Николай Асеев - Маяковский начинается
ГОЛОС ДОКАТЫВАЕТСЯ ДО ПЕТЕРБУРГА
Здесь город был.
Бессмысленный город…
Маяковский, «Человек»Одесса грузила пшеницу,Киев щерился лаврой,Люди занималисьсамым разнообразным трудом,и никому не было деладо этой яркой и яройюности,которой был онв будущееведом.Однажды он ехал,запутавшись в путаницеколей, магистралей,губерний, лесов,и в тряском вагонеслучайная спутницаукором к немуобратила лицо:«Маяковский!Ведь вот вы — наедине —и добрый и нежный,а на людях — грубы».В минутном молчаньеоледенев,широкой усмешкойраздвинулись губы:«Хотите —буду от мяса бешеный, —и, как небо, меняя тона, —хотите —буду безукоризненно нежный,не мужчина,а облако в штанах!»
Как пишет он:«Это было в Одессе» —его приобщениек облакам;с ним жизнь начиналачудить и кудесить,пускатьпо чужим любопытным рукам.И как бы те ни были рукиизнежены,и как бы ни прикасались легко, —скорейсквозь буран он продрался быснежныйпо скатусоскальзывающих ледников.Скорей бынагрудникдействительной грубостии в горло —действительный рев мясника,чем медная мелочьобщественной скупости,к земле заставляющаяпоникать.
Кто в том виноват?Проследите по циклам.Ни тот и ни этот,ни эта, ни та.Но горло замолкло,и сердце поникло,и щекисвои изменили цвета.Схватитесь за голову!Как это вышло?Себя разорить,по кускам раздаря!Срывайтесь со стен,равнодушные числа,ошибкою Гринвичаи календаря!..Враги закудахчут:«Он это — в СоветскомСоюзеталант свой утратил на треть!»Молчите!Не вашим умам-недовескамтакого масштабадела рассмотреть!Одесский конфликт —лишь по «Облаку» ведом.Но что там ни думайи как ни судачь, —в общественных битвахпривыкший к победам,в делах своих личныхне звал он удач.В напорепривыкшийк ответным ударам,по сборищаммерявший звонкую речь, —душою швырятьсяпривык он задароми комнатных словне сумел приберечь.В толпеаплодирующих и орущих,среди пароходов и доковв чести, —он был,как огромныйнатруженный грузчик,не знающий,как себяв лодке вести.На руль приналяжешь —все море хоть выпень,за весла возьмешься —назад вороти!Кружит и качаетвсесветная кипень,волна за кормойи волна впереди.
Из города в городшвыряло, мотало,на отмели чувствавалило — несло.И вотпосреди островкови кварталово невский гранитобломало весло…Холодом бронзовелаЛетнего сада ограда,пик над Адмиралтействомвылоснился, остер,яснилась панораматеперешнего Ленинграда,тогдашнего Петербургахолодный,пустой простор.Здесь люди жиливежливо-глухи,по пушке выравненные,как на парад,банкиры,гвардейцы,писатели,шлюхи —весь государственныйаппарат.Торцы приглушали звуки.Кругом залегли болота.В туманевлажнели ноздриохранников и собак.И скука сводила скулы,как вежливая зевота,в улыбку переходящаяна вышколенных губах…Ты после узнал еговооруженным,когда онв атаку,по мокрым торцам,лавиной «Путиловского»и «Гужона»пошелна ощеренный череп Дворца!Тогда жеспешили — жили,каждый своей дорогой,от Выборгской — до Дворцовой,от нищего — до туза.И здесь протекало детствов перспективе строгоймальчика — Оставь Не Трогайи девочки — В Ладонь Глаза.
Обычного типаих было семейство,картин и портьерпрописные тона;их жизньповторяласьи длиласьсовместно,как в зеркале — зеркало,в стену — стена.Такие же тучиклубились над нею,такие ж обычаи,правила,дни.Хоть мальчик былсдержанней и холоднее,но вместеот всех отличались они —правдивостью, что ли,и резкостью вкуса,упорством характера,ясностью глаз,уменьем на вещине взглядывать куцо,не ставитьна жизненном почеркеклякс.
Бездонный провал Империи,собор,засосанный тиной;на седлахи на подпоркахкачающийся закон,и — вздыбленныйМедный Всадник…Такую они картинувседневно,ежеминутномогли наблюдать из окон…И девочка вырослав девушку.По складу схоживо многом, —лишь глаз ее круглыхи карихбольней по коже ожог…В четырнадцать летсовместноони покончилис богом.И мальчиксреди одноклассниковвел марксистский кружок.Листки календарныеникли…Из девушки вырослаженщина.Вкус к жизни,к ее сердцевине,был пробкой притерт,как духи.Они сообща ненавиделичинушествои военщину.Но что же любить прикажете?Себя лишь самихда стихи?Она би на баррикады —не дрогнула,и под сводыугрюмого равелина…Но не было баррикад.Единственной баррикадой —дымившие далью заводысвинцовым грузом привычекот них отделяларека.Они полюбили друг друга.Но рознос родною рукойобручилась рука.Она егонавеки —яростно,грозно,а он ее —разумно,ясно,слегка.И это взаимноеразновесье,молекул и атомоввзвихренный ход,грозилрассверкатьсясмертельною вестьютому,кто под тучу их крышивзойдет.
