Юлиу Эдлис - Набережная

Тетя Зина (всплеснула руками). Типун тебе на язык!

Люба. … минуточки бы не сомневалась!

Алена. Ври, Любка, да знай меру!

Люба (с неожиданным ледяным спокойствием). Не верите? Тебе доказательства вынь да положь?.. Так чего Любка для хорошей компании не сделает, для лучшей подруги?! (Выхватила из сумки стартовый пистолет.) Плохо меня знаете!

Все отскочили от нее в испуге.

Тетя Зина. Любка! Любка, бешеная!..

Алена. Любочка, что ты?! Любочка!..

Зоя. Я ж ничего такого… Я ж ничего не знала!..

Алена. Любочка, не надо!

Тетя Зина (закрыла лицо руками). И ведь стрельнет, зараза! Она на все способная!

Люба. А вам этого и надо, да? Ждете не дождетесь!.. (Приставила пистолет к виску.) И очень просто. Раз — и там. Только вот что вам сказать на прощанье перед смертью?..

Все в ужасе застыли в ожидании выстрела.

Ладно, умру молча. (Закрыла глаза, нажала на курок, но выстрела нет — осечка; с искренней обидой.) Ах, оставьте!.. Даже на это у меняя в жизни удачи не хватило!

Тетя Зина (открывает лицо). Не балуй, шалая! Милицию вызову! Много на себя берешь!

Зоя. А если б стрельнул?! Страшно подумать!

Алена. Хоть бы ты, Любка, о других подумала, прежде чем стреляться!

Люба (навела на них пистолет, кричит страшным голосом). А ну, ложись! Хенде хох! Стреляю без предупреждения!

Алена (кинулась за сложенные в штабель пляжные лежаки). Люди! Лю-у-ди-и!..

Тетя Зина (на всю набережную). Ратуйте!..

Зоя. За что, Любочка? За что?!

Люба (опять приставила пистолет к виску; очень серьезно и спокойно). Если по второму заходу не застрелюсь, значит, новая полоса в жизни пошла. (Нажала на спуск, раздался оглушительный выстрел: Люба, оглушенная, постояла несколько мгновений с закрытыми глазами, потом открыла их, сказала очