Иосиф Маневич - За экраном
Из этих комнат нас ведут в переднюю, откуда приезжавшие, как правило, входили в дом.
С левой стороны от входа очень простенькая вешалка. На ней висит доха, рядом – треух, стоят валенки-катанки. Рядом коричневое драповое пальто и шляпа.
Спрашиваем: чьи? Сталина ведь в пальто и шляпе отродясь никто не видел.
Женщина говорит, что очень редко надевал. В фондах есть снимок: Сталин в шляпе, рядом – Микоян.
На вешалке и знакомое по миллионам снимков пальто защитного цвета, и сталинский картуз, первых пятилеток. Дальше – военное генеральское коверкотовое пальто.
Напротив вешалки – зеркало из «Мосдрева». Перед ним Сталин иногда брился. У стены одинокий стул. Во время войны в передней были развешаны карты, Сталин становился на стул и рассматривал линии фронтов, отмечал карандашом.
Из передней переходим в столовую: это большая светлая комната, выходящая окнами в сад. Она разделена на две части, конец ее представляет собою «фонарь», отделенный от столовой раздвижной дверью. Частенько даже зимой, открыв окна в сад, там сидел Сталин в дохе и треухе – писал или читал, просматривал бумаги. В самой столовой стоит большой обеденный стол, покрытый белой скатертью. Буфет, в нем – немного самой необходимой посуды: чашки, блюдца, две бутылки боржома. Нарзан. Рядом на столике электрический чайник. Чайница. Ночью, чтоб не будить прислугу, сам грел себе чай и пил один за огромным столом. На столе – несколько цветных карандашей, среди них больше всего черных карандашей «Пятилетка», которыми чаще всего он и писал.
Я видел заметки этим карандашом на сценариях «Клятвы», «Третьего удара», «Сталинградской битвы»…
Рядом знаменитая, воспетая поэтами, сталинская трубка, папиросы «Герцеговина флор», спички. На маленьком столике рядом – тоже карандаши, папиросы, бумага стопкой.
Стены в столовой сверху донизу отделаны карельской березой.
Из столовой проходим в большой зал. Это такая же большая комната, только без «фонаря». Почти всю комнату занимает стол. Обычно здесь происходили заседания Политбюро, часто – Верховной ставки.
У стены два дивана, простых, учрежденческих, дерматиновых. Один из них застлан. Простое одеяло, подушка, маленькая думка. У дивана стул, на стуле – тоже учрежденческая лампа, как у меня в главке, какие-то пузырьки.
– На этом диване умер наш вождь, – говорит женщина. – Так пока все и оставили.
На стенах зала несколько литографий картин, вырезанных из «Огонька», в простеньких рамочках, или застекленных. В глубине небольшой портрет Ленина, под ним – бра. Рядом известная картина Яр-Кравченко «Горький читает свою сказку „Девушка и смерть“».
Слева – репинские «Запорожцы», пишущие письмо турецкому султану, и «Теркин» Непринцева, и еще чья-то картина: молодые Ворошилов и Буденный верхом на конях, в буденовках.
У входа два замечательных китайских панно: дерево и прыгающий тигр. Это подарок Мао Цзэдуна.
В углу радиола и много пластинок. Особенно много народных песен. На некоторых отметки – «плюс», «минус» или просто «дрянь!».
Магнитофон «Днепр» – иногда слушал записанные на пленку соловьиные трели.
В другом конце зала у стены маленький столик, на нем – два телефона, белый и черный. На столике карандаши, стопка бумаги, на одном листке что-то написано рукой Сталина черным карандашом. Черные жирные, ровные буквы. Что-то не успел дописать…
Перед столиком кресло, тоже обыкновенное, учрежденческое, как в кабинетах начальников средней руки. К ножкам кресла подбиты чурбачки, даже некрашеные: низко было сидеть.
Сидя за этим столиком, Сталин говорил с Кремлем, получал информацию, давал указания. Связь прямая.
Дальше спальня: небольшая комната, деревянная кровать под темный дуб. Рядом с кроватью – диван и платяной шкаф. Напротив – небольшой книжный шкаф, почти как этажерка, застекленный. В углу рояль красного дерева.
Женщина, увидев наши удивленные взгляды, объясняет:
– Рояль стоял в столовой, на нем часто играл Жданов. А после его смерти Иосиф Виссарионович дал указание перенести рояль сюда. Больше на нем никто не играл… Вообще это трудно назвать спальней, – продолжает женщина, – не только потому, что здесь книжный шкаф, но и потому, что Сталин почти никогда не спал на одном месте постоянно. Он спал и на диване в спальне, и на диванах в столовой, и в большом зале. Часто сам себе стелил. Обычно вечером без зова к нему никто не входил.
Просим разрешения посмотреть, что в платяном шкафу.
– Как было, – говорит женщина.
