Омар Хайям - Другой Хайям

Подводя итог, можно сказать, что персоны, относящиеся к игровой позиции, как к чему-то несерьезному, недостойному их внимания, теряют чувство юмора и становятся легкой добычей игривых бесов или бессознательными игроками в корыстной чужой игре. С другой стороны, человек играющий тоже рискует, потому что игра может его «похитить».

На следующем витке развития появляется человек непринужденный, который, придя к равновесию и объединив два вышеописанных способа восприятия себя и мира, освободился от всяческого принуждения, обусловленного односторонним мышлением. Он серьезно и последовательно преследует свои цели, не упуская из виду альтернатив и неизведанных возможностей, открываемых игрой. Отдаваясь игре ради игры, он возвращается в мир целесообразности обогащенным новыми способностями и перспективами.

Внутренний зритель, или наблюдающее Я

43 От всякой жадности и зависти беги, и превращений чехардатебя пусть не тревожит. Сменяется уродством красота —а ты своею чашею владей да локоном играй своей любимой.Спектаклю бытия уже недолго длиться, придет его конец неотвратимый.

Итак, радуйся преходящему миру, пусть тебя не удручает то, что он постоянно меняется, и ты вместе с ним. Воспринимай все происходящее как игру, в которую входят с легким сердцем и так же легко из нее выходят: «…локоном играй своей любимой». Но в оболочке обычного философского назидания четверостишие содержит и не столь явный, суфийский смысл. Смысловые уровни не только не противоречат один другому, но даже друг друга дополняют.

Рассмотрим суфийский смысл: мы живем в мире превращений, вся жизнь представляет собой поток сменяющих друг друга форм и внутренних состояний, к которым нас привязывает жадность и зависть, выражаясь языком катрена. Эти состояния – суть формы нашего самоотождествления с внешним миром и собственными эмоциями. Подобно локонам, они скрывают лик божественной истины. Отождествляясь с той или иной ментальной формой или с тем, что происходит на нашей внутренней сцене, мы из актеров и зрителей спектакля превращаемся в его персонажей. Выражение: «а ты своею чашею владей» означает, что человек должен овладеть своим сердцем и не давать ему погрязнуть в потоке мыслеформ. Затем следует фраза «…локоном играй своей любимой», где слово «играй» буквально играет переливами интересных смыслов: любой спектакль – не более, чем игра, он вторичен по отношению к сути бытия. Человек может играть как актер или сопереживать как зритель, помня при этом, что рано или поздно игра закончится, и он должен будет возвратиться к самому себе. Каждый раз, когда нас посещает подобное озарение, мы в очередной раз убеждаемся, что реальным и неизменным было не то, что происходило на сцене, а само наблюдение происходящего. Высшим смыслом любого спектакля, в конце концов, является зритель. Необходимо раскрыть этого неизменного зрителя в самом себе, в своем собственном сердце.

44 Быть может, должен ты быть пьяным от любви — возрадуйся, Хайям!Иль с милой сердцу ложе разделить — возрадуйся, Хайям!Конец твой не затмит всемирного конца — возрадуйся, Хайям!Вообрази, что ты уже ушел, — и улыбнись, Хайям.

Жизнь и смерть

Жизнь и смерть для обычного человека разделены непроницаемой завесой страха. Это страх перед неизвестным, неприятие изменений как основного закона жизни. Смысл жизни – в ее скоротечности, в сменяющих друг друга состояниях. Каждый момент жизни, каждый ее период исчезает в небытии, в смерти. Человек сначала осознает себя ребенком, затем ребенок умирает, и вроде бы то же существо, по крайней мере, с тем же именем и адресом, занимает его место в образе юноши или девушки. Через некоторое время на эту «жилплощадь» заявляет свои права пришедший извне (из социума) взрослый субъект, весьма чуждый прежнему жильцу. Он хоронит в себе юность, но и сам будет положен в гроб неведомо откуда появившимся стариком или старухой.

103 Увы мне! Книга подвигов юнца прочитана до корки. Ее не перелистывать мне снова.Зеленые луга, раздевшись догола, ждут – не дождутся снежного покрова.А птицы юности веселою гурьбой, смеясь и хохоча, все разом улетели:стремительные дни в их обществе игривом так незаметно замолчали вдруг,  когда свое отпели.

Но с кем все это происходит и для чего? Исчерпывая жизнь, мы узнаем то, что лежит в сухом остатке, мы постигаем, с кем происходят все эти метаморфозы, весьма напоминающие процесс дистилляции или очищения. Жизнь и смерть формируют каждый момент нашего существования. Эта истина вполне понятна телу, состоящему из постоянно отмирающих клеток, которые выполняют свои функции и передают эстафету дальше. Телу известна цель собственного существования. Но трусливому уму невыносима даже мысль о смерти, он и мгновения не может обойтись без рассуждений, стремясь ими заполнить любую ментальную пустоту. Если мы не научимся прислушиваться к голосу смерти, сделав ее своим советником уже сейчас, при жизни, то ничему не научимся и после смерти. К этому можно прийти, постигая мудрость тела, мудрость нашего покрова (см. главы «Слоистый пирог времени» и «Интеллект и сердце»).

58 О, если б мог при жизни я узнать все тайны этой жизни скоротечной,мне смерть раскрыла бы свои секреты — за гранью разума и за покровом вечным.Но так как ничего я о себе не знаю здесь — по эту сторону покрова,что нового смогу узнать я там, когда в покров уткнусь я снова?

Таинственная природа Я

Есть только одно я, несотворенное, невозникшее, неизбывное, ничего не составляющее, никем и ничем не составленное, самосущее и превосходящее пространственно-временной континуум. Иллюзия существования многих различных я связана с феноменом отражения одного и того же Свидетеля на разных планах бытия. Небытие – тоже креатура я, которое для постижения своей природы нуждается в принципиально ИНОМ – в не-я. Таким образом, я создает для самого себя нечто вроде виртуальных границ, которые ему необходимы для конкретизации своего бытия и самопознания. Я пребывает внутри любого осознающего себя существа, и одновременно вовне. Самосознание подразумевает способность видеть себя, хотя бы до некоторой степени, со стороны. Соответственно, я, как наблюдатель и свидетель собственного бытия, по необходимости является посторонним своему существованию.

Я – враг и спаситель, препятствие и цель человека, я – это каждый из нас и одновременно все мы вместе взятые. Некоторые высшие восприятия становятся доступными индивиду только в результате гармоничного сочетания с другими, когда несколько разрозненных я образуют одно единое целое (многие мистики для того и объединяются в группы, чтобы пережить подобные состояния). Все вышесказанное, и много больше того, выражено в таком катрене:

35 Секрет великий мы не можем разгадать, ни ты, ни я —мистическая тайнопись Творца трудна и для тебя, и для меня.За Божьим занавесом голоса о нас ведут беседу без конца,когда ж поднимется полог, мы двое будем ли  по-прежнему двумя?

Суфийский персонаж Мулла Насреддин, касаясь той же проблемы разобщенности между людьми и внутри отдельно взятого человека, проиллюстрировал сосуществование в нашем сознании, по крайней мере, двух я – культурного (обусловленного) и подлинного (экзистенциального), которые используют принципиально разные системы самоидентификации. Эти я, как известно, часто не понимают друг друга и вступают в конфликт:

Насреддин пришел в банк и попросил кассира обналичить чек. «Не могли бы вы подтвердить свою личность?» – попросил кассир. «Да, конечно!» – ответил Насреддин. Вытащив из кармана маленькое зеркальце, он вгляделся в него и сказал: «Все в порядке, это я!».

Ключевые понятия и метафоры в поэзии Хайяма

А теперь рассмотрим ключевые идеи и аллегории, которые Хайям бросает в тигель поэтического воображения для их дальнейшей алхимической трансформации в чистое понимание.

Интеллект и сердце

59 Доверчивые жертвы интеллекта, на логику наивно уповая,вы умираете в горячих спорах, о бытии и смерти рассуждая.Вам невдомек, что винная лоза в песке сухом не станет плодоносить.Получше почву подыщите, о глупцы, — иначе не видать вам урожая!

Интеллект оперирует логическими категориями, его функция – интерпретировать, сопоставлять и обобщать, в русле заданной системы координат, «показания» обычных чувств. В этом качестве он, при всех своих достоинствах, не может служить инструментом для изучения высшей реальности. А вот сердце, соответственно подготовленное, способно стать таким инструментом. Оно, выражаясь языком вышеприведенного катрена, как раз-то и является правильной почвой для возделывания.