Избранное - Высоцкий Владимир Семенович
Если сразу не разберёшь,
Плох он или хорош,—
Парня в горы тяни, рискни,
Не бросай одного его,
Пусть он в связке в одной с тобой —
Там поймёшь, кто такой.
Если парень в горах — не ах,
Если сразу раскис — и вниз,
Шаг ступил на ледник и сник,
Оступился — ив крик,—
Значит, рядом с тобой — чужой,
Ты его не брани — гони,—
Вверх таких не берут, и тут
Про таких не поют.
Если ж он не скулил, не ныл,
Пусть он хмур был и зол, но шёл,
А когда ты упал со скал,
Он стонал, но держал,—
Если шёл он с тобой как в бой,
На вершине стоял, хмельной, —
Значит, как на себя самого,
Положись на него.
ВЕРШИНА
Здесь вам не равнина — здесь климат иной.
Идут лавины одна за одной.
И здесь за камнепадом ревёт камнепад,
И можно свернуть, обрыв обогнуть,—
Но мы выбираем трудный путь,
Опасный, как военная тропа.
Кто здесь не бывал, кто не рисковал —
Тот сам себя не испытал,
Пусть даже внизу он звёзды хватал с небес.
Внизу не встретишь, как ни тянись,
За всю свою счастливую жизнь
Десятой доли таких красот и чудес.
Нет алых роз и траурных лент,
И не похож на монумент
Тот камень, что покой тебе подарил.
Как Вечным огнём, сверкает днем
Вершина изумрудным льдом,
Которую ты так и не покорил.
И пусть говорят — да, пусть говорят!
Но нет — никто не гибнет зря,
Так — лучше, чем от водки и от простуд.
Другие придут, сменив уют
На риск и непомерный труд,—
Пройдут тобой не пройденный маршрут.
Отвесные стены — а ну не зевай!
Ты здесь на везение не уповай.
В горах ненадёжны ни камень, ни лёд, ни скала.
Надеемся только на крепость рук,
На руки друга и вбитый крюк
И молимся, чтобы страховка не подвела.
Мы рубим ступени. Ни шагу назад!
И от напряженья колени дрожат,
И сердце готово к вершине бежать из груди.
Весь мир на ладони — ты счастлив и нем
И только немного завидуешь тем,
Другим — у которых вершина ещё впереди.
СКАЛОЛАЗКА
Я спросил тебя: — Зачем идете в гору вы? —
А ты к вершине шла, а ты рвалася в бой.
— Ведь Эльбрус и с самолета видно здорово! —
Рассмеялась ты и взяла с собой.
И с тех пор ты стала близкая и ласковая,
Альпинистка моя, скалолазка моя!
Первый раз меня из трещины вытаскивая,
Улыбалась ты, скалолазка моя.
А потом, за эти проклятые трещины,
Когда ужин твой я нахваливал,
Получил я две короткие затрещины —
Но не обиделся, а приговаривал:
— Ох, какая же ты близкая и ласковая,
Альпинистка моя, скалолазка моя!
Каждый раз меня по трещинам выискивая,
Ты бранила меня, альпинистка моя.
А потом на каждом нашем восхождении —
Ну, почему ты ко мне недоверчивая?! —
Страховала ты меня с наслаждением,
Альпинистка моя гуттаперчевая.
Ох, какая ты неблизкая, неласковая,
Альпинистка моя, скалолазка моя!
Каждый раз меня из пропасти вытаскивая,
Ты ругала меня, скалолазка моя.
За тобой тянулся из последней силы я,—
До тебя уже мне рукой подать.
Вот долезу и скажу: —Довольно, милая!..—
Тут сорвался вниз, но успел сказать:
— Ох, какая же ты близкая и ласковая,
Альпинистка моя скалолазковая!
Мы теперь с тобой одной веревкой связаны —
Стали оба мы скалолазами.
[1966]
ОНА БЫЛА В ПАРИЖЕ
Ларисе Лужиной
Наверно, я погиб. Глаза закрою — вижу.
Наверно, я погиб — робею, а потом —
Куда мне до неё! Она была в Париже,
И я вчера узнал — не только в нём одном.
Какие песни пел я ей про север дальний!
Я думал: вот чуть-чуть — и будем мы на «ты».
Но я напрасно пел о полосе нейтральной,
Ей глубоко плевать, какие там цветы.
Я спел тогда ещё — я думал, это ближе —
Про счётчик, про того, кто раньше с нею был.
Но что ей до меня! Она была в Париже,
Ей сам Марсель Марсо чего-то говорил.
Я бросил свой завод, хоть в общем был не вправе,
Засел за словари на совесть и на страх.
Но что ей до того! Она уже в Варшаве,
Мы снова говорим на разных языках.
Приедет — я скажу по-польски: «Проше, пани,
Прими таким, как есть, не буду больше петь!»
Но что ей до меня! — она уже в Иране, —
Я понял — мне за ней, конечно, не успеть.
Ведь она сегодня здесь, а завтра будет в Осле —
Да, я попал впросак, да, я попал в беду!
Кто раньше с нею был и тот, кто будет после, —
Пусть пробуют они. Я лучше пережду.
[1966]
ВСТРЕЧА
В ресторане по стенкам висят тут и там
Три медведя, заколотый витязь,—
За столом одиноко сидит капитан.
— Разрешите? — спросил я. — Садитесь!
Закури! — Извините, «Казбек» не курю.
— Ладно, выпей! Давай-ка посуду…
Да пока принесут… Пей, кому говорю!
Будь здоров! — Обязательно буду.
— Ну! Так что же, — сказал, захмелев, капитан, —
Водку пьёшь ты красиво, однако,
А видал ты вблизи пулемёт или танк?
А ходил ли ты, скажем, в атаку?
В сорок третьем под Курском я был старшиной,
За моею спиною — такое!..
Много всякого, брат, за моею спиной,
Чтоб жилось тебе, парень, спокойно!
Он ругался и пил, он спросил про отца.
Он кричал, тупо глядя на блюдо:
— Я полжизни отдал за тебя, подлеца,
А ты жизнь прожигаешь, паскуда!
А винтовку тебе, а послать тебя в бой?!
А ты водку тут хлещешь со мною! —
Я сидел, как в окопе под Курской дугой,
Там, где был капитан старшиною.
Он всё больше хмелел. Я за ним по пятам.
Только в самом конце разговора
Я обидел его, я сказал: — Капитан!
Никогда ты не будешь майором!
[1966]
ПАРОДИЯ НА ПЛОХОЙ ДЕТЕКТИВ
Опасаясь контрразведки, избегая жизни светской,
Под английским псевдонимом «мистер Джон Ланкастер
Пек»,
Вечно в кожаных перчатках, — чтоб не делать отпечатков, —
Жил в гостинице «Советской» несоветский человек.
Джон Ланкастер в одиночку, преимущественно ночью,
Щёлкал носом — в нем был спрятан инфракрасный
объектив, —
А потом в нормальном свете представало в чёрном цвете
То, что ценим мы и любим, чем гордится коллектив.
Клуб на улице Нагорной стал общественной уборной,
Наш родной Центральный рынок стал похож на грязный
склад.
Искажённый микропленкой, ГУМ стал маленькой избёнкой,
И уж вспомнить неприлично, чем предстал театр МХАТ.
Но работать без подручных, может — грустно, может —
скучно.
Враг подумал, враг был дока, — написал фиктивный чек.
Где-то в дебрях ресторана гражданина Епифана
Сбил с пути и с панталыку несоветский человек.
Епифан казался жадным, хитрым, умным, плотоядным.
Меры в женщинах и в пиве он не знал и не хотел.
В общем, так: подручный Джона был находкой для шпиона.
Так случиться может с каждым, если пьян и мягкотел.
— Вот и первое заданье: в три пятнадцать, возле бани,
Может, позже, может, ране — остановится такси.
Надо сесть, связать шофера, разыграть простого вора,
А потом про этот случай раструбят по Би-би-си.
И еще. Оденьтесь свеже, и на выставке в Манеже
К вам приблизится мужчина с чемоданом, скажет он:
— Не хотите ли черешни? — Вы ответите: — Конечно. —
Он вам даст батон с взрывчаткой — принесёте мне батон.
А за это, друг мой пьяный, — говорил он Епифану, —
Будут деньги, дом в Чикаго, много женщин и машин… —
Враг не ведал, дурачина, — тот, кому всё поручил он,