Что с ними случилось?Общественный обручне смог уже сдерживатьбочку без дна:семьи не устроишь,судьбы не задобришь,когда в нейнепрочная клепка видна.И эти,любившие с детства друг друга, —век раньше —и не было б лучше жены,и не было б мужа чудесней, —из кругаим сродноговыбитыи обречены!И городбездонных пучиви проваловнад ними —как призрак —маячил и стыл;и мелкою зыбьюНева целовалаегоразведенные на ночьмосты.
ЦЕНТР И ОКРАИНЫ
Так вот и буду
в Летном саду
пить мой утренний кофе.
Маяковский, «Человек»Вот каким былэтот город.Чопорныйи надменный.Городхолодных взглядов,кариатид,дворцов.Город казенных складов,чувстви монеты разменной,где гробовщик надумалв гости созватьмертвецов.Город —кусок Европы,выхоленный,бесстыжий,камнемна сердце легший,камнем —на грудь страны.Город,в котором выжить —значило то же,что — выжать,где проживешь — без славыи пропадешь — без вины.Хмурый,на Финском взморье,тесанныйзорким зодчим,полный химер и бредней,тонких сукон и питей.Городпрямых проспектов,не исключавших,впрочем,самых косыхдушонок,самых кривыхпутей.Выверенный впервыев точности астролябий,выметнувший в туманывзлет корабельных ростр;выпяленныйдвуглавыйв небе —орел остролапый,выметнувшийся над миромв полный петровский рост.
Вот по таким проспектамокаменелой славы,оледенелой речи,выправки неживойшелне согласный нектос выспренностью державы,будущего разведчик,времени сторожевой…Искрилисьи сверкаливспышки витринв туманесловно хотели вызнать,выведать на свету, —сколько у васв запасе,сколько у васв кармане,сколько у васпылаетрадужных на счету?Рифмы его сверкалиглубьюбездонных граней.Мысли металисьдичьюнеприрученных строк.Будущего виденья,четче, чем на экране,требовали ускоритьсвой наступавший срок.
Тотчас при появленьевысчитан и расчислен,скупщиками валютыв чем бы душа ни жива,в чем бы ни бились мысли —продано будет кому-то,пущено на подкладку,банты и кружева.Как бы его обставить,как бы его обжулить,как бы его освоить,выкроить,утрясти?Пасть на него раззявить,глаз на него сощурить,выгоду —тем утроить, —этим — на нет свести?Людина Петроградскоймало стихов читали,разве что песняльнулак Выборгской стороне…Времени было —толькочтоб обточить деталида от хозяйских штрафовзлобутопить в вине.Если жтеснило душугоречью стародавней, —выходы находилисьв слове крутом, своем.Хором летели в небосаратовские «страданья».«Сами себе сложили,сами себе споем!»
Он их расслышал сразу,эти огромныев маломжанреслова и чувства,стиснутые взаперти.Он облучал их глазом,крылья ртом расправлял им,только не знал —от Нарвской,с Выборгской ль подойти?Нет! — он решил. —По центрусразу ударить.В темя —силою небывалыхслов, представлений, чувств.Плохо искать в искусствеприбыльпроцент к проценту.Крупному разговорусразу за них научусь!Эти — его не знали.Тусклое было время,мало в оконце свету.Как ему цену дашь?Трется промежду темив кофте желтого цвету,дышит,чегой-то пишет, —барская, видно, блажь.
Некогда объясняться!Выиграть темп — и в гущу!…Вздыбилось.…Флаги.…Смеяться.Взрывом — осколки слов!..Вот как он очутилсямежду жующихи лгущих,чмокающих тунеядцев,тысячных наглецов.
Литературной биржей,биржи большой помельче,был ресторанчик «Вена»,пишущих лиц притон,смесью цинизмас желчьювас обжигавший мгновенно,всемзаписным талантампередававший тон.Входит:«Привет, арапы!»Пальцев сжимают кончик,хором:«Ура! За здравье!Шел разговор о вас.Нам бы у вас пора бывыудить фельетончик,мы бы немедлявам бывыписали аванс».Так на корню закупаясоду,поташ,галеты,гениев и гранаты,нежность и рыбий клей,чавкала туша тупая,переводяна котлетывсе,что имеет ценудля большинства людей.А у неголишь — кофтыяркость,да ясность взгляда,да еще —точно из тучинизко плывущий гром.Черт его знает, впрочем…Может,и это надо?Купим на всякий случай.Вдругнаживешь на нем?
Ерники и подхалимывьются, точно налимы,ходят вокруг да около,мечутся по кривой.Хайла свои разинув,липнут неотразимо,жабры топорщат —метятвыскользнуть с-под него.Синежурнальвая сволочь,купринские опивки,пыльЛеониду Андреевуслизывавшие с сапогов,перья свои нацелив,точно дикарские пики,колют его,идущегочерез хребты веков.
А он на них шелмолодым и глазастым,на войско,ведомоесилой рубля,на них,перекатывавшихся балластомпо трюмам державного корабля.И все,чем земляего сердце украсила,всю силу искусствав открытом боюон двинулпротив литературного прáсола,в упор живописному шибаю.
Быть может,им путьбыл неправильно начат.Но — видите,что оннаделал потом!И многие ль — большеи вровень с ним — значат,пошедшиеболее легким путем?!
ПЕРВАЯ ТРАГЕДИЯ
