Театр. Том 2 - Пьер Корнель
Приятной не могла не быть его гордыне,
Но добродетель ей отпор сумела дать
И не позволила в душе возобладать.
Да, славы алчет он, но не ценой измены!
Взглянул со стороны он на себя мгновенно,
Сам чувствам собственным содеялся судьей,
Их взвесил, оценил и сделал выбор свой.
Он слабости на миг дал волю над собою,
Но, одолев ее, стал духом тверже вдвое.
Затем кровавый дар убрать он повелел,
Взор к небесам возвел и руки к ним воздел,
Сквозь зубы процедил: «О стыд! О злодеянье!» —
И погрузился в столь упорное молчанье,
Что даже римлянам в ответ на их слова
Бросать суровый взгляд благоволил едва.
Приказ о высадке дав тридцати когортам{26},
Он тотчас завладел и городом и портом,
Охрану выставил у всех ворот уже
И показал, что быть решил настороже,
Что под руку свою берет Египет знойный
И что Помпей ему не враг, а зять покойный.
Вот то, что нынче я видал.
Хармиона.
Вот то, о чем
Царица молится Осирису{27} тайком.
Такая весть ее порадует безмерно,
А ты, мой друг, и впредь служи ей столь же верно.
Ахорей.
Не премину… Но вот и Цезарь. К ней спеши
И страх приспешников царевых опиши,
А я, оставшись здесь и проследив за ними,
С вестями к ней приду — благими иль дурными.
ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ
Цезарь, Птолемей, Антоний, Лепид, Потин, Ахилла, римские и египетские воины.
Птолемей.
Сядь, властелин, на трон и правь моей страной.
Цезарь.
Как ты решаешься так говорить со мной?
Знай: нет для Цезаря страшнее приговора,
Чем троном обладать, коль равен трон позору.
Займи я твой престол, гордиться мог бы Рим
Тем, что столь долго был гонителем моим,
Рим, для которого ничто твоя корона,
Который раздает и низвергает троны,
Который искони привил своим сынам
Презренье к титулам и ненависть к царям.
Престол свой предложить ты должен был Помпею
И от него узнать то, что сказал тебе я.
Царь, поддержав того, кем был на трон взведен,
Ты возвеличил бы и сам себя и трон.
Ты пал бы, может быть, но пал, покрытый славой,
Победой свой удел считать имея право,
И если бы тебя обрек паденью рок,
Тебе бы Цезарь встать с охотою помог.
Ты так не поступил и — что намного хуже —
Коварно отнял жизнь у доблестного мужа.
Как мог ты от убийц его не защитить,
Ты, кто последнего из римлян должен чтить?
Ужель ты возомнил, что боги при Фарсале
Мне только для того победу ниспослали,
Чтоб жизнью тех, кого в сраженье я разбил,
Ты волен, Птолемей, распоряжаться был?
Я власть верховную не уступил Помпею.
Так неужель с тобой делиться буду ею
И злоупотребить своим успехом дам,
Чтоб ты дерзнул на то, чего не смел я сам?
Как мне назвать твой двор, где ты непоправимо
Всех римлян оскорбил в лице владыки Рима,
Чью голову важней им было бы сберечь,
Чем тысячи голов, что снял понтиец с плеч?
Не обольщайся, царь, я не предполагаю,
Что Цезаря ждала б у вас судьба другая:
Когда бы одолел Помпей меня в бою,
Ему бы в дар поднес ты голову мою.
Удачей там стяжал себе я уваженье,
Где в грязь втоптали бы меня при пораженье.
Ты воздаешь не мне — моим успехам честь.
Не Цезарь ценится, а победитель здесь.
Опасна дружба тех, кто ею к нам пылает,
Пока Фортуна нас в беде не оставляет!
Но слишком робок ты. Довольно, царь, молчать!
Птолемей.
Не знаю в первый раз я, что и отвечать,
И, право, оробеть есть у меня причина:
Я — царь, но мне судьба послала властелина.
Здесь, где законом был приказ мой до сих пор,
Где с трепетом внимал моим веленьям двор,
Я вижу двор другой, равно как власть другую,
И не склонить пред ней колени не могу я.
Твоим присутствием уже смущен был я,
И усугубила испуг мой речь твоя.
Суди ж, могу ли быть не робок я с тобою,
Коль скоро чту тебя, страшусь — сильнее вдвое,
И в силах ли тебе я возражать, узрев
Твое величие и твой державный гнев?
Сколь ни дивлюсь тому я всей душой своею,
Что выступаешь ты как мститель за Помпея,
Напомню, что хоть нам он помощь оказал,
Не меньше нас и ты — нет, больше — обязал.
Ты первый протянул нам руку, ты добился,
Чтобы за нас твой зять в сенате заступился:
Ведь он без просьб твоих не стал бы там сто раз
Твердить, чтоб на престол опять вернули нас.
Но не помог бы нам сенат ваш именитый,
Коль денег не дал бы изгнанникам взаймы ты.
С их помощью смирил мятежников Авлет, —
И, словом, ты, лишь ты избавил нас от бед.
Помпей, твой зять и друг, был нами чтим глубоко,
Пока не воспылал к тебе враждой жестокой;
Но, видя, что во зло употребил он власть,
Дерзнул тираном стать и на тебя напасть…
Цезарь.
Не лги и этим грех не отягчай кровавый.
Того, чью отнял жизнь, лишить не пробуй славы.
Соперника не смей порочить моего.
Оправдывай себя, но не черни его.
Птолемей.
Пусть то, что думал он, одним богам известно,
Но все ж поверь: в войне, которую бесчестно
Он навязал тебе надменностью своей,
Мы, Цезарь, за тебя душою были всей.
Я счел, что должен смерть принять твой враг смертельный,
Коль скоро, движимый враждою беспредельной,
На
