Брат, Брат-2 и другие фильмы - Балабанов Алексей Октябринович
— …и еще многих кроме него. Я вас, черножопых, давил и давить буду, потому что вы враги моей Родины, — с трудом сказал прапорщик и презрительно плюнул кровью. Вблизи было хорошо видно его изуродованное лицо. Единственным заплывшим глазом он жестко смотрел на кого-то, стоящего за камерой. Из-за его спины быстро появился чеченец, сверкнул нож, что-то булькнуло, и прапорщик упал. Камера неловко проследила за падением.
В небольшой скупо обставленной комнате горел традиционный для горцев камин. За простым деревянным столом сидел Аслан. Перед ним стояла тарелка с остатками ужина. На другом конце стола сидел Иван. Большой суперсовременный телевизор SONY и видеомагнитофон странно смотрелись в более чем скромной обстановке. Странность усугублялась спутниковым телефоном и очень хорошим ноутбуком с жидкокристаллическим монитором, стоявшим перед Иваном. За окном было темно.
Аслан аккуратно закончил сворачивать косяк и с удовольствием закурил.
— Не убивайте, пожалуйста, не убивайте… — просил мальчишка. — Я… я не виноват… я не убивал никого… я только прибыл… пожалуйста… не убивайте… у меня мама одна… я, я все, что хотите, сделаю… я… — сзади подступил чеченец с ножом, Иван отвернулся.
Аслан выключил магнитофон и потянулся.
— Эх, устал, слушай. Никак нэ атдахну. Вайна идет, — немножко рисуясь, сказал он и передал Ивану косяк. Тот затянулся.
— Когда кончится? — спросил Иван.
— Кагда все рускиэ на Сэвэре жыт будут. Вы жэ бэлыэ. У вас там Бэлоэ море. А мы чорныэ. У нас и морэ Чорноэ. — Аслан засмеялся.
Иван брякнул цепью и передал Аслану косяк.
— Пацанов за что? — спросил он.
— А, я этова куска тры годы ыскал. Трыдцат тысяч доллары сваи атдал, штобы найты, — самодовольно сказал Аслан. — Он брата моиво растрилял. Я иво в Ростови нашол. Он ищо много мусульманин прававерный убивал…
— А салагу? — Иван кивнул на темный экран.
— А!.. Каму такой нужин, слушай… За водкай пашол. Вайна. А он пост бросил. Харашо это, а? Иван? — Аслан передал косяк.
Иван мотнул головой и затянулся.
— Вот. — Аслан настроился порассуждать. — Всэ делютса на пастухов и баранов. Тэ, што дают сэбя пасты и рэзат, — бараны.
— Русские… — сказал Иван и передал косяк.
— Ест срэды вас люды, — миролюбиво сказал Аслан. — Я пад Вирхаянским на зоне видэл аднаво. В законе. Сильный… Как нохча. Эсли б такие Расией управляли, магли бы вайну пабэдит… Но такие мала у вас. Ви глупый и слабый. И правят вами дураки. Украина атдалы, Казахстан… Полстраны отдалы проста так. Скора Дальний Васток китайц заберот. Вот ви с нами воюетэ, а у меня в Москвэ гастыниц, тры рэстаран и четырэ брыгады в Питер, Москва и Самара. Я рускых дою, как коз, а они мнэ ище дэнги из бюджет дают. А?
Иван промолчал. Аслан затянулся, но косяк не передал.
— Знаиш, пачиму ты плоха ваюиш? Нэ знаишь! Эта патаму что ты нэ за Родина ваюиш! А ваюеш ты, патаму что прыгнали тэбя, как баран. А вот я… я прэдкав сваих до сэдмова калена знаю. Я — патомак мюрида Хаджи Бэка. Он ишо сто пидисят лэт назад вас рэзал. Эта мая зимля, и я буду чистит ие от сабак нэвэрных, пока ни адново русскава до Валгаграда нэ будит. Понил?
Иван кивнул.
Аслан улыбнулся и подошел к окну. Там группа бойцов готовилась к третьей молитве.
— Аллах акбар! Аллах акбар! — красиво пели они.
— Ну што там пра нас пишут? — не оборачиваясь, спросил Аслан.
— Слышь, Аслан, скажи своим, чтоб по голове не били меня, ладно… Это ж интернет, здесь думать надо… и по-английски много…
Горное утреннее солнце резануло уставшие от темноты глаза, когда открыли люк.
Охранник просунул лестницу. Спустились двое чеченцев. Один держал доску, похожую на кухонную.
Первый положил доску на пол.
— Иды суда, — просто позвал он еврея.
Второй подошел и так же просто потянул его за волосы.
— Я заплачу… Заплачу, — воскликнул еврей.
— Па законам шариата атнимат дэнги у иврэив на видэниэ далнэйшых баевых дэйствий щитаитса законным, — читал Аслан сверху по мятой бумажке.
Еврей вырывался, когда его вытащили на середину подвала. Стоящий там схватил его за руку, а второй два раза сильно пнул по голове. Еврей все понял и извивался, как уж.
— И пака ви нэ будите платыт, ми будим атризат вам палцы, — закончил читать Аслан, развернулся и ушел.
— Я заплачу! — кричал еврей.
Но чеченец уже привычным движением втянул его ладонь на доску, приложил к указательному пальцу нож, положил на нож другую доску и быстро ударил по ней молотком. Еврей закричал. Чеченцы полезли наверх, забрав инструменты и палец.
Еврей продолжал кричать.
Обитатели зиндана молча жались к стенам. Только Маргарет сидела, зажав руками уши.
— Я пытался перевести им, что сказал тогда Аслан, но Джон не понял. Тогда я просто сказал, что они евреев не любят… Можно мне еще сигаретку? — Иван тянется к столу, берет сигарету и прикуривает. За столом сидит человек и внимательно слушает. Рядом с ним видеокамера на штативе. — Про евреев он сразу понял, — продолжает Иван, — а что все это для него делалось… что готовили его… Чё там Аслану эти Семеновы семьдесят штук… — Иван машет рукой. — Ему ведь месяц ничего про выкуп не говорили. Они как… одних бьют, других пугают. Им главное сломать человека, чтобы он сам отдал. Что-что, а сломать они умеют… — Иван затягивается. — Ну, а потом нас увезли…
Их выводили по одному, и каждый прикрывал глаза рукой. Вывели всех, но еврей с завязанной тряпкой рукой до грузовика не дошел. Двое боевиков уверенно подтолкнули его в противоположную сторону. Он беспомощно оглянулся.
— Куда этого? — спросил Иван, первым подойдя к грузовику.
— Пра сэбя спрасы, — сказал чеченец, сильно пнул его и надел на голову мешок.
За ним последовали остальные.
— Это нарушение прав человека! — испуганно заявил Джон по-английски.
Чеченец не возразил, больно ударил его и натянул мешок.
— Маргарет! — крикнул Джон, но вместо ответа получил еще пинок.
Ехали молча. Грузовик сильно трясло. Время от времени кто-нибудь из охранников что-то говорил по-своему.
— Маргарет! — тревожно позвал Джон.
— I’m ОК, Джон! — отозвалась она из глубины машины.
— Малчи, сука! — сказал сидящий напротив чеченец и несильно стукнул ее по голове.
— Это нарушение прав человека, — затравленно сказал Джон.
— Што хочит? — спросил чеченец.
— Пить просит, — сказал Иван.
— Пуст тэрпит, — сказал чеченец.
— Заткнись, Джон, — перевел Иван.
— Куда они нас везут? — спросил Джон.
Иван промолчал. Чеченец просто так передернул затвор. Джон вцепился руками в коленки.
Маленький горный аул, поместье на одну семью, прилепился к горе и, казалось, с трудом удерживался от сползания в бурную реку внизу. По единственной очень узкой дороге, минуя хорошо укрепленные пулеметные гнезда, вполз грузовик.
— Во окопались, — с облегчением сказал Федька, когда с него сдернули мешок.
Иван молча осмотрелся.
— Молчи. Делай, что говорят, — тихо сказал Иван напуганному дорогой Джону, который нервно озирался.
— Зачем нас сюда привезли? — спросил Джон.
Иван сурово посмотрел на него и пошел за охранником.
— Маргарет! — позвал Джон.
Их поместили в тесный зиндан, похожий на огромный кувшин, закопанный в землю, с узкой горловиной и аккуратно выложенными камнем расширяющимися книзу стенами. Сверху он был забран сваренной из арматуры решеткой, запертой на замок. Вниз спустили трехметровую деревянную лестницу.
В яме, на земляном полу, покрытом соломой, облокотившись о стену, полулежал мужчина лет тридцати с худым изможденным лицом. На нем висели остатки офицерской формы без погон.
— Я люблю тебя, Мардж, — шептал Джон Маргарет, встав на колени и нежно держа ее за руку. — Мы выберемся. Мы обязательно выберемся. Я обещаю тебе.
