Иосиф Маневич - За экраном
Я рассказал о работе старого худсовета, несколько человек из которого вошли в состав нового – это были Сурков, Горбатов, Захаров, Галактионов, – но при этом выразил удивление, что в художественный совет не вошло ни одного представителя от кино, даже министр. В общем, вырисовывалась такая картина: основные рычаги руководства переходят к худсовету: утверждение сценариев, приемка фильмов и даже утверждение проб актеров. Еголин сказал, что это сделано сознательно. По мысли товарища Сталина, худсовет должен быть совершенно независимым и свободным от всяких взаимных обязательств, дружеских и личных симпатий, – а то получается: «кукушка хвалит петуха за то, что хвалит он кукушку», министерство же заинтересовано, чтобы сдать даже плохие фильмы. Еголин улыбнулся, пересказывая то, о чем, видимо, говорил Сталин или Жданов.
– Я прошу вас подумать, – сказал он, – и разработать что-то вроде инструкции о работе худсовета. Потом я подредактирую… Кроме того, вам придется готовить заключения худсовета по картинам и сценариям, вообще, вся организация работы – связь с министерством, просмотры и т. д. – на вас. Вы видите, – он показал на стол, заваленный рукописями, – ведь я еще редактирую «Звезду»…
В это время действительно позвонили из Ленинграда – говорил, кажется, Друзин.
Я сказал, что все материалы для него подготовлю, но относительно заключений по картинам высказал такое мнение: так как они будут представляться Политбюро, я считаю, их следует утверждать на худсовете, а потом все-таки согласовывать с Большаковым.
– Да, да, – ответил Еголин, – это правильно, мы на худсовете будем утверждать все заключения. Это вы правильно придумали… В общем, действуйте.
Он вызвал секретаршу, сказал, чтобы меня соединяли с ним в любое время. Затем спросил, нужна ли мне машина, но я ответил, что нет, у меня машина из министерства.
Предупредительность обоих начальников не сулила мне ничего хорошего, об этом я думал, возвращаясь в министерство. Разговор с Иваном Григорьевичем после моего визита в ЦК, его ревнивое отношение к худсовету – вполне понятное – укрепили меня в этом мнении. «Надо, чтобы заключения не задерживались, отправляйте их в ЦК через особый сектор», – сказал он. Я оговорил еще раз, что по-прежнему остаюсь редактором. Для меня очистили кабинет зам. начальника главка – на четвертом этаже, с предбанником, – установили там два телефона, мебель, стали носить мне завтрак.
Через несколько дней состоялось первое заседание, на котором Еголин рассказал о задачах худсовета, ознакомил с порядком его работы и инструкцией, которую мы разработали. Она в целом была одобрена. Правда, Заславский сказал, что вряд ли нужно утверждать заключения, поскольку они будут составляться на основе прений и подписываться лично Еголиным. Однако Александр Михайлович, видимо, не менее его был искушен в аппаратных тонкостях и сказал, что худсовет назначен ЦК, а ЦК должен быть уверен, что заключение отражает мнение всего худсовета, а не отдельных его членов и что худсовет ответственен перед ЦК ВКП(б).
Все промолчали. Заславский, видимо, тоже почувствовал, что умыть руки будет трудно, – и промолчал.
После внесения отдельных поправок решено было утвердить инструкцию окончательно на следующем заседании худсовета. В заключение Еголин сообщил: после каждого заседания, раз в неделю, членам худсовета с женами будут показываться иностранные фильмы. Это сообщение было встречено шумным одобрением.
Меня окружили и стали расспрашивать, какие картины будут показывать, делали заказы. Особенно любил просмотры Леонид Максимович Леонов, он всегда приходил с семьей, с конфетами, долго беседовал со мной о фильмах и актерах, в общем, интересовался кино. Вскоре он написал сценарий «Вечера мистера Мак-Кинли».
Подробно рассказывать о том, как проходили заседания худсовета, практически невозможно, ибо весь репертуар кинематографа определялся здесь: это десятки фильмов и сценариев. Может, досужий историк когда-нибудь обратится и к этим материалам, а не только к напечатанным рецензиям, тогда он найдет интересные факты из жизни кинематографа и сопоставит оценки худсовета, критиков и зрителей.
Я же остановлюсь на нескольких поворотных моментах деятельности Большого худсовета.
