Шутки кончились. Книга стихов - Сидерос Дана
КИБЕРПАНК
Зацветают в подворотнях стеклянные розы, подрастают черенки бейсбольных бит, выезжает на работу уголовный розыск. Кто-то нынче будет убит. У меня бутылка виски и в наушниках Шуберт. Вероятно, я мутант, замаскированный крот: мне ни буквы не услышать без вагонного шума — буквы водятся только в метро. Там по каменным ходам, по электрическим жилам машинист восьмистопную гоняет строку... Но с тех пор, как прошлым летом метро затопило, мне так глухо здесь, наверху. Мир чудовищно светел, омерзительно р
о
зов, мостовая днём горяча. Я стараюсь не шуметь и маскируюсь под прозу, приблизительно как сейчас. Временами на закате, чтобы как-то согреться, чтоб проклюнувшийся текст слегка окреп и подрос, я стучу по батарее — выбиваю ритм сердца, имитирую лязг колёс.
сентябрь 2008
ФЭНТЕЗИ
Мы встаём до света, накидываем плащи из искристой драконьей кожи, берём мешки и идём на запад, пока раскалённый щит поднимается над землёй, и ледок трещит под ногами, и тонко пищит москит. Мы ползём среди гор вдоль маленьких бурных рек, ядовитый дым из расщелин нам ест глаза, с каждым днём холодает, браге нас не согреть.
Мы идём добывать дракона. Возможно, треть или даже две трети из наc не придут назад.
По семи из нас плачут виселица и кол, трое — мрази рангом поменьше, их ждут в тюрьме, у двоих — разбиты сердца: всем идти легко. Только мне так страшно, что целый день в горле ком. Я тринадцатый — проводник, знаток этих мест.
Мы не знаем толком, каков из себя дракон. Я слыхал, он как только хочет меняет вид: может стать человеком, птицей, кустом, рекой, он и сам иногда забывает, кто он такой, и годами живёт в тумане, как будто спит.
Мы находим с утра на стоянке его следы, часовые не помнят ночи, но все дрожат, мы идём под флагом победы в узде беды. Вдалеке то и дело виден багровый дым, придорожные камни трещат, отпуская жар.
Я вожусь с костром, я могу развести костёр из любой древесины и под любым дождём. Мне сегодня снилось: огонь из меня растёт; я подскакивал с криком, пил воду и щёки тёр.
И полёт был высок, и коготь мой был остёр, и сухая шкура шипела: «Чего ты ждёшь?»
октябрь 2008
АНТИГЕРОЙ
Супергерои целыми днями трудятся,
С кадра на кадр прыгают, как форель.
Их узнаёт каждый первый, приветит всяк:
Премии, слава, автографы детворе.
Меньше стволом размахивай, ты, в очках!
Ты на прицеле. Приход Спайдермена тих!
Руки устали висеть на карнизе, деточка?
Не беспокойся, Бэтмен уже летит!
Так вот до н
о
чи летают, латают и т
у
шат мир.
Вечером сядут пить. О! Как пьёт герой!
Облако текста над их геройскими тушами
Будет наполнено руганью и хандрой.
Радуйтесь, радуйтесь, что они все — не я.
Каждый пролезет всюду, спасёт всех.
Каждый, кроме меня. В деле спасения
Я бесполезен. Я — Человек-сейф.
Я не способен прыгать по небоскрёбам и
Падающих девиц на лету хватать.
Я лишь храню секреты. Стальными скобами
Схвачены связки, лёгкие и гортань.
Мне доверяются все. Кавалеры с дамами,
Домохозяйки, убийцы и короли.
Так получилось. Я ведаю стенограммами
Всех мировых правительств, домов и лиг.
Я для такого создан, здесь нету ничьей вины.
...Ночью, под кипой признаний, бумаг и лент
Жжёт и пульсирует крохотный, незначительный,
Очень тяжёлый собственный мой секрет.
февраль 2008
«Не будет истории пафосней и чудесней...»
Не будет истории пафосней и чудесней: мой лучший герой — в эпицентре военных действий. При нём пулемёт, но если бы он был детский, расклад бы не стал сложнее или страшней. К рассвету кажется: пушки палят напевно. Награда за всё — не орден и не царевна: в двух днях пути — его родная деревня, но он не решается даже думать о ней.
Дорога домой — три пролеска, четыре брода. Стремительно наползает линия фронта. Сдержать наступление может, допустим, рота, но есть — десяток бойцов и припасов воз. В армейских пайках — питательный вкусный радий, но он не взял, ему ли, громиле, брать их? Он с детства защитник младших сестёр и братьев. В нём девять дюймов, считая пятнистый хвост.
Сейчас я добавлю абсурда и суматохи, сказав, что сёстры и братья зеленоу хи, сказав, что с прошлого месяца эти крохи не съели ни капли меди и серебра.
И пусть у малюток коротковаты лапки, они надевают свои меховые шапки, они залезают на ящики и коробки, льют пули в заводе и ждут, что вернётся брат.
Всё кончится скоро, и будут враги разбиты, и брюхо набито, и даже лицо умыто, и будут салюты, чепчики, аты-баты, медаль, увольнение, дом, родные глаза.
Я знаю всё, но вряд ли хоть что-то выдам. В руках у него пулемётик, видавший виды, он жмёт из себя безумный последний выдох, последний залп, сто пятый последний залп...
Ты спросишь меня: «Так он тушкан или выдра?»
Смеюсь в ответ.
И страшно — не рассказать.
январь 2009
