Владимир Набоков - Трагедия господина Морна
Входит Элла.
ЭЛЛА:Дандилио!
ДАНДИЛИО:Что, милая, что, легкая моя?..
ЭЛЛА:Остались щепки… щепки!.. Он… Клиян…О, Господи… Не трогайте! Оставьте…Я — липкая… Я вся холодной больюпропитана. Ложь! Ложь! Не может быть,чтоб это вот звалось блаженством. Смерть,а не блаженство! Гробовою крышкойзадели душу… прищемили… больно…
ТРЕМЕНС:То — кровь моя. Пускай она поплачет.
ДАНДИЛИО:Ну вот… Ну вот… Дай отодвину локон…Жемчужины и розы на щеках,блеск, волосы, росистые от снегу…Ты — глупая. Все хорошо. Играя,ребенок поцарапался — и плачет.Жизнь обежит, шумя летучим платьем,все комнаты, как молодая мать,падет перед ребенком на колени,царапинку со смехом поцелует…
Занавес
АКТ III
Сцена I
Громадный кабинет. В высоких окнах — ночь звездная, но сцена в темноте. И осторожно входят две фигуры.
МОРН:Итак — конец. Я буду ночеватьу Цезаря!.. Итак — конец, мой милый…В последний раз, как два цареубийцы,мы за полночь по тайным переходампрокрались в мой дворец… Зажги свечу.Воск потечет — ты вставь ее прямее.Еще одну… Так. Вместо лампы трезвой!Теперь послушай. Я возможность смертипредусмотрел. Вот тут, в столе, в дубовыхи малахитовых глубинах спятмои бумаги — договоры, планы,черновики законов… и сухиецветы… Ключи передаю тебе.Передаю и это завещанье,где сказано, что в приступе виденийслепительных и сладких я решилсклониться в смерть. Пускай мою корону, —как мяч тугой, откинутый пинком, —поймает и сожмет в охапку юныйплемянник мой, пускай седые совы —сенаторы, что пестуют его —моей страной повластвуют бесшумно,покамест на престоле — только мальчик,болтающий ногами… А народне должен знать. Пускай моя карета,блистая синим лаком и гербом,по площади и через мост, как прежде,проносится. Я призраком пребуду.А подрастет наследник мой — хочу,чтоб он открыл, как умер я: он сказкуначнет со сказки. Мантия моя,расшитая пожарами, быть может,ему придется впору… Ты, Эдмин,советник мой, наперсник мой тишайший,ты светлою своею тишинойсмягчай углы, прохладой окружайдвиженья власти… Понял?
ЭДМИН:Все исполню…
МОРН:Еще одно: сегодня в час раздумьяребяческий, но нужный мне указсоставил я — что всяк, кому удастсябежать из ссылки, будет за отвагупомилован…
ЭДМИН:Исполню все. И если бты намекнул одним движеньем век,чтоб я тебе в неведомую вечностьсопутствовал…
МОРН:…Зажги и эти свечи.Пусть зеркала виденьями, ветраминаполнятся… Сейчас вернусь. Иду яв ту горницу, где вот четыре годагорит и дышит в бархатном гнездемоя корона огненная; пустьона сожмет брильянтового больюмне голову, чтоб с головы скатиться,когда я навзничь…
ЭДМИН:…Государь мой, другбесценный мой!..
МОРН:…Не выстрел, нет, не выстрел!Взрыв музыки! как бы на миг открыласьдверь в небеса… А тут — какие струнызвук удлинят! Какую сказку людямдарую!.. Знаешь, в темноте коленомоб кресло я ударился. Болит.
Уходит.
ЭДМИН:(один)
О, я подобен воску!.. Не забудетмне летопись вот этого бессилья…Виновен я… Зачем не порываюсьего спасти?.. Встань, встань, душа моя!Нет, вязкая дремота… Я бы могмольбами, убежденьями, — я знаю,такие есть, — остановить… И что же?Как человек во снах не может двинутьрукою, — я не в силах и продуматьто, что сейчас случится… Вот оно —возмездие!.. Когда, однажды, в детстве,мне запретили к пчельнику пойти,я в помыслах на миг себе представилсмерть матери и то, как без надзораем светлый мед, — а мать свою любил ядо слез, до сердцебьенья… Вот оно —возмездие. Теперь я к сладким сотамопять прилип. Одно теперь я вижу,одно горит мне в сумраке: поутрувесть об измене принесу! Как некийпреступник, отуманенный вином,войду, скажу, — Мидия будет плакать…И слов своих не слыша, и дрожа,и лаской утешенья лицемернойк ней прикасаясь незаметно, будуей лгать, дабы занять чужое место.Да, лгать, рассказывать — о чем? — о мнимойневерности того, перед которыммы с нею — пыль! Когда б он жить остался,я до конца молчал бы… Но теперьмой бог уйдет… Один останусь, слабыйи жадный… Лучше смерть! О если быон приказал мне умереть!.. Гори,безвольный воск… Дышите, зеркала,пыланьем погребальным…
(Зажигает свечи. Их много.)
