Елизавета Бута - Асцендент. Продолжение истории дивергента
Агарес вдруг резко затормозил. Машина остановилась прямо возле приграничной стены, за которой начинался сельскохозяйственный сектор. Он вышел из машины и мгновение любовался своим творением. Границы, стены, упорядоченность, классификация… Логика. Любимые его слова. В каждое из них он вкладывал свое собственное значение, которое сильно расходилось с мнением словарей. Агарес открыл дверь машины, порылся в карманах в поисках ключа от наручников. Три пары наполненных ужасом глаз ловили каждое его движение. Это, естественно, тормозило процесс поиска ключа, но, в конце концов, Агарес все-таки нашел его.
Линч понимал, что это последние минуты его жизни. Он с жадностью вдыхал чистый и холодный воздух, пытался запомнить звуки раскинувшегося совсем рядом леса, вспомнить все самое хорошее, что было в его жизни. Астрея… Черты ее лица почти сразу стерлись из памяти, а вот Ника являлась к нему каждую ночь в Тортуре. Он с ней разговаривал, обнимал ее, спорил и даже ругался с невыносимой Морган. При всем желании он не смог бы объяснить весь тот водоворот идиотизма последних дней в «Силенциуме».
Агарес молча снял со всех наручники, после чего приказал выйти из машины. В руках у него был пистолет. Линч решил, что расстрел арестантов – это такая забава у людей с высоким уровнем интеллекта. Учитывая организацию жизни в Тортуре, это неудивительно.
– Что встали как вкопанные? Проваливайте с глаз моих отсюда, – проорал Агарес, ничуть не заботясь о том, что его могут услышать. Здесь никого нет и быть не может. Он посчитал. Здоровяк и щуплый бросились врассыпную. Линч продолжал стоять как вкопанный.
– Линч, я, по-моему, ясно выразился.
– Некуда бежать, – пожал плечами Линч, указывая на стену.
– Беги, говорю, тебе дали фору, – взорвался Агарес. Он сжал в руке пистолет, после чего не сдержался и выстрелил в воздух.
Глава 16
Я проснулась. Часы показывали девять утра. Уже началось. Я судорожно начала метаться по камере одиночного заключения в поисках одежды. Минут через десять уже бежала по коридорам и мостикам «Силенциума».
На тест Гасиона отвели сотрудники лаборатории. Алиса привычно отказалась, а мне сказали там не появляться. Так распорядилась Рейвен. Поскольку тесты должен был проводить тот самый бывший сотрудник центра поддержки, мне все-таки удалось пробраться в лабораторию.
Я зашла в тот момент, когда сознание Гасиона попало в ловушку. На проекции появилось мое лицо. Отлично, я и есть его ад. Ну прямо женский роман наоборот… Тут в проекции появился Агарес. Он нажал что-то на браслете, и высветилось разрешение на мое убийство. Гасион замотал головой, явно не желая меня убивать. Затем вместо разрешения появился приказ меня убить. В руках Гасиона появилось оружие. Он поднял пистолет и стал целиться мне в голову. Так продолжалось несколько мгновений. Бал резко опустил пистолет и в отчаянии разрядил обойму в землю. На экране появился лучший друг Гасиона, Андрас, из камеры семнадцать. Он подошел ко мне, прицелился и выстрелил. Агарес выписал приказ о том, что память Гасиона нужно уничтожить.
– Не должно остаться людей, запомнивших Морган, – в бешенстве закричал Алекс Агарес.
Три часа проекции сменялись с калейдоскопической скоростью, и в каждой истории я умирала, а Гасиона лишали воспоминаний обо мне.
– Как трогательно, – чуть охрипшим голосом сказала я. Вообще-то это должно было звучать саркастично, но у меня не вышло.
– Если выживет, он тебя даже не узнает, – сказал парень за пультом.
Это была не совсем правда. Если люди выживали, они ничего не забывали. В том числе и самые страшные варианты своего будущего. А вот это уже навсегда меняло их. Раздался противный писк. Очередная попытка подключить больного к системе Касси провалилась. Гасион вдруг дернулся и судорожно втянул носом воздух. Я схватила его за руку. Он непонимающе разглядывал меня.
– Я не буду ее убивать! – крикнул он.
– И на том спасибо, – хмыкнул парень, поднимаясь со своего стула. – Все закончилось. Тебе повезло. Сегодня, – добавил он.
Гасион недоверчиво стал разглядывать меня. Он явно не мог поверить в то, что все закончилось.
– Ты был прав, с фантазией у тебя паршиво, – сказала я.
– Морган, исчезни, сейчас Рейвен придет, а ты на занятиях должна быть, – попросил парень из центра поддержки. Я кивнула, выпустила из рук ладонь Гасиона и поспешила скрыться из лаборатории. Все равно не знала, что сказать после виденного на экране.
