Владимир Набоков - Стихотворения, не вошедшие в сборники

<6 мая 1923>

СЕРДЦЕ

Бережно нес я к тебе это сердце прозрачное. Кто-тов локоть толкнул, проходя. Сердце, на камни упав,скорбно разбилось на песни. Прими же осколки.            Не знаю,кто проходил, подтолкнул: сердце я бережно нес.

7 марта 1923

ПАМЯТИ ГУМИЛЕВА

Гордо и ясно ты умер, умер, как Муза учила.Ныне, в тиши Елисейской, с тобой говорит о летящеммедном Петре и о диких ветрах африканских — Пушкин.

19 марта 1923

"Нет, бытие — не зыбкая загадка!"

Нет, бытие — не зыбкая загадка!Подлунный дол и ясен, и росист.Мы — гусеницы ангелов; и сладковъедаться с краю в нежный лист.

Рядись в шипы, ползи, сгибайся, крепни,и чем жадней твой ход зеленый был,тем бархатистей и великолепнейхвосты освобожденных крыл.

6. 5. 23.

ГРОЗА

Стоишь ли, смотришь ли с балкона,деревья ветер гнет и самшалеет от игры, от звонас размаху хлопающих рам.

Клубятся дымы дождевыепо заблиставшей мостовойи над промокшею впервыезелено-яблочной листвой.

От плеска слепну: ливень, снег ли,не знаю. Громовой удар,как будто в огненные кегличугунный прокатился шар.

Уходят боги, громыхая,стихает горняя игра,и вот вся улица пустая —лист озаренный серебра.

И с неба липою пахнулоиз первой ямки голубой,и влажно в памяти скользнуло,как мы бежали раз с тобой:

твой лепет, завитки сырые,лучи смеющихся ресниц.Наш зонтик, капли золотыена кончиках раскрытых спиц…

7 мая 1923

"Я странствую… Но как забыть? Свистящий"

Я странствую… Но как забыть? Свистящийрвал ветер твой платок, дышал прибой,дышала ты… на гальке шелестящейпрощался я с отчизной и тобой.

Мотало ялик. Полоса туманалуну пересекала пополам,вздымалось море отгулом органа,стекало по заплаканным скалам.

И ты на небывалое изгнаньеблагословляла жалобно меня,и снилось мне, что ночь твое дыханье,что ты умрешь при мановенье дня.

И клялся я, что вечно и повсюду,на всех распутьях мировой глуши,о, как беречь, как праздновать я будугнев и любовь — бессонницу души.

И море встало. Холодом и дымомотхлынул берег, весь тобой звеня.Я странствую… На берегу родимомты, верная, еще не ждешь меня.

Берлин, май 1923 г.

ВСТРЕЧА

И странной близостью закованный…

Тоска, и тайна, и услада…Как бы из зыбкой чернотымедлительного маскарадана смутный мост явилась ты.

И ночь текла, и плыли молчав ее атласные струитой черной маски профиль волчийи губы нежные твои.

И под каштаны, вдоль канала,прошла ты, искоса маня;и что душа в тебе узнала,чем волновала ты меня?

Иль в нежности твоей минутной,в минутном повороте плечпереживал я очерк смутныйдругих — неповторимых — встреч?

И романтическая жалостьтебя, быть может, привелапонять, какая задрожаластихи пронзившая стрела?

Я ничего не знаю. Страннотрепещет стих, и в нем — стрела…Быть может, необманной, жданнойты, безымянная, была?

Но недоплаканная горестьнаш замутила звездный час.Вернулась в ночь двойная прорезьтвоих — непросиявших — глаз…

Надолго ли? Навек?.. Далечеброжу и вслушиваюсь яв движенье звезд над нашей встречей.И если ты — судьба моя…

Тоска, и тайна, и услада,и словно дальняя мольба…Еще душе скитаться надо.Но если ты — моя судьба…

1 июня 1923

ПРОВАНС

1. Прованс

Как жадно, затая дыханье,склоня колена и плеча,напьюсь я хладного сверканьяиз придорожного ключа.

И, запыленный и счастливый,лениво развяжу в тениевангелической оливысандалий узкие ремни.

Под той оливой, при дороге,бродячей радуясь судьбе,без удивленья, без тревоги,быть может, вспомню о тебе.

И, пеньем дум моих влекома,в лазури лиловатой дня,в знакомом платье незнакома,пройдешь ты, не узнав меня.

15 июня 1923

Сольес-Пон

2 Солнце

Слоняюсь переулками без цели,прислушиваюсь к древним временам:при Цезаре цикады те же пели,и то же солнце стлалось по стенам.Поет платан, и ствол в пятнистом блеске;поет лавчонка; можно отстранитьлегко звенящий бисер занавески:поет портной, вытягивая нить.И женщина у круглого фонтанапоет, полощет синее белье,и пятнами ложится тень платанана камни, на корзину, на нее.Как хорошо в звенящем мире этомскользить плечом вдоль меловых оград,быть русским заблудившимся поэтомсредь лепета латинского цикад!

Сольес-Пон, 1923 г.

ПЕСНЯ

Верь: вернутся на родину все —вера ясная, крепкая: с севералыжи неслышные, с юга     ночная фелюга.

Песня спасет нас.     Проулками в горушел я, в тяжелую шел темноту,чуждый всемуб — и крутому узоручерных платанов, и дальнему споруволн, и кабацким шарманкам в порту.

Ветер прошел по листам искривленным,ветер, мой пьяный и горестный брат,и вдруг затих под окном озаренным:ночь, ночь — и янтарный квадрат.

Кто-то была та, чей голос горящийрусскою песней гремел за окном?В сумраке видел я отблеск горящий,слушал ее под поющим окном.

Как распевала она! Проплывалосердце ее в лучезарных струях,как тосковала,     как распевала,молясь былому в чужих краях,о полнолунье небывалом,о небывалых соловьях.И в темноте пылали звуки —рыдающая даль любви,даль — и цыганские разлуки,ночь, ночь — и в роще соловьи.

Но проносился ветер с морядыханьем соли и вина,и гармонического горяспадала жаркая волна.

Касался грубо ветер с моряглициний вдоль ее окна,и вновь, как бы в блаженстве горя,пылала звуками она…О чем? О лепестке завялом,о горестной своей красе,о полнолунье небывалом,о небывалом —     ветер! Вернутся на родину все —вера ясная, крепкая: с севералыжи неслышные, с юга ночная фелюга…Все.

19 июня 1923

Сольес-Пон

"Живи, звучи, не поминай о чуде…"

Живи, звучи, не поминай о чуде, —но будет день: войду в твой скромный дом,твой смех замрет, ты встанешь: стены, люди —всё поплывет, — и будем мы вдвоем…

Прозреешь ты в тот миг невыразимый,спадут с тебя, рассыплются, звеня,стеклом поблескивая дутым, зимыи весны, прожитые без меня…

Я пламенем моих бессонниц, хладоммоих смятений творческих прильну,взгляну в тебя — и ты ответишь взглядомпокорным и крылатым в вышину.

Твои плеча закутав в плащ шумящий,я по небу, сквозь звездную росу,как через луг некошеный, дымящий,тебя в свое бессмертье унесу…

<Июнь 1923>