МОРН:(входя обратно)
Вот корона.Моя корона. Капли водопадовна остриях… Эдмин, пора мне. Завтраты созовешь сенат… объявишь… тайно…Прощай же… мне пора… Перед глазамистолбы огня проносятся… Да, слушай —последнее… пойдешь к Мидии, скажешь,что Морн — король… нет, не король, не так.Ты скажешь: умер Морн… постой… нет… скажешьуехал… нет, не знаю я! Ты лучшесам что-нибудь придумай, — но не надопро короля… И очень тихо скажешь,и очень мягко, как умеешь… Что жеты плачешь так? Не надо… Встань с колен,встань… у тебя лопатки ходят, словноу женщины… Не надо плакать, милый…Поди… в другую комнату: когдауслышишь выстрел — возвращайся… Полно,я умираю весело… прощай…поди… постой! Ты помнишь, как однаждымы из дворца во мраке пробирались,и часовой пальнул в меня, и воротмне прострелил?.. Как мы тогда смеялись…Эдмин? Ушел… Один я, а кругомпылающие свечи, зеркалаи ночь морозная… Светло и страшно…Я с совестью наедине. Итак,вот пистолет… старинный… шесть зарядов…мне одного достаточно… Эй, кто тамнад крышами? Ты, Боже? Так прости мне,что люди не простят! Как лучше — стояиль сидя?.. Лучше — сидя. Живо. Тольконе думать!.. Хлоп — входи, обойма! Дуло —в грудь. Под ребро. Вот сердце. Так. Теперьпредохранитель… Грудь в пупырках. Дулопрохладно, словно лаковая трубка,приставленная доктором: сопитон, слушает… и лысина, и трубкав лад с грудью поднимаются…Нет, стой!Так люди не стреляются… Ведь нужноосмыслить… Раз. Два. Три. Четыре. Пять.Шесть. Шесть шагов от кресла до окна.Снег светится. Как вызвездило! Боже,дай силы мне, дай силы мне, прошу —дай силы мне… Вон спит моя столица,вся в инее, вся в синей поволоке.О, милая!.. Прощай, прости меня…Я царствовал четыре года… создалвек счастия, век полнозвучья… Боже,дай силы мне… Играючи, легкоя царствовал; являлся в черной маскев звенящий зал к сановникам моим,холодным, дряхлым… властно оживлял их —и снова уходил, смеясь… смеясь…А иногда, в заплатанных одеждах,сидел я в кабаке и крякал вместес румяными хмельными кучерами:пес под столом хвостом стучал, и девкаменя тащила за рукав, хоть нищимя с виду был… Прошло четыре года,и вот теперь, в мой лучезарный полдень,я должен кинуть царство, должен прыгнутьс престола в смерть — о, Господи, — за то,что женщину пустую целовали глупого ударил супостата!Ведь я бы мог его… О, совесть, совесть —холодный ангел за спиною мысли:мысль обернется — никого; но сзадион встал опять… Довольно! Должен, долженя умереть! О, если б можно былоне так, не так, а на виду у мира,в горячем урагане боевом,под гром копыт, на потном скакуне, —чтоб встретить смерть бессмертным восклицаньеми проскакать с разлету через небона райский двор, где слышен плеск воды,и серафим скребет коня СвятогоГеоргия! Да, смерть тогда — восторг!..А тут — один я… только пламя свеч —тысячеокий соглядатай — смотритиз подозрительных зеркал… Но долженя умереть! Нет подвига — есть вечностьи человек… К чему корона эта?Впилась в виски, проклятая! Долой!Так… так… катись по темному ковру,как колесо огня… Теперь — скорее!Не думать! Разом — в ледяную воду!Одно движенье: вогнутый курокнажать… одно движенье… сколько разя нажимал дверные ручки, кнопкизвонков… А вот теперь… а вот теперь…я не умею! Палец на куркеслабей червя… Что царство мне? Что доблесть?Жить, только жить… О, Господи… Эдмин!
(Подходит к двери; как дитя, зовет.)
