Леонид Аронзон - Избранное

1967

" Губ нежнее таитянок "

Губ нежнее таитяноктвои губы молодые,твоя плоть благоуханнакак сады и как плоды их.

Я стою перед тобою,как лежал бы на вершинетой горы, где голубоетихо делается синим.

Что счастливее, чем садомбыть в саду и утром — утром,и какая это радостьдень и вечность перепутать.

1969

" Клянчали платформы: оставайся! "

Рике

Клянчали платформы: оставайся!Поезда захлёбывались в такте,и слова, и поручни, и пальцы,как театр вечером в антракте.

Твоя нежность, словно ты с испуга,твоя лёгкость, словно ты с балета,свои плечи, волосы и губы,ты дарила ликованью лета.

Рассыпались по стеклу дождины,наливаясь, ночь текла за город,тени липли, корчась на заборах.

И фонарь, как будто что-то кинул,узловатый, долгий и невинный,всё следил в маслящееся море.

1958

" Каким теперь порадуешь парадом, "

Каким теперь порадуешь парадом,в какую даль потянется стопа,проговорись, какой ещё утратойошеломишь, весёлая судьба,

скажи, каким расподобленьем истинзаполнится мой промысел ночной,когда уже стоят у букинистовмои слова, не сказанные мной.

Гони меня свидетеля разладареальности и вымыслов легенд,покорного служителя распадана мужество и ясный сантимент,

и надели сомнением пророчеств,гони за славой, отданной другим,сведи меня с толпою одиночестви поделись пророчеством моим.

1960

Зоосад

Я сад люблю, где чёрные деревьясближеньем веток, дальностью стволов,меня приемлют и в залог доверьямоё благословляют ремесло.

Но сад другой, уже с другой судьбоюбез тишины стволов и воздуха ветвейменя зовёт своей животной больюпечальный сад, собрание зверей.

Салют вам, звери: птицы и верблюды,зачем вам бег, паденье и полёт,когда мой человеческий рассудок,вам верное спокойствие даёт?

Грызите мясо скучное и бейтежелезо вертикальное клетей,когда на вас внимательные детиглядят глазами завтрашних людей.

И вы тревожьте их воображеньетоской степей и холодом высот,а мозг детей — весёлое броженье —их в странствия, волнуясь, поведёт,

а город будет гнать автомобилии замыкать просторы площадей,и ваши лапы, туловища, крыльявстревожат память дальнюю людей

среди домов, сужающих высоты,как разумом придуманный балласт,животные, лишённые свободы,вы — лучшая символика пространств,

и нас уже зовёт шестое чувство,как вас гнетёт привычная печаль,салют вам, звери, мудрое кощунствонам дарит мира вырванную даль.

1960

" Плафон второго этажа "

Плафон второго этажасреди подробных сучьеводин — на сад весь — не дрожал:сад мучился падучей.

Тоску ночных госпиталейили дворов четвёртыхянварь сводил с лица калек,и кое-где и с мёртвых.

Но тем был явственней разрывмеж ним и тем, что помнил:осока, стрёкот стрекозы,жуки, валежник, полдень,

то ли вдали большой гаремпетлял сосновым бором,но, может быть, что вместе с темв стволах белело взморье.

Но как бы ни было, пейзажразрывов, снов и паузписался с Вас, но был не Ваш,но мной с тобою связан.

Здесь было что-то от платформ,от рухляди и пота,был взвешен за окном плафон,своей лишённый плоти.

Стекло делило бытиё,деля, таило третье —пустой намек ан, вдруг убьёт?почти подобный смерти.

Но ты была отделена,как зеркалом подобье.Пейзаж окна. Плафон. Стена.И ты, как сад, подробна.

1960

" Вот человек, идущий на меня, "

Вот человек, идущий на меня,я делаюсь короче, я меняюсь,я им задавлен, оглушен, я смят,я поражен, я просто невменяем,

о, что задумал этот великан,когда в музеях сумрачных шедеврыобнажены и мерзнут и векам,как проститутки, взматывают нервы,

а за оградами шевелятся сады,и портики тяжёлые на спинахлитых гигантов, и кругом следыизящества и хрипов лошадиных.

как непонятен гений и талант,живёт он в нас или живёт помимо,как в яблоке, разбитом пополам,живут сады, как будто в спячке зимней,

всё знать вокруг и ничего не мочь,входить творцом и уходить вандалом,но будь во мне, дурачь меня, морочьпредчувствие великого начала,

и вдруг я вырос, кончился мираж,гигант шатнулся, выдохся, отхлынул,остался мир, балдеющий, как пляж,и всевозможный, как осенний рынок,

теперь иду спокойный человек,несу свой торс, пальто несу и шляпу,моя нога вытаптывает снег,и облака игрушечные виснут.

1960

" Развязки нет, один — конец, "

Развязки нет, один — конец,а жизнь всё тычется в азы,мой стих ворочался во мне,как перекусанный язык.

И плащ срывается в полёт,и, отражаясь в мостовых,вся жизнь меж пальцами течёт,а на ладони бьётся стих.

Да, стих, как выкрикнутый крик,когда река скользит в дожди,мой стих — не я, не мой двойник,не тень, но всё-таки сродни.

Так вот мой стих — не я, рывокв конец любви, в конец реки,как слабый звон колоколовот ветром тронутой руки.

Так отделись, мой стих, как звон,как эхо, выкатись на крик,чтоб губы, став подобьем волн,меня учили говорить.

1961

" Серебряный фонарик, о цветок, "

Бродскому

Серебряный фонарик, о цветок,запри меня в неслышном переулкеи расколись, серебряный, у ногна лампочки, на звёздочки, на лунки.

Как колокольчик, вздрагивает мост,стучат трамваи, и друзья уходят,я подниму серебряную горстьи кину вслед их маленькой свободе,и в комнате оставленной, один,прочту стихи зеркальному знакомцуи вновь забьюсь у осени в грудиосколками, отбитыми от солнца.

Так соберём весёлую кудель,как забывают горечь и обиду,и сядем на железную ступень,на города истоптанные плиты,а фонари неслышные моипрошелестят ресницами в тумане,и ночь по переулку прозвенит,раскачиваясь маленьким трамваем.

Так соберём, друзья мои, кудель,как запирают праздничные платья,так расколись на стёклышки в беде,зеркальный мой сосед и почитатель.Фонарик мой серебряный, свети,а родине ещё напишут маршии поднесут на праздники к столу,а мне, мой бог, и весело и странно,как лампочке, подвешенной к столбу.

1962?

Полдень

Mгновенные шары скакалкия наблюдал из тихой тени.Передо мной резвились дети,но в бытие их не вникал я.Я созерцал, я зрил и только.День как разломленный на долькитяжёлокожий апельсинпрохладой оживлял без силсидящих вдоль кустов старух.Кружился тополиный пух.Грудь девочки была плоска,на ней два матовых соска,как колпачки лепились к кожехотелось сделаться моложе,но солнцепёк, покой и розысклоняли к неподвижным позам,в квадрате с выжженным пескомкопался флегматичный мальчики, обратясь ко мне лицом,в него воткнул свой жирный пальчик.Таким же отделясь квадратом,в Сахаре сохнул Авиатор.Скрипели вдоль аллей протезыи, незаметно розу срезав,пока сопливый мир детейревел от полноты твореньяя уходил в пробел деревьевв собранье неподвижных тел.

" По надберегу, по мосту, по "