон!

Символики приторнойлипкая патока,о небе в алмазахбессильная грусть.А рядом — озимыхзаплатка к заплатке —двужильнаяда двухпольная Русь.А рядом —огромен,угрюм,неуютенкрай гиблых снеговда подсошных земель.И вот он —оттудаприходит Распутини валит империюна постель!

ЗНАКОМСТВО С МОСКВОЙ

В детстве, может,

               на самом дне,

десять найду

               сносных дней.

Но это —не думай —еще не паденье;силен ещевзмет усмирительных грив;московских окраинглухое гуденье,но это —еще накипанье, —не взрыв.Парами наполненнаянаполовину,чуть приподымавшаякрышку котла,кипеламосковская котловина,Россию прожегшаяв Пятомдотла.Начальствоне гладило по головке,но небо синело,и солнце пекло;веснойпо лесамзацветали маевки,гармонь голосила,звенело стекло.Тогда-тосюда перебралось семействоиз-под Кутаиса —брат, сестры и мать.Конечно, побольше достатокимейся —не стали бна Преснеподвал нанимать.Там —в Грузии светлой —как барсова шкура,пятнистые горыжелтеют вдали;здесь —только Трехгорная мануфактурас трудомподнимается от земли.Здесьвсе по-иному —слова и объемыразверстанных чувств,привилегий,постов;здесь горы —названием Воробьевы —топорщат горбыневысоких пластов.

Народ сохраняетоценки и кличкив названиях,данных хотя б не всерьез;народа приметы,народа привычки —как оспинынизко пронесшихся гроз.Так —все здесь из сердцавысокоевыкинь,здесь плоскостии низкопоклонствупочет;Ханжонков здесь властвуети Неуссихин;Неглинка-речонкапод почвой течет.Здесь —низкое солнцеиз хмари рассветнойтускнеет в волокнахседых паутин;здесь —не указуетперстом своим Тéтнульдбездонную глубьчеловечьих путин.Здесь —звездыотсчитаны на копейки,и за водуплатит по ведрам район;а тамесли волны —без всякой опеки,а звезды —так падают прямо в Рион!И голову здесь —задерет ли затея,такие унылые видя места, —как к Хвамли,прикованному Прометеюдо самого солнцарукою достать?

Впервойнад Ламаншемвзвивается Блерио…Мы — пялимся,хмуро скрививши губу,и сукна и мыслиаршинами меряя, —в полет вылетать? —не желаем — в трубу.Напрасноподняться старается Уточкин…«Пущай отличается в этом Париж!»«Купец не пойдетна подобные шуточки:пускать капиталы на воздух…»«Шалишь!»

А впрочем —что толку в летательном зуде?Так век просидишьв затрапезном углу.Отец схоронен.Выходить надо в люди.Заплатамимать начищает иглу.На сердце —копытом ступает забота.Померкни!И плечи ссутуль и согни…Но он вспоминаетзабытое что-то,какие-то выстрелы,крики, огни…Миндаль в Кутаисеторжественно розов…Едва наступаетцветенья число —дуреют с восторгагудки паровозов,и кажется —небо на землю сошло.Под небом такимне согнешься дугою;здесь —грудь развернии до донца дыши.В такое —растешьи повадкой тугою,и взором,и каждым движеньем души.

Так рос он,задира и затевала,с башкою — на звезды,с грозой — на дому,и первые знаньяпреподаваласестра Джапаридзе Алешиему.

Так славься ж,глухое селенье Багдади!Тяжелые грозди,орешник и граб,принесшие горститакой благодати,такой открывавшиеглазу масштаб.Так славьтесь же,люди веселой долины,дышавшиемужеством и прямотой!И вы,неподкупные гор исполины,лицо обдававшиесвежей водой.

Но слава еще далека…И, сощуряглазенки,он солнце вбирает за нас.Он влазитв огромные жерла чууриопробоватьголоса резонанс.И гулко трубятглинобитные недра,и слушают ушипредгорных породо том,как «…суров был король дон Педпо!»и как «…трепетал его народ!»

Ответрилось детствов садах Имеретии…Под сердцемнавеки, гроза, затаись!И девятьсот пятого залпамивстретилиподростка —гимназияи Кутаис.Он дружбу ведетс громовыми ударами.Он чем-то заполнени затаен.Он помнит,как Гуриябилась с жандармами,как против царябунтовал батальон.Он ветром восстанийспеленут и выпоен.Он слышалсвободыгорячую речь.Он ищетна Преснеотметин и выбоин,какиев горахпросверлила картечь.

ЕГО УНИВЕРСИТЕТЫ