Данте Алигьери - Божественная комедия

Песнь четвертая

Ворвался в глубь моей дремоты соннойТяжелый гул, и я очнулся вдруг,[46]Как человек, насильно пробужденный.

Я отдохнувший взгляд обвел вокруг,Встав на ноги и пристально взирая,Чтоб осмотреться в этом царстве мук.

Мы были возле пропасти, у края,И страшный срыв гудел у наших ног,Бесчисленные крики извергая.

Он был так темен, смутен и глубок,Что я над ним склонялся по-пустомуИ ничего в нем различить не мог.

«Теперь мы к миру спустимся слепому, —Так начал, смертно побледнев, поэт. —Мне первому идти, тебе — второму».

И я сказал, заметив этот цвет:«Как я пойду, когда вождем и другомВладеет страх, и мне опоры нет?»

«Печаль о тех, кто скован ближним кругом, —Он отвечал, — мне на лицо легла,И состраданье ты почел испугом.

Пора идти, дорога не мала».Так он сошел, и я за ним спустился,Вниз, в первый круг, идущий вкруг жерла.[47]

Сквозь тьму не плач до слуха доносился,А только вздох взлетал со всех сторонИ в вековечном воздухе струился.

Он был безбольной скорбью порожден,Которою казалися объятыТолпы младенцев, и мужей, и жен.

«Что ж ты не спросишь, — молвил мой вожатый,Какие духи здесь нашли приют?Знай, прежде чем продолжить путь начатый,

Что эти не грешили; не спасутОдни заслуги, если нет крещенья,Которым к вере истинной идут;

Кто жил до христианского ученья,Тот бога чтил не так, как мы должны.Таков и я. За эти упущенья,

Не за иное, мы осуждены,И здесь, по приговору высшей воли,Мы жаждем и надежды лишены».

Стеснилась грудь моя от тяжкой болиПри вести, сколь достойные мужиВкушают в Лимбе горечь этой доли.

«Учитель мой, мой господин, скажи, —Спросил я, алча веры несомненной,Которая превыше всякой лжи, —

Взошел ли кто отсюда в свет блаженный,Своей иль чьей-то правдой искуплен?»Поняв значенье речи сокровенной:

«Я был здесь внове,[48] — мне ответил он, —Когда, при мне, сюда сошел Властитель,Хоруговью победы осенен.

Им изведен был первый прародитель;[49]И Авель, чистый сын его, и Ной,И Моисей, уставщик и служитель;

И царь Давид, и Авраам седой;Израиль, и отец его,[50] и дети;Рахиль, великой взятая ценой;[51]

И много тех, кто ныне в горнем свете.Других спасенных не было до них,И первыми блаженны стали эти».

Он говорил, но шаг наш не затих,И мы все время шли великой чащей,Я разумею — чащей душ людских.

И в области, невдале отстоящейОт места сна,[52] предстал моим глазамОгонь, под полушарьем тьмы горящий.

Хоть этот свет и не был близок к нам,Я видеть мог, что некий многочестныйИ высший сонм уединился там.

«Искусств и знаний образец всеместный,Скажи, кто эти, не в пример другимПочтенные среди толпы окрестной?»

И он ответил: «Именем своимОни гремят земле, и слава этаУгодна небу, благостному к ним».

«Почтите высочайшего поэта! —Раздался в это время чей-то зов. —Вот тень его подходит к месту света».

И я увидел после этих слов,Что четверо к нам держат шаг державный;Их облик был ни весел, ни суров.

«Взгляни, — промолвил мой учитель славный. —С мечом в руке, величьем осиян,Трем остальным предшествует, как главный,

Гомер, превысший из певцов всех стран;Второй — Гораций, бичевавший нравы;Овидий — третий, и за ним — Лукан.[53]

Нас связывает титул величавый,Здесь прозвучавший, чуть я подошел;Почтив его, они, конечно, правы».

Так я узрел славнейшую из школ,Чьи песнопенья вознеслись над светомИ реют над другими, как орел.

Мой вождь их встретил, и ко мне с приветомСемья певцов приблизилась сама;Учитель улыбнулся мне при этом.

И эта честь умножилась весьма,Когда я приобщен был к их соборуИ стал шестым средь столького ума.

Мы шли к лучам, предавшись разговору,Который лишний здесь и в этот миг,Насколько там он к месту был и в пору.

Высокий замок предо мной возник,Семь раз обвитый стройными стенами;Кругом бежал приветливый родник.

Мы, как землей, прошли его волнами;Сквозь семь ворот тропа вовнутрь вела;Зеленый луг открылся перед нами.

Там были люди с важностью чела,С неторопливым и спокойным взглядом;Их речь звучна и медленна была.

Мы поднялись на холм, который рядом,В открытом месте, светел, величав,Господствовал над этим свежим садом.

На зеленеющей финифти травПредстали взорам доблестные тени,И я ликую сердцем, их видав.

Я зрел Электру в сонме поколений,Меж коих были Гектор, и Эней,И хищноокий Цезарь, друг сражений.

Пентесилея и Камилла с нейСидели возле, и с отцом — Лавина;Брут, первый консул, был в кругу теней;

Дочь Цезаря, супруга Коллатина,И Гракхов мать, и та, чей муж Катон;Поодаль я заметил Саладина.

Потом, взглянув на невысокий склон,Я увидал: учитель тех, кто знает,Семьей мудролюбивой окружен.

К нему Сократ всех ближе восседаетИ с ним Платон; весь сонм всеведца чтит;Здесь тот, кто мир случайным полагает,

Философ знаменитый Демокрит;Здесь Диоген, Фалес с Анаксагором,Зенон, и Эмпедокл, и Гераклит;

Диоскорид, прославленный разборомЦелебных качеств; Сенека, Орфей,Лин, Туллий; дальше представали взорам

Там — геометр Эвклид, там — Птолемей,Там — Гиппократ, Гален и Авиценна,Аверроис, толковник новых дней.[54]

Я всех назвать не в силах поименно;Мне нужно быстро молвить обо всем,И часто речь моя несовершенна.

Синклит шести распался, мы вдвоем;Из тихой, сени в воздух потрясенныйУже иным мы движемся путем,

И я — во тьме, ничем не озаренной.

Песнь пятая