Антониу Нобре - Стихи

Антониу Нобре. Стихи

«Когда он родился, родились мы всё»

Антониу Перейра Нобре (1867–1900) — португальский поэт конца XIX века, эпохи расцвета символизма в поэзии. Во многих биографических заметках в печатных и виртуальных португальских источниках Нобре называют символистом, поэтом ностальгии, способствовавшим пробуждению чувства национального самосознания. Без сомнения в творчестве этого поэта, особенно в его ранних стихах, можно проследить влияние и символизма, и декадентства, и ультраромантизма. В письмах друзьям он восхищался творчеством представителей парнасской школы французской поэзии: Теофилем Готье, Сюлли-Прюдоном, Теодором де Банвилем, ему, по собственному признанию, близко мироощущение символиста Поля-Мари Верлена, в его письмах часто упоминается имя Шарля Бодлера. Однако отнести Нобре к какой-то одной поэтической школе сложно. Отказываясь от условного языка символистов, поэт вводит в стихи сочную устную речь, а также названия земель, городов и местечек, имена своих родных и знакомых, даже названия рыбачьих лодок, то, что к поэзии, казалось бы, не имеет никакого отношения, и все это под пером Нобре поэтизируется, приобретает ореол загадочности и чуда. Эмоциональность и драматизм стиха, смягчаемый тонкой самоиронией, элементы театрализации, чрезвычайное разнообразие ритмов, порой спонтанные их комбинации, включение в поэму строф с совершенно иным ритмом, придающее ей сходство с хором греческой трагедии, создавало особенную, неповторимую мелодику стиха.

Антониу Нобре, этого бледного мечтательного юношу, умершего от чахотки, в возрасте тридцати двух лет, друзья-поэты называли апостолом Поэзии, принцем поэтов. «Бледный профиль на старой медали, лицо аскетическое и полное души», — так пишет о Нобре Жуштину де Монтальван[1]. Интересны воспоминания о поэте Жулиу Брандане[2]: «Надменный, как принц, и обворожительный, как ребенок… Мы чувствовали его своеобразие, необычность его личности, в которой некоторая неестественность в поведении, склонность к игре сочеталась с удивительной искренностью. Особая манера говорить и огромные лучистые глаза, как бы придававшие блеск всему, им сказанному. Это был оригинальный человек, рожденный облаками и закатами для того, чтобы беседовать с рыбаками, жить в Лесе (Леса-да-Палмейра), мечтать, писать стихи и быть несчастным».

Антониу Нобре жил, смешивая границы жизни и поэзии, выстраивая романтическую легенду своей судьбы. Автобиографические темы и мотивы — главный материал, которым оперирует поэт, они, как и географическое пространство его стихов, — деревушки и города родной земли, сверкавшие в его стихах волшебными красками то при свете солнца, то при лунном освещении, — преобразуются в миф. Семья Нобре происходила из провинции Траз-уж-Монтеш — район между Дору и Минью, красивейшая область севера Португалии. Эти земли стали одним из полюсов его поэтического мира — «дедовским домом», где его ждали ангелы, защитники его детства, «голубки детства», так чудесно им воспетые бабушка, «старая Кар-лота», почтенная тетушка Дельфина, старые слуги. Провинция Траз-уж-Монтеш издавна славилась приверженностью старинным традициям. Здесь Антониу Нобре знакомится с верованиями, легендами, песнями и танцами сельчан, с их повседневными занятиями, религиозными обычаями. Здесь он видит будущих печальных героев своих стихов: слепых, умирающих, чахоточных, покрытых язвами.

Но, пожалуй, еще большее место в жизни и в творчестве поэта занимает Леса-да-Палмейра, морское побережье, где Нобре проводил летние каникулы. Здесь было поэтическое графство Нобре:

На побережье Доброй Вести летомВ мечтах своих я крепость воздвигал.И на песке морском перед рассветомВстал замок — лазурит весь и коралл!

Высокий замок в воздухе прогретом,И я — властитель, гордый феодал.Никто в округе не владел секретомИ о моем имении не знал.

Но пыль пустыни с ветром сиротливымУже неслась, чтоб праздник мой украсть,Тоской залечь по башням и оливам.

Мой замок, незабывшаяся страсть!Я графом был в том возрасте счастливом,Когда мечты еще всесильна власть…

Порту, 1887.

Побережье Доброй Вести, церквушка Святой Анны, побережье Памяти, где когда-то высадился король Педру IV, все это, как признавался сам поэт в письме от 1887 года, стало для него землей, на которой он вырастил свою душу.

Для португальского общества последних десятилетий XIX века характерно разочарование в монархии, потеря веры в будущее родины, даже демонстративное безразличие к ее судьбе. Такие настроения особенно усилились после смерти короля дона Луиша I в 1889 году.