Открываем шкаф. Почти все полки пусты, на одной лежит небольшая стопка белья. Белье полотняное, старомодное, видимо, специально пошитое. На груди сорочек строчка. На вешалке – парадный мундир генералиссимуса, один генеральский с маршальскими погонами и штатский, всем знакомая «сталинка», брюки, сапоги и генеральские штиблеты. Вот и все.
Подхожу к книжному шкафу – книг очень мало, несколько десятков. Запомнил: Маркс и Энгельс (собрание сочинений), Ленин (собрание сочинений, второе издание), Сталин «Вопросы ленинизма», «Энциклопедия» – не «Большая советская», а Гранат, «Всемирная история» Вебера, еще несколько – помнится, по военным вопросам две-три книги. Женщина говорит:
– Мы привозили из Кремлевской библиотеки по списку, который давал Иосиф Виссарионович, – как только прочитывал, сейчас же отправлял обратно.
Осмотр закончен. Хотим пройти на второй этаж, но подполковник говорит, что товарищ Сталин там никогда не бывал. Там зал, больше нижнего, и несколько комнат. Открывался второй этаж лишь один раз, когда приезжал Мао Цзэдун. Был обед, Мао там жил. И Сталин поднимался несколько раз на приемы. Больше ни подполковник, ни женщина не припоминают, чтобы он туда ходил.
Спрашиваем, кто бывал здесь у Сталина.
Силятся припомнить. Кроме его соратников, говорят оба, и военных во время войны, мало кто бывал.
Дочка бывала редко, чаще жена Васи с внуками. Вася тоже бывал редко. Внуки иногда бегали наверх. Иосиф Виссарионович гулял с ними в саду, показывал растения.
Еще раз проходим по комнатам. Уже темно, зажигают свет. Задергиваются шторы.
Выходим. На дорожках горят рефлекторы, освещая путь. Деревья, небо в темноте. Идем к воротам, мимо большого дома охраны, там горит свет. Охрана еще несет караульную службу… За воротами наш автобус.
Возвращаемся по вечерней Москве. Невольно вспоминаем, как замирало движение на Арбате, Дорогомиловской, Кутузовском. Мчались три «ЗИСа», в среднем – Сталин. Теперь мы знаем куда.
Когда закрыли старую Арбатскую линию метро, по Москве прошел слух, что будет проезд из Кремля, по туннелю, на его дачу. Может, и правда, а может, легенда, связанная с легендарным именем Сталина. Их рождалось много в ту пору.
Все это я записал в блокнот через несколько дней после посещения Ближнего. Музей в нем так и не был открыт. В нем был, говорят, размещен не то детский дом, не то интернат. А потом – дом отдыха какого-то важного ведомства. Сейчас вокруг Ближнего – массивы жилых домов, это Москва. Все дороги к нему открыты, да вряд ли кто из нового поколения, проходя мимо, знает, что рядом с большим корпусом, где жила охрана, в небольшом деревянном домике когда-то жил Сталин и тут, в этом домике, решались не только судьбы людей, но и судьбы народов.
БОЛЬШОЙ ХУДСОВЕТ
Художественный совет Министерства кинематографии СССР почему-то называли «Большим», в отличие от всех предыдущих, то ли потому, что он был создан после постановления ЦК ВКП(б) о кинофильме «Большая жизнь», то ли потому, что он был большим по своему составу, или же потому, что в него входили важные и большие люди: крупные партийные работники, генералы, историки, знаменитые писатели, критики, публицисты и композиторы. Но, так или иначе, на студиях и в главке каждый раз можно было слышать: «когда соберется Большой», «когда смотрят на Большом», «Большой не принял».
Структура его была необычна. Он должен был принимать сценарии и фильмы, утверждать пробы актеров, просматривать отснятый материал, но в его составе не было ни одного кинематографиста.
Худсовет существовал как бы при Министерстве кинематографии, но его председателем не был министр кинематографии, он даже не входил в него. Заключения по фильмам Художественный совет должен был передавать в ЦК, а по существу товарищу Сталину.
До постановления ЦК о «Большой жизни» при Комитете тоже существовал художественный совет, председателем его был Большаков, заместителем председателя – Пырьев. В совет входили режиссеры – Александров, Роом, Васильев, Пудовкин, Герасимов, – операторы, художники, актеры и политические работники во главе с Поликарповым. Но это был обычный совещательный орган при министре кинематографии.
Помню последнее его заседание, состоявшееся в середине августа 1946 года. Председательствовал Пырьев, Калатозов – тогда зам. министра – докладывал о решении ЦК партии.
Заседание это было во многом знаменательным. Я пишу о том, что осталось в памяти и отражало состояние кинематографистов после обсуждения на Политбюро фильмов «Большая жизнь», «Иван Грозный», «Простые люди», «Адмирал Нахимов».