Первое время его жизнь протекала безоблачно. Читали сценарии, смотрели картины. В обсуждении участвовали активно, заключения слушали внимательно, спорили по отдельным формулировкам – дело доходило до смешного, когда голосовали, как написать: игра актера «проникновенная» или «правдивая», создал он «глубокий» или «запоминающийся» образ, «хорошая» или «отличная» игра. Но скоро прозвенел первый звоночек: фильм «Свет над Россией» омрачил безоблачное небо худсовета. Он был подвергнут резкой критике, не менее суровой, чем «Адмирал Нахимов» или «Большая жизнь».
Фильм был принят худсоветом, положительно оценен, хотя отдельные члены совета критиковали некоторые сцены. Но, между прочим, как раз не те, что были подвергнуты сокрушительной критике «наверху».
Теперь улыбался уже Большаков, а Еголин и другие члены худсовета оказались в положении Большакова: они дали положительную оценку порочному фильму! Произошло это, видимо, потому, что все считали: фильм снимается по известной, одобренной, несколько лет идущей во МХАТе пьесе «Кремлевские куранты», автором которой был сам Погодин. Фильм снят признанным мастером Юткевичем [23] , поэтому никому и в голову не могло прийти, что в «Кремлевских курантах» что-то может не понравиться или вызвать сомнение. Критиковали «Кафе поэтов», образ Маяковского, еще какие-то новые сцены, которых не было в пьесе. Но такой афронт!
У меня нет стенограммы, пишу по памяти, но суть критики сводилась к неверно истолкованному ленинскому плану электрификации. Режиссеру предложили обдумать поправки. План этих поправок обсуждался на худсовете. Решено было показать съезд Советов и доклад об электрификации страны… Но, видимо, и поправки не удовлетворили, поскольку в результате фильм был запрещен. Юткевич говорил мне, что фильм был просто смыт. Найти его не удалось.
Никто не мог понять: почему картина, снятая по известной пьесе, посвященной Ленину и ставшей классикой, могла оказаться порочной и не увидеть свет? Не мог я себе представить в ту пору, что суть-то заключается в том, что в фильме на первом плане именно фигура Ленина, а роль Сталина выглядит пассивной. Кстати, так говорили мне наедине люди умудренные: они оказались правы.
После сурового урока, полученного художественным советом, он шарахнулся в другую крайность.
Каждая картина неоднократно обсуждалась. Предлагались бесконечные поправки, и добиться положительного заключения по картине было теперь очень трудно – все стремились оттянуть этот момент. Все старались показать, что урок, преподанный «Светом над Россией», не прошел даром. К чему это привело, лучше всего показывает история с фильмом «Русский вопрос».
Худсовет дважды обсуждал «Русский вопрос», и оба раза картина подвергалась критике, а поправки, внесенные режиссером, не удовлетворили членов худсовета. Основной мотив критики – пьеса устарела, а Ромм ее почти не переделал. Все ссылались на ошибки «Света над Россией» и «Молодой гвардии».
У меня сохранились некоторые записи выступлений и отдельные листы стенограммы, которые я оставил у себя для составления проекта заключения. Наиболее резко критиковали фильм Ермилов и Заславский.
Отвечая на упреки, Ромм резонно заявлял: если пьеса не годится, зачем вообще ее брать? А если в ней нет ничего порочного, то зачем ее исправлять? Только Лебедев твердо встал на защиту фильма и сказал, что к протоколу приложит свое особое мнение. Константин Симонов, поддерживая Ромма, отмечал грубый тон обсуждения.
Я уже описал финал этой истории, который был не менее неожиданным, чем у «Света над Россией»: в одно из моих дежурств в Гнездниковском Большаков, вернувшись из Кремля, сообщил об одобрении Сталиным картины «Русский вопрос». Назавтра художественный совет молча выслушал сообщение Большакова о том, что в фильме нет никаких политических ошибок и он заслуживает самой высокой оценки. Вскоре фильм получил Сталинскую премию.
Уходя с того заседания худсовета, Еголин сказал мне:
– Видимо, нужно почаще прислушиваться к мнению Большакова и работников министерства…
Впрочем, было уже поздно: Еголина вскоре заменили Ильичевым.
Если Еголин по своему кругозору и всему облику был типичным преподавателем литературы в средней школе – он являлся директором Института мировой литературы и руководил в ЦК всеми вопросами искусства, был человеком крайне осторожным, но не злобным, – то принявший от него бразды правления в худсовете Ильичев был умным, ловким политиканом и демагогом, бойко писал, еще лучше говорил обтекаемыми, ничего не значащими фразами. Все диву давались, а возразить не могли. Ильичев вел худсовет властной рукой, но, хотя он стал академиком и начальником Управления агитации и пропаганды, и ему пришлось испытать участь Еголина.
