Леонид Леонов - Живая память. Великая Отечественная: правда о войне. В 3-х томах. Том 3. [1944-1945]
— Любите родину свою, как мы ее любили!..»
Памятником нерукотворным, по которому и по сей день все новые и новые поколения учатся этой любви, стали книги о жестоких днях и ночах Великой Отечественной, о ратном подвиге советского человека, поднявшегося на защиту своей земли, своего Отечества.
Сегодняшний читатель, конечно же, не так обостренно воспринимает произведения военных лет. Но и его не оставят равнодушными картины жизни соотечественника в огне войны. И дело тут не только в самом жизненном материале, положенном в основу каждого произведения, но и в художественном уровне, на каком выполнены они. Именно этот высокий идейно-художественный уровень не позволил времени покрыть их пылью забвения. Труд каждого из писателей нес в себе искреннее желание сохранить в памяти людской живые черты современника, в меру сил своих передать то, что потрясло сердце правдой подвига героя. В этом художники были едины. И те, что уже были старейшинами русской литературы, и те, что только вступали в нее.
Алексей Новиков-Прибой в годы Великой Отечественной написал серию очерков и статей о героическом противостоянии врагу наших бойцов и командиров. Среди них такие, как «Снайперы», «Морские орлы», «Сила ненависти», «Нравственная сила», «Русский матрос». В них наш соотечественник представал в минуты наивысшего духовного подъема, какие бывают в жизни человека, причастного к судьбе Родины. Война и стала таким причастием для каждого истинного патриота. Она выявляла в человеке ту нравственную силу, о которой говорил писатель как об истоке нашей непобедимости: «Никогда не удавалось сломить нравственную силу русского народа, притупить ее или обезличить. Победит эта нравственная сила и теперь».
В годы войны активно обратился к героико-патриотической теме Сергей Сергеев-Ценский. Он развивал ее на историческом материале. Написав несколько публицистических статей, обращенных к современнику, он вдохновлял юных примерами подвигов предков. Такими были его повести «Флот и крепость», «Синайский бой».
В боевую писательскую работу включился и Николай Никитин. Эвакуированный из Ленинграда по состоянию здоровья в Вятку, в 1942 году он стал постоянным корреспондентом «Гудка» и «Комсомольской правды». В своих материалах прозаик рассказывал о современнике, одолевающем тяготы жестоких испытаний. Писал и рассказы о тружениках тыла, такие как «Дед и внук», «Тридцать два ветра» и др.
Не могу быть категоричным, но смею предположить, что известный приказ № 227 в своем эмоциональном наполнении был подсказан и литературой. И прежде всего высокой публицистикой Алексея Толстого. Его статья 1941 года «Москве угрожает враг» так и начиналась: «Ни шагу дальше!», а летом 1942 года, когда наши войска оставили Ростов и отступили за Дон, он требовал, чтобы каждый воин строго взыскал со своей совести: «Стой! Ни шагу назад! Стой, русский человек, врасти ногами в родную землю».
Этими же требованиями полны статьи Бориса Горбатова, Александра Довженко, Ильи Эренбурга и других писателей, словом своим вдохновлявших бойцов и командиров на подвиг. Почти совпадали их слова в обращенности к лучшему в душах современников. Но это не мешало каждому оставаться самим собой, неповторимой творческой индивидуальностью.
Философичен по-прежнему был Леонид Леонов. Но в его спокойный философский слог вошла страсть, чувственная заостренность. Словно юношеский заряд нашел свое выражение в художественной зрелости мастера.
«Набатный колокол бьет на Руси. Свирепое лихо ползет по родной стране. Безмолвная пустыня остается позади него. Там кружит ворон да скулит ветер, пропахший горечью пожарищ, да шарит по развалинам многорукий иноземный вор». Так начинается очерк Леонова «Твой брат Володя Куриленко», один из наиболее ярких его очерков времени Великой Отечественной войны.
Пафос борьбы, которую ведет с врагом наш воин, рождает вдохновенное слово о Родине, народе, о людях ратного подвига, когда самый слух о них вдохновляет на подвиги все новых и новых героев. «Там, в аду несмолкающего боя, стоят они плотным строем, один к одному, как звенья на стальной кольчуге Невского Александра. Весь свет дивится ныне закалке и прочности этой брони, о которую разбиваются свирепые валы вражеского нашествия. Нет такой человеческой стали нигде на Западе. И в мире нет такой. Она изготовляется только у нас».