На историю Нового общества я так и не пошла. Добрела до стеклянного коридора, ведущего в «Силенциум», и уселась ровно посередине, прислонившись к закаленному стеклу. Здесь редко кто проходил, поэтому можно было не переживать за то, что я кому-то помешаю. Вдалеке виднелись коричневые горы, напоминающие осколки гигантских кирпичей. Справа виднелся холм Сан-Кристобаль, с обнимающей город женщиной на его вершине. Немногочисленные прохожие кутались в свои черные куртки. Нашлось несколько персонажей в белых. Первый уровень. Власть. Центр круга счастья. И что они забыли на улицах города? Они редко появлялись в секторе. В основном они предпочитали не выходить из своей башни в самом центре острова. Если и появлялись, то только здесь, в центрах исследований, а не на улицах. Башню власти отсюда разглядеть было нельзя, но она была недалеко. Даже пешком можно было бы дойти, часа за три.
Мысли свернули к Руби Корса. Как его найти? Как доставить Гасиона к этой «последней надежде обреченных»? Почему в моей карте будущего меньше полезной информации, чем в инструкции по использованию стиральной машины? Как отыскать Линча? Как оправдаться перед ним за смерть Астреи? Что искал Линч в контрольной зоне? Что будет дальше?
И еще тысяча и один вопрос. Каждый следующий опаснее предыдущего. Более всего пугало то, что я ни черта не знаю о будущем. В этом же весь смысл Касси, в конце концов. Люди должны работать согласно траектории максимального счастья, должны знать свое будущее, чтобы не совершать бессмысленных и опасных действий. Информация была заблокирована. Когда я в тысячный раз нажала на карту будущего, мой браслет жалобно пискнул и объявил о том, что мне требуется сон в размере десяти часов. Жизненный заряд 6 процентов. Поскольку падать замертво в этом коридоре в мои планы не входило, пришлось отправиться в жилой отсек.
Глава 17
И вновь наступил период затишья. Я продолжала остервенело изучать формулы и графики исследований. В свободное время пыталась починить браслет Линча. Потерпев в этом деле полный провал, я отдала его Анни. Та с радостью согласилась изучить находку. Хоть какое-то дело, в конце концов. Она более или менее пришла в себя, но подопытные продолжали настороженно отзываться о ней. После неудачной попытки самоубийства она навсегда получила статус слегка тронутой. Причем так считали все, а в особенности новоприбывшие. Те, кто не был свидетелем того случая. Например, Синто Хейз, который угодил сюда всего неделю назад, мне целую лекцию устроил о том, что Анни по всем параметрам должна быть утилизирована, ибо ее мозг не пригоден для изучения. Андрас тоже отзывался о ней не самым лучшим образом. А ведь они не видели того, что творилось в ее камере в первые дни заключения. Они вообще ее в глаза-то пару раз видели, когда их вели по коридору. А вот Кроцелл никогда себе не позволял оскорбительных высказываний в адрес Анни, хотя он как раз все видел. Изредка я прибегала в бар Канзы. Выглядел бармен все хуже, а проекции его день ото дня все больше утрачивали цвета и выдумку.
Мы подолгу говорили с Гасионом. Каждый раз при виде меня на его лице отражались недоверие. Он не мог отделаться от мысли, что я всего лишь порождение его разума, которое сейчас должно умереть. Спустя несколько минут он начинал верить в мое существование, а когда уходила, на лице отражалась боль потери. Если честно, мне льстило такое отношение.
Из значимых происшествий за эти два месяца можно было зачесть только Алису, которую я застала за кражей Z-136 из моей комнаты. Я поначалу испугалась, потому что лекарство лежало рядом с запрещенной книжкой, памятью о прошлой жизни и сломанным браслетом Линча. Но спустя минуту успокоилась, вспомнив, что браслет у Анни. В целом же в воздухе начинала чувствоваться весна, а вместе с теплым ветром стало ощущаться приближение конца отведенного мне времени. Не знаю, как объяснить это чувство, я просто знала, что скоро что-то изменится. Больше так продолжаться не могло. Вирус косил все больше народа. В новостях бесконечно рассказывали о том, как опасны зараженные. С каждым таким блоком мне становилось все противнее. Все эти сотрудники отдела СМИ ни черта не смыслили в природе вируса и лепили какую-то ерунду о том, что заболевших нужно обязательно изолировать, а лучше утилизировать от греха подальше. Ведь опасность обреченных была лишь в одном: их судьбы были неподконтрольны государству. Никто не знал, что с ними будет дальше. Это страшно, но ведь не настолько же, чтобы устраивать массовый геноцид и без того угасающих людей? В один из дней я вошла в лабораторию и увидела там Алекса Агареса и Софи Рейвен собственной персоной. Агарес выглядел не просто раздраженным, он был в бешенстве. О чем они говорили, я не слышала, застала лишь конец его фразы:
