Иосиф Маневич - За экраном
Дукельский возмущался: он герой, комдив, а не тигр!» Белел, как от проказы», «просторы сердца»! Вы видели!.. Требовал отредактировать и сократить.
Мы с Александром Петровичем ходили к нему несколько раз – он уперся. Длинно. Сокращайте и надписи редактируйте.
Утром ко мне пришел Александр Петрович… Как быть? Долго сидели, думали. Довженко решил: надо показать Сталину, дозвониться до Поскребышева. Иначе испортим фильм, а Дукельского не переспорить. Но как дозвониться до Поскребышева?
Вечером я дежурил и сказал Довженко, чтобы он пришел, когда я буду один у «вертушки». Дукельского вызвали. Я позвонил Александру Петровичу. Часов в двенадцать он приехал. Наконец мы у «вертушки» вдвоем… Александр Петрович набрал номер. Трубку взял Поскребышев. Довженко сказал, что «Щорс» закончен, находится в Москве, в Комитете.
На следующий день Сталин смотрел «Щорса». Фильм был принят без поправок. Сталин довез Довженко до дому и долго прохаживался перед домом, к ужасу охраны. Дворники смотрели с изумлением, как великий вождь ходил с неплательщиком за квартиру… Потом решили: наверное, артист Геловани.
БЛИЖНЕЕ
После смерти Сталина Александров, Герасимов и Чиаурели [18] должны были поставить большой двухсерийный фильм, посвященный вождю народов. Съемки велись во всем мире. Мы уже смотрели в главке первые отснятые материалы. Миллионные толпы народа запрудили улицы и площади Москвы. Плечом к плечу, от стенки к стенке, вламываясь во дворы, заполняет народ улицы Горького, Пушкинскую, ползет с горы к Трубной, народный вал давит. Ползут к Москве заполненные поезда. Люди на крышах. Заставы. Тысячные толпы в Тбилиси, Киеве, Ташкенте, по всей России.
Метры пленки, сотни, тысячи метров плачущих людей. Старики, дети, русские, грузины, украинцы, якуты на дальних стойбищах. Тысячи метров пленки. Площади Праги, Бухареста, Берлина, Софии. Плачут люди. Молча смотрят на громкоговорители, чего-то ждут. Кадры: Париж, Токио, Дели, Лондон, Рейкьявик, Алжир, Улан-Батор, Пекин. Смотрим, смотрим, и не день, и не два. Музеи подарков, Кремль, Колонный зал. Почетные караулы. Длинная дорога людей к гробу. Как это вместить в фильм? Как передать эту народную драму?
Александров, Герасимов, Чиаурели беседуют с операторами, дают задания, но что за фильм, они сами еще не знают. Не знают, как приступить. В кинотеатрах идут лишь выпуски хроники. Но вот напряженная энергия десятков операторов, работников будущей съемочной группы «Великий путь», застыла: фильм не будет сниматься. Решено выпустить фильм «Похороны» в нескольких частях. Не знаю, кто его монтировал, – вернее, уже не помню, – но полнометражного фильма не будет.
Почему? Никто не знает. Даже Большаков. Решено, говорит, подождать, потом будет видно, может, будет сниматься художественный фильм.
Новые события отдалили задачу. Министерство кинематографии ликвидировано, как и множество других министерств и комитетов. Создано Министерство культуры, министр – П.К. Пономаренко. Ему подчинены все ведомства культуры и искусства: театр, кино, издательства, высшая школа, Информбюро. В общем, Левиафан культуры. Большаков – его заместитель – переехал на улицу Куйбышева. Мы по-прежнему остались в Гнездниковском – теперь это стало Главкино, как в те дни, когда я начинал.
О Пономаренко ходят легенды. Помню, как, выступая на совещании комедиографов, Смирнов-Сокольский сказал: «Вы, Пантелеймон Кондратьевич, Гарун-аль-Рашид. Может, появится у нас и комедия». В общем, повеяло чуть-чуть вольным ветром… Но не об этом сейчас речь. Осенью – когда, точно не помню, – мне сказали, что будет автобус на дачу Сталина. Небольшая группа кинематографистов должна поехать туда для того, чтобы решить, что следует снять, так как там организуется музей.
Едут Герасимов с Кузнецовым, тогда директором «Мосфильма», а от главка – Брянцев и я. Остальных не помню – кто-то из операторов, звукооператоров. В общем, человек семь.
Утром мы отъезжаем из главка часов в девять. Автобус отошел, рядом с шофером сидел военный. Мы думали, что нам придется долго ехать, что дача Сталина где-нибудь за несколько десятков километров от Москвы – говорили, в Зубалово. Проехали же всего лишь несколько километров по Минскому шоссе и через пару минут после Поклонной горы свернули налево – там шло особое шоссе, раньше для всех закрытое. Еще через несколько минут автобус остановился у аллеи – она вела к даче Сталина. Дача называлась «Ближнее».
Мы прошли по аллее с полкилометра и остановились у зеленых ворот.
Военный позвонил, кто-то открыл окошко. Он что-то сказал, и ворота медленно раскрылись. Двое офицеров проверили нас по списку. Хотя хозяина дачи не было, охрана еще жила, занимала у ворот трехэтажный, или четырехэтажный, корпус.
Нас окружал густой, преимущественно хвойный лес. Вслед за военными мы пошли по дорожке, минут через пять – может, немного больше – вышли на поляну, перед нами был зеленый, закамуфлированный, как во время войны, двухэтажный деревянный домик. В нем и жил Сталин. Мы смотрели с недоумением. Военный вошел, скоро вышел и сказал, что просят подождать: сейчас выйдет человек, который будет нас сопровождать. Между тем он повел нас в другой домик, еще поменьше. Из первой комнаты мы прошли во вторую, там стоял превосходный бильярдный стол – и больше ничего. Во второй половине домика была русская баня.
Минут через пятнадцать, пока мы с особым пристрастием рассматривали шары и кии и смотрели в окно – в сад, – пришел подполковник и с ним женщина. Подполковник при хозяине ведал фельдъегерской службой. Только он мог вручать пакеты лично Сталину и забирать от него почту. Женщина служила в Ближнем тоже очень давно, с довоенных лет: регистрировала почту, иногда записывала указания. Была вхожа во внутренние комнаты.
Мы пошли по двору, но уже по другой дорожке, к дому. Во дворе стоял памятник товарищу Сталину – в десяти шагах от дома. Мы недоуменно переглянулись. Подполковник сказал, что будет музей, сейчас все устраивают, а памятник, работы Томского, привезли из музея подарков товарищу Сталину. Памятник стоял без постамента и выглядел совсем нелепо. Мы пошли дальше.
Подходя к дому, на пороге на минуту остановились. Женщина сказала:
– Это не дача, Иосиф Виссарионович жил здесь с 1938 года. Отсюда ездил в Кремль, в последние годы редко. Даже заседания Политбюро происходили большею частью здесь.
Мы вошли в дом.
Осмотр начали с террасы, откуда был выход в столовую. Терраса окружена деревьями, вдоль нее – три ряда цветов: розы, бегонии. Особенно много роз. «Иосиф Виссарионович очень любил за ними ухаживать, – рассказывает женщина. – Подстригал, знал почти каждую». На барьере террасы прибит кусок сукна.
– Иосиф Виссарионович велел прибить, – поясняет женщина, – так как дерево терлось о перила и болело…
Дальше нас ведут опять по узенькой дорожке к мостику, через канал, залитый водой. Вдоль канала – аллея берез, она идет к малиннику и к озеру. Озеро довольно большое. Посредине озера – островок. На нем была бахча: Сталин здесь, под Москвой, выращивал арбузы. Вот откуда, видимо, такой интерес к Мичурину.
– Иосиф Виссарионович любил угощать приезжих собственными арбузами и дынями, – сообщает сопровождающая.
– Ну и как, вызревали? – спрашивает кто-то из нас.
– Есть, видимо, можно было – ели, – а я сама не пробовала.
В общем, как можно понять, проводились мичуринские опыты, сад – своеобразный питомник. Сталин вырастил тую. Выращивал и виноград. Виноградник был кустов на триста. Он разбит с южной стороны дачи, у высокого забора, и защищен хвоей.
По словам женщины, снимали урожай. Виноградник этот Сталин очень любил – видимо, память о Гори.
Рядом большая оранжерея – туда нас не повели, да мы и не стремились, хотелось поскорее осмотреть дом, пока он не превращен в музей, по уже намеченной экспозиции. Спешим к дому. Дорожки асфальтированы, их много. Вечером освещены фонарями на очень низеньких, по колено, столбиках – чтоб освещали только путь. Женщина показывает любимые дорожки хозяина – они подсвечены низкими рефлекторами. Вот скамейки наиболее любимые. Дорожки узкие. Гулял один.
В дом входим не оттуда, откуда обычно входили посетители, а со стороны, через большую террасу. Здесь Сталин раздевался, снимал доху или шинель и шел прямо в комнаты.
Две первые комнаты, через которые входили посетители, назывались резервными. Там же принимали почту. Сейчас здесь лежали экспонаты будущего музея, какие-то вещи, видимо, тоже из музея подарков и из Кремля, несколько щитов, на них – биография и документы. Подхожу к одному из щитов. Это высказывания Сталина о роли личности в истории. Вот цитата из его письма в Детгиз: он рекомендует сжечь книгу, в которой писательница проводит мысль, что люди уже родятся вождями. Письмо заканчивается словами «культ личности – эсеровская теория».
Из этих комнат нас ведут в переднюю, откуда приезжавшие, как правило, входили в дом.