Одним из этих «стальных звеньев» был и отважный юный сын России, партизан Володя Куриленко. И чтобы вскрыть истоки рождения этой «стали» характера, писатель прибегает к биографии героя, которая во многом была похожа на биографии Зои Космодемьянской и Александра Матросова, Лизы Чайкиной и Юрия Смирнова, многих известных и безызвестных героев, ставших бессмертными образами величия народа.
Рассказав о короткой, но яркой жизни Володи, Леонид Леонов слагает вдохновенное слово о молодости нашей страны: «Наши юноши и девушки хотели прокладывать дороги, воздвигать заводы и театры, проникать в тайны мироздания… Они стремились обогатить и расширить великое культурное наследство, подаренное нам предками. Они мечтали о золотом веке мира… Их мечта разбилась под дубиной дикаря. Военная непогода заволокла безоблачное небо нашей Родины. В самое пекло войны была поставлена наша молодежь, и даже там не утратила гордой и прекрасной веры в Человека.
Они-то крепко знают, что в этой схватке победит правда и добро. Орлиная русская слава парит над молодежью моей страны. Какими великими оказались наши, вчера еще незаметные люди! Они возмужали за эти годы, страдания умножают мудрость. Они постигли необъятное значение этой воистину Народной войны. Они дерутся за Родину так, как никто, нигде и никогда не дрался: вспомните черную осень 1941 года!.. Они ненавидят врага ненавистью, которой можно плавить сталь, — ненавистью, когда уже не чувствуются ни боль, ни лишенья…»
Кажется, все проникнуто голой публицистикой, как и многие статьи Л. Леонова этих лет, такие, например, как «Наша Москва», «Неизвестному американскому другу», «Слава России». И в то же время даже сегодня ощущаешь живое, рвущееся из самого сердца чувство автора, которое согревает фактологию, переплавляет ее в художественное творчество. В чем тут секрет, где скрыты те невидимые сразу, но постоянно действующие родники большого чувства, которые заставляют волноваться сердца и тех, кто пришел в этот мир после войны? Собственно, в этом секрет не только леоновского очерка или его статей.
Простота перечислений анкетных данных, упоминаний о склонностях, мечте подростка или человека вообще — лишь кажущаяся. Ее индивидуальность лишь назывная, а отношение к событиям, происходящим с героем, далеко не безразличное. В самом деле, в частной судьбе Володи Куриленко человек узнавал свою судьбу, судьбу близкого себе. И это не было чисто арифметическим сопоставлением, а являло собой типичную жизнь каждого. И потому индивидуальность героя вдруг представала обобщенным характером вчерашних пареньков и девушек, перед которыми жизнь вдруг выдвинула такой сложный экзамен, не выдержав который никто не мог считать себя настоящим человеком. Не называя это собственным именем, писатель сумел запечатлеть всю серьезность экзамена в судьбе Володи и его товарищей. Запечатлеть с той предельной доверительностью и откровением, которые свойственны юности. Вот почему и по сей день очерк Леонида Леонова, как и другие его публицистические выступления, не оставляют читателя равнодушным, волнуют, тревожным набатом звучат в сердцах.
А вот у Алексея Толстого, как правило, в основе каждого выступления в периодике был факт, осмысление которого поднимало этот факт до художественного открытия, как то произошло в одном из его знаменитых «Рассказов Ивана Сударева» — рассказе о русском характере.
В записных книжках Петра Павленко есть свидетельство, что основой рассказов Алексея Толстого «Русский характер» и Константина Тренева «В семье» послужила история военного летчика. Будучи корреспондентом «Красной звезды», Павленко познакомился с ним на одном из аэродромов Подмосковья. Его лицо было «пестрым по окраске кожи, как-то неоднородно окрашенным, точно сшито из лоскутков». И неестественным был его голос. Товарищи рассказали, что был он тяжело ранен. Особенно сильно пострадали лицо и горло. Сложная операция изменила и облик его, и голос до неузнаваемости. Вернувшись в полк, летчик отказался от отпуска домой, поскольку не желал нанести удар больной и старой матери. Сколько ни уговаривали его товарищи, не смогли развеять в нем страх быть не узнанным матерью. Стал поговаривать, что ищет смерти. Это тревожило и друзей и командование.
Рассказ об этом летчике глубоко взволновал Павленко. «Возвращаясь в редакцию, — вспоминал писатель, — я пришел к заключению, что не справлюсь со сложной, психологически тонкой темой этого незаурядного жизненного случая, и, докладывая о выполнении задания… заместителю редактора „Красной звезды“ полковнику Карпову, так и сказал об этом.
