Уильям Шекспир - Двенадцатая ночь, или Что угодно

Счастливая Несчастливица".

Теперь я как среди ровного поля в белый день: все кругом видно, не заблудишься. Я буду надменным, я начну читать политические трактаты, не дам спуску сэру Тоби, порву низменные знакомства, я буду таким, как требуется. Уж на этот раз я себя не обольщаю, не заношусь в мечтах: кто ж усомнится сейчас в том, что графиня меня любит? Она недавно хвалила мои желтые чулки, одобряла подвязки крест-накрест. В этом письме она признается мне в любви и тонкими намеками учит одеваться по ее вкусу. Хвала небу, я счастлив! Я буду загадочен, груб, в желтых чулках, спозаранку подвязан крест-накрест. Слава богам и моей счастливой звезде! Но здесь есть еще приписка. (Читает.)

«Ты не можешь не угадать, кто я такая. Если ты не отвергаешь моей любви, дай мне об этом знать улыбкой: улыбка тебе очень к лицу, поэтому, прошу тебя, драгоценный мой возлюбленный, в моем присутствии всегда улыбайся».

Примите мою благодарность, боги! Я буду улыбаться, я сделаю все, что ты пожелаешь! (Уходит.)

Такое представление я не променял бы на пенсию в тысячу золотых от самого персидского шаха!

Я прямо готов жениться на этой девчонке за ее выдумку!

И я готов!

И мне не нужно другого приданого, кроме второй такой шутки!

И мне не нужно!

А вот и наша достопочтенная охотница за дураками!

Входит Мария.

Хочешь, я стану перед тобой на колени?

И я тоже.

Может, мне проиграть в кости свободу и сделаться твоим рабом?

Слушай, а может, и мне сделаться?

Ты навеяла на него такие сладкие грезы, что он просто рехнется, проснувшись.

Нет, скажите правду, подействовало на него?

Как водка на повивальную бабку.

В таком случае, если хотите посмотреть, что выйдет из нашей затеи, будьте при его первой встрече с госпожой: он наденет желтые чулки, — а она терпеть не может этот цвет, — и перевяжет их крест-накрест, — а она ненавидит эту моду, — и будет ей улыбаться, — а это так не подходит к ее теперешнему расположению духа, к меланхолии, в которую она погружена, что она непременно на него разозлится. Если хотите видеть это, идите за мной.

За таким остроумнейшим дьяволенком хоть в самый Тартар29!

Ну и я не против Тартара!

Уходят.

АКТ III

Сад Оливии.

Входят Виола и шут с бубном.

Бог в помощь тебе и твоей музыке, приятель. Ты что ж, так и состоишь при бубне?

Нет, сударь, я состою при церкви.

Как, разве ты священник?

Не совсем, сударь: понимаете ли, мой дом стоит у самой церкви, вот и выходит, что я состою при церкви.

Да этак ты, чего доброго, скажешь, что король сумасброд, потому что за ним бредет нищий с сумой, а церковь стала забубенной, если ты с бубном стал перед церковью.

Все может статься, сударь. Ну и времена настали! Хорошая шутка нынче все равно что перчатка: любой остряк в два счета вывернет ее наизнанку.

Пожалуй, ты прав: стоит немного поиграть словом, как его уже треплет вся улица.

Потому-то, сударь, я и хотел бы, чтобы у моей сестры не было имени.

А почему все-таки?

Да ведь имя — это слово: кто-нибудь поиграет ее именем, и она, того и гляди, станет уличной. Что говорить, слова сделались настоящими продажными шкурами с тех пор, как их опозорили оковами.30

И ты можешь это доказать?

Видите ли, сударь, без слов этого доказать нельзя, а слова до того изолгались, что мне противно доказывать ими правду.

Как я погляжу, ты веселый малый и не дорожишь ничем на свете.

Нет, сударь, кое-чем все-таки дорожу. Но вот вами, сударь, говоря по совести, я действительно не дорожу. Если это значит не дорожить ничем, значит, вы, сударь, ничто.

Ты случайно не дурак графини Оливии?

Что вы, сударь? Оливия не в ладах с дуростью; она не заведет у себя дурака, пока не выйдет замуж, а муж и дурак похожи друг на друга, как селедка на сардинку, только муж будет покрупнее. Нет, я у нее не дурак, а главный словоблуд.

Я недавно видел тебя у герцога Орсино.

Дурость, сударь, вроде как солнце, всюду разгуливает и везде поспевает светить. Мне было бы очень жаль, сударь, если бы вашего господина она навещала реже, чем мою госпожу. Кстати, господин премудрый, я, кажется, уже встречал вас здесь?

Ну, если ты взялся за меня, лучше мне уйти от тебя. На вот, получай. (Дает ему денег.)

Да ниспошлет тебе Юпитер бороду из следующей же партии волос.

Сказать по совести, я сам тоскую по бороде (в сторону), только не на своем подбородке. — Твоя госпожа дома?

Вы не думаете, что если эту штуку спарить с другой,31 то они расплодятся?

Еще бы, если их положить вместе и пустить в дело.

Я с охотой сыграл бы Пандара32 Фригийского, чтобы заполучить Крессиду для этого Троила.

Я тебя понял: ты ловко умеешь попрошайничать.

Надеюсь, сударь, мне будет просто выпросить у вас попрошайку: Крессида-то была попрошайкой.33 Сударь, моя госпожа дома. Я доложу им, откуда вы явились, но кто вы такой и что вам нужно, ведомо одному небу; я сказал бы — одним стихиям, да слово больно затерто. (Уходит.)

Он хорошо играет дурака.

Такую роль глупец не одолеет:

Ведь тех, над кем смеешься, надо знать,

И разбираться в нравах и привычках,

И на лету хватать, как дикий сокол,

Свою добычу. Нужно много сметки,

Чтобы искусством этим овладеть.

Такой дурак и с мудрецом поспорит,

А глупый умник лишь себя позорит.

Входят сэр Тоби и сэр Эндрю.

Храни вас бог, господин хороший.

И вас также, сударь.

Dieu vous garde, monsieur.34

Et vous aussi; votre serviteur.35

He сомневаюсь, сударь; а я ваш.

Не заблагорассудится ли вам соизволить в этот дом? Моя племянница вознамерена принять вас, если таково ваше направление.

Я держу курс на вашу племянницу, сударь: я хочу сказать, что именно ею должно завершиться мое путешествие.

Тогда испробуйте ваши ноги, сударь; приведите их в действие.

Мои ноги лучше понимают меня, сударь, чем я понимаю ваше предложение испробовать мои ноги.

Я хочу сказать — переступите порог, сударь, входите.

Я отвечу на это переступлением и входом. Но нас опередили.

Входят Оливия и Мария.

О дивно-совершеннейшая госпожа моя, да изольет на тебя небо потоки благовоний.

А мальчишка мастер льстить! «Потоки благовоний» — здорово сказано!