Антология - Русский романс
Переработки для пения
525. «Раз полуночной порою…»[531]
Раз полуночной порою, Сквозь туман и мрак,Ехал тихо над рекою Удалой казак.Фуражечка набекрени, Весь мундир в пыли,Пистолеты при кобуре, Шашка до земли.И копья его стального Светится конец,В грудь упершись бородою, Задремал казак.Конь, узды своей не чуя, Шагом выступал.Потихоньку, влево, влево — Прямо к Саше в дом.«Выйди, Сашенька, скорее, Дай коню воды!»«Я коня твово не знаю, Боюсь подойти».«Ты коня мово не знаешь, Знать, забыла ты меня!Ты коня мово не бойся, Он всегда со мной,Он спасал меня от смерти Для тебя одной!»
526. «Ревела буря, дождь шумел…»[532]
Ревела буря, дождь шумел,Во мраке молнии блистали,И беспрерывно гром гремел,И ветры в дебрях бушевали.
Ко славе страстию дыша,В стране суровой и угрюмой,На диком бреге ИртышаСидел Ермак, объятый думой.
Товарищи его трудов,Побед и громкозвучной славыСреди раскинутых шатровБеспечно спали средь дубравы.
«Вы спите, милые герои,Друзья под бурею ревущей,С рассветом глас раздастся мой,На славу иль на смерть зовущий».
Кучум, презренный царь Сибири,Подкрался тайно на челнах…И пала грозная в боях,Не обнажив мечей, дружина.
Ревела буря, дождь шумел,Во мраке молния сверкала,Вдали чуть слышно гром гремел…Но Ермака уже не стало.
527. «Проснется день — его краса…»[533]
Проснется день — его красаУкрасит белый свет.Увижу море, небеса,Но родины здесь нет.Отцовский дом покинул я,Травою зарастет,Собачка верная мояВыть станет у ворот.На кровле филин прокричит,Раздастся по лесам,Заноет сердце, загрустит,Меня не будет там…Ах, в той стране, стране родной,В которой я рожден,Терпеть мученье без виныНавеки осужден.Проснутся завтра на зареИ дети и жена, —Малютки спросят обо мне,Расплачется она.Судьба несчастная мояК разлуке привела,И разлучила молодцаЧужая сторона.
528. Кочегар[534]
Раскинулось море широко,И волны бушуют вдали.Товарищ, мы едем далеко,Подальше от нашей земли.
Не слышно на палубе песен,И Красное море волною шумит,А берег суровый и тесен, —Как вспомнишь, так сердце болит.
На баке уж восемь пробило, —Товарища надо сменить.По трапу едва он спустился,Механик кричит: «Шевелись!»
«Товарищ, я вахты не в силах стоять, —Сказал кочегар кочегару, —Огни в моих топках совсем прогорят;В котлах не сдержать мне уж пару.
Пойди заяви, что я заболелИ вахту, не кончив, бросаю.Весь потом истек, от жары изнемог,Работать нет сил — умираю».
Товарищ ушел… Лопатку схватил,Собравши последние силы,Дверь топки привычным толчком отворил,И пламя его озарило:
Лицо его, плечи, открытую грудьИ пот, с них струившийся градом, —О, если бы мог кто туда заглянуть,Назвал кочегарку бы адом!
Котлы паровые зловеще шумят,От силы паров содрогаясь,Как тысячи змей пары же шипят,Из труб кое-где пробиваясь.
А он, извиваясь пред жарким огнем,Лопатой бросал ловко уголь;Внизу было мрачно: луч солнца и днемНе может проникнуть в тот угол.
Нет ветра сегодня, нет мочи стоять.Согрелась вода, душно, жарко, —Термометр поднялся на сорок пять,Без воздуха вся кочегарка.
Окончив кидать, он напился воды —Воды опресненной, не чистой,С лица его падал пот, сажи следы.Услышал он речь машиниста:
«Ты, вахты не кончив, не смеешь бросать,Механик тобой недоволен.Ты к доктору должен пойти и сказать, —Лекарство он даст, если болен».
За поручни слабо хватаясь рукой,По трапу наверх он взбирался;Идти за лекарством в приемный покойНе мог — от жары задыхался.
На палубу вышел — сознанья уж нет,В глазах его всё помутилось,Увидел на миг ослепительный свет,Упал… Сердце больше не билось…
К нему подбежали с холодной водой,Стараясь привесть его в чувство,Но доктор сказал, покачав головой:«Бессильно здесь наше искусство…»
Всю ночь в лазарете покойник лежал,В костюме матроса одетый;В руках на груди крест из воску держал;Воск таял, жарою согретый.
Проститься с товарищем утром пришлиМатросы, друзья кочегара,Последний подарок ему поднесли —Колосник обгорелый и ржавый.
К ногам привязали ему колосник,В простыню его труп обернули;Пришел пароходный священник-старик,И слезы у многих сверкнули.
Был чист, неподвижен в тот миг океан,Как зеркало воды блестели;Явилось начальство, пришел капитан,И «вечную память» пропели.
Доску приподняли дрожащей рукой,И в саване тело скользнуло,В пучине глубокой, безвестной морскойНавеки, плеснув, утонуло.
Напрасно старушка ждет сына домой;Ей скажут, она зарыдает…А волны бегут от винта за кормой,И след их вдали пропадает.
529. «Раскинулось море широко…»[535]
Раскинулось море широко,И волны бушуют вдали.«Товарищ, мы едем далеко,Подальше от нашей земли».
«Товарищ, я вахты не в силах стоять, —Сказал кочегар кочегару, —Огни в моих топках совсем не горят,В котлах не сдержать мне уж пару.
Пойди заяви ты, что я заболелИ вахту, не кончив, бросаю.Весь потом истек, от жары изнемог,Работать нет сил — умираю».
На палубу вышел — сознанья уж нет,В глазах его всё помутилось,Увидел на миг ослепительный свет,Упал. Сердце больше не билось.
Проститься с товарищем утром пришлиМатросы, друзья кочегара,Последний подарок ему поднесли —Колосник обгорелый и ржавый.
Напрасно старушка ждет сына домой,Ей скажут, она зарыдает…А волны бегут от винта за кормой,И след их вдали пропадает.
530. «Славное море, священный Байкал…»[536]
Славное море, священный Байкал,Славный корабль — омулевая бочка.Эй, баргузин, пошевеливай вал, — Плыть молодцу недалечко.
Долго я звонкие цепи влачил,Душно мне было в горах Акатуя,Старый товарищ бежать пособил, Ожил я, волю почуя.
Шилка и Нерчинск не страшны теперь, —Горная стража меня не поймала,В дебрях не тронул прожорливый зверь, Пуля стрелка миновала.
Шел я и в ночь и средь белого дня,Вкруг городов озираяся зорко,Хлебом кормили крестьянки меня, Парни снабжали махоркой.
Славное море, священный Байкал,Славный мой парус — халат дыроватый.Эй, баргузин, пошевеливай вал, — Слышатся бури раскаты.
531. «В саду ягодка лесная…»[537]