10 июня 1880 года в Португалии торжественно отмечалось трёхсотлетие со дня смерти Луиша ди Камоэнса, крупнейшего представителя литературы Возрождения. Его предполагаемые останки были перенесены с королевскими почестями и похоронены в монастыре Жеронимуш в Белене, одном из районов Лиссабона. Эти торжества положили начало возрождению интереса португальцев к истории родины. После ультиматума Великобритании (11 января 1890 года), требовавшей вывода португальских вооруженных сил из всех колоний Португалии, антимонархические настроения в стране усилились. Португальская общественность осудила позицию правительства Португалии, подчинившегося требованиям Англии. За ультиматумом англичан последовал разгром Северной Патриотической Лиги, возглавляемой Антеру де Кенталом, который, вскоре после поражения республиканского восстания в Порту 31 января 1891 года, покончил с собой. Политический кризис нарастал, усугубляясь финансовыми проблемами. Провозглашение республики в Бразилии в ноябре 1889 года отразилось на положении многих португальских семейств, живших за счет доходов из колонии.

Все эти исторические события не могли не сказаться на общественной и литературной жизни страны. Значительная часть общества была увлечена идеями патриотизма, национализма. Экзальтированное восхищение родной землей, ее обычаями, противопоставление их иноземным моделям особенно проявились в творчестве таких писателей, как Эса де Кейрош, Герра Жункейру и Антониу Нобре. Пессимистические мысли о будущем родины, своих земляков породили у Нобре особое чувство: ностальгическое переосмысление всего, что связано с родиной, ее великим прошлым, ее традициями, родными пейзажами. В своих стихах и письмах он называет себя «бедным лузитанцем», «бедным мельником тоски и ностальгии»:

Ах, горе лузитанцу, горе!Он мельницу принес в мешке заплечном.Когда-то двигала ее вода Мондёгу[3],Сегодня крутят крылья воды Сены…Черна ее мука! черней угля…Молитесь за того, чьи думы неизменны:За мельника тоски…

Поэма «Лузитания в Латинском квартале».

Сборник стихов Антониу Нобре «Один» был опубликован в Париже 2 апреля 1892 года издателем, который выпустил уже книги Верлена, Малларме и других символистов. Через шесть лет было осуществлено второе издание, уже в Лиссабоне, исправленное и дополненное автором.

Несмотря на непонимание и нападки, которыми было встречено первое издание, оригинальность и художественная ценность книги Нобре, чрезвычайное разнообразие ритмов, интересные поиски в области формы в конце концов заставили признать ее автора одним из лучших португальских поэтов, а его творчество — переходным от поэзии романтизма XIX столетия к творчеству поэтов XX столетия, многими своими чертами предвещающим современную португальскую поэзию. В статье «В память Антониу Нобре», написанной в 1915 году, поэт Фернандо Пессоа, символ португальской словесности уже нового времени, подчеркивает, что Антониу Нобре первый раскрыл европейцам душу и национальный уклад жизни португальцев: «Он пришел осенью в сумерках. Несчастен тот, кто понимает и любит его. Когда он родился, родились мы все».

Моя трубка

О, трубка! Дивное кадило,Тебе я должное воздам,В честь прошлого, что так мне мило,Курить я буду фимиам.

И этот дым, душист и тонок,Напомнит, как я вечерком,Еще проказливый ребенок,Боясь отца, курил тайком.

Счастливыми, цветными снамиВозникнут, в памяти летя,Мужчина в полутемном храме,За ручку с нянькою — дитя.

И в тишине слепой и хрупкой,В ночной глубокой тишине,Оставив все, с любимой трубкойБеседую наедине.

Я с трубкой обо всем судачуВ той башне Анту[4], где живу.Проходит ночь… Порой я плачу,Куря и слушая сову.

Ах, трубка, я молчу об этом,Но про себя печалюсь я:Верна ты дружеским обетам,Но где другие — где друзья?

Укрыл давно их сумрак синий…Ближайшие, те трое, те…Погибли или на чужбине,Следы их скрыты в темноте.

Коль Бог настроен благодушно,Прошу о мертвых, и во снеОни, печально и послушно,С кладбищ своих идут ко мне.

Гостей из этой дали дальнейВстречаю, обращаясь в слух,Беседуем мы с ними в спальне,Пока не закричит петух.

Другие странствуют по свету,Пять океанов, миль не счесть…Сто лет от вас ни строчки нету!И живы ли еще? Бог весть…

Сиротство так сродни покою,Живу, печалью осиян.Друзья, что навсегда со мною,Вы — осень, трубка, океан!

Когда застынет кровь в ознобеИ я закончу путь земнойВ украшенном, добротном гробе,Подруга трубка, будь со мной!

Сиделка, ты меня устроишь,Обрядишь и проводишь в путь,И коль глаза мне не закроешь,Не страшно! Только не забудь:

Пускай моя подруга трубкаЛежит со мною, в головах.Набей ее полней, голубка,Табак «Голд флай» — я им пропах…

Дружок, ну как отель «Могила»?Комфорт неважный в номерах?С тобой и здесь устроюсь мило,Забуду, что теперь я прах…

Коимбра, 1889