Избранное - Высоцкий Владимир Семенович
Как-то раз один колдун — врун, болтун и хохотун, —
Предложил ей, как знаток бабских струн:
Мол, русалка, всё пойму и с дитём тебя возьму.
И пошла она к нему, как в тюрьму.
Ты уймись, уймись, тоска
У меня в груди!
Это только присказка —
Сказка впереди.
Бородатый Черномор, лукоморский первый вор —
Он давно Людмилу спёр, ох, хитёр!
Ловко пользуется тать тем, что может он летать:
Зазеваешься — он хвать — и тикать!
А коверный самолет сдан в музей в запрошлый год —
Любознательный народ так и прёт!
Без опаски старый хрыч баб ворует, хнычь не хнычь.
Ох, скорей ему накличь паралич.
Ты уймись, уймись, тоска
У меня в груди!
Это только присказка —
Сказка впереди.
Нету мочи, нету сил, — Леший как-то недопил,
Лешачиху свою бил и вопил:
— Дай рубля, прибью а то, я добытчик али кто?!
А не дашь — тогда пропью долото!
— Я ли ягод не носил? — снова Леший голосил.
— А коры по скольку кил приносил?
Надрывался издаля, все твоей забавы для,
Ты ж жалеешь мне рубля, ах ты тля!
Ты уймись, уймись, тоска
У меня в груди!
Это только присказка —
Сказка впереди.
И невиданных зверей, дичи всякой — нету ей.
Понаехало за ней егерей.
Так что, значит, не секрет: Лукоморья больше нет.
Все, о чем писал поэт, — это бред.
Ну-ка, расступись, тоска,
Душу мне не рань.
Раз уж это присказка —
Значит, дело дрянь.
(1966]
СТРАННАЯ СКАЗКА
В Тридевятом государстве
(3X9=27)
Все держалось на коварстве,
Без проблем и без систем.
Нет того, чтобы, там, воевать!
Стал король втихаря попивать,
Расплевался с королевой,
Дочь оставил старой девой,
А наследник пошел воровать.
В Тридесятом королевстве
(3X10 — тридцать, что ль?)
В добром дружеском соседстве
Жил еще один король.
Тишь да гладь, да спокойствие там,
Хоть король был отъявленный хам.
Он прогнал министров с кресел,
Оппозицию повесил
И скучал от тоски по делам.
В Триодиннадцатом царстве
(То бишь, в царстве 33)
Царь держался на лекарстве:
Воспалились пузыри.
Был он милитарист и вандал,
Двух соседей зазря оскорблял,
Слал им каждую субботу
Оскорбительную ноту,
Шел на международный скандал.
В Тридцать третьем царь сказился:
Не хватает, мол, земли.
На соседей покусился —
И взбесились короли.
— Обуздать его, смять! — Только глядь:
Нечем в Двадцать седьмом воевать,
А в Тридцатом — полководцы
Все утоплены в колодце,
И вассалы восстать норовят…
[1966]
ПРО ДИКОГО ВЕПРЯ
В королевстве, где всё тихо и складно,
Где ни войн, ни катаклизмов, ни бурь,
Появился дикий вепрь огромадный —
То ли буйвол, то ли бык, то ли тур.
Сам король страдал желудком и астмой,
Только кашлем сильный страх наводил,
А тем временем зверюга ужасный
Коих ел, а коих в лес волочил.
И король тотчас издал три декрета:
«Зверя надо одолеть, наконец!
Кто отважится на дело на это —
Тот принцессу поведёт под венец!»
А в отчаявшемся том государстве —
Как войдёшь, так сразу наискосок,—
В бесшабашной жил тоске и гусарстве
Бывший лучший королевский стрелок.
На полу лежали люди и шкуры,
Пели песни, пили мёды — и тут
Протрубили на дворе трубадуры,
Хвать стрелка! — и во дворец волокут.
И король ему прокашлял: — Не буду
Я читать тебе моралей, юнец!
Если завтра победишь Чуду-юду,
То принцессу поведёшь под венец.
А стрелок: — Да это что за награда?
Мне бы выкатить портвейна бадью!
Мол, принцессу мне и даром не надо —
Чуду-юду я и так победю.
А король: — Возьмёшь принцессу — и точка!
А не то тебя — раз-два! — ив тюрьму!
Это всё же королевская дочка! —
А стрелок: — Ну хоть убей — не возьму!
И пока король с ним так препирался,
Съев уже почти всех женщин и кур,
Возле самого дворца ошивался
Этот самый то ли бык, то ли тур.
Делать нечего — портвейн он отспорил,
Чуду-юду победил и убёг.
Так принцессу с королём опозорил
Бывший лучший, но опальный стрелок.
[1966]
ПРО ЙОГОВ
Чем славится индийская культура?
Ну, скажем, Шива — многорук, клыкаст.
Ещё артиста знаем, Радж Капура,
И касту йогов — странную из каст.
Говорят, что раньше йог мог,
Ни черта не бравши в рот, — год,
А теперь они рекорд бьют —
Всё едят и целый год пьют.
А что же мы? — и мы не хуже многих.
Мы тоже можем много выпивать.
И бродят многочисленные йоги,
Их, правда, очень трудно распознать.
Очень много может йог штук.
Вот один недавно лёг вдруг.
Третий год уже летит — стыд,—
Ну, а он себе лежит, спит.
Я знаю, что у них секретов много.
Поговорить бы с йогом тет-на-тет.
Ведь даже яд не действует на йога —
На яды у него иммунитет.
Под водой не дышит час — раз.
Не обидчив на слова — два.
Если чует, что старик вдруг,
Скажет: «Стоп!», и в тот же миг — труп.
Я попросил подвыпившего йога —
Он бритвы, гвозди ел, как колбасу:
— Послушай, друг, откройся мне, ей-бога,
С собой в могилу тайну унесу!
Был ответ на мой вопрос — прост,
И поссорились мы с ним в дым.
Я бы мог сказать ответ тот,
Но… йог велел хранить секрет — вот!
Но если даже йог не чует боли,
И может он не есть и не дышать,
Я б не хотел такой весёлой доли —
Уметь не видеть, сердце отключать.
Чуть чего, так сразу йог — вбок,
Он, во-первых, если спит — сыт.
Люди рядом — то да сё, мрут.
А ему плевать, и всё тут.
[1966]
О СЕНТИМЕНТАЛЬНОМ БОКСЁРЕ
Удар, удар, ещё удар, опять удар — и вот
Борис Будкеев (Краснодар) проводит аперкот.
Вот он прижал меня в углу, вот я едва ушёл,
Вот — аперкот, я на полу, и мне нехорошо.
И думал Будкеев, мне челюсть кроша:
«И жить хорошо, и жизнь хороша!»
При счёте «семь» я всё лежу, рыдают землячки.
Встаю, ныряю, ухожу, и мне идут очки.
Неправда, будто бы к концу я силы берегу,—
Бить человека по лицу я с детства не могу.
Но думал Будкеев, мне рёбра круша:
«И жить хорошо, и жизнь хороша!»
В трибунах свист, в трибунах вой: —Ату его! Он трус!.. —
Будкеев лезет в ближний бой, а я к канатам жмусь.
Но он пролез — он сибиряк, настырные они.
И я сказал ему: — Чудак! Устал ведь, отдохни!
Но он не услышал, он думал, дыша,
Что жить хорошо и жизнь хороша.
А он всё бьет — здоровый чёрт! Я вижу — быть беде.
Ведь бокс — не драка, это спорт отважных и т. д.
Вот он ударил раз, два, три — и сам лишился сил.
Мне руку поднял рефери, которой я не бил.
Лежал он и думал, что жизнь хороша…
Кому — хороша, а кому — ни шиша.
[1966]
* * *
Всеволоду Абдулову
Дела…
Меня замучили дела каждый день,
каждый день.
Дотла
Сгорели песни и стихи — дребедень,
дребедень.
Весь год
Жила-была и вдруг взяла, собрала
и ушла,
И вот —
Такие грустные дела у меня.
Теперь —
Мне целый вечер подари, подари,
подари,
Поверь —
Я буду только говорить.
Из рук,
Из рук вон плохо шли дела у меня,
шли дела,
И вдруг
Сгорели пламенем дотла — не дела,
а зола…
Весь год
Жила-была и вдруг взяла, собрала
и ушла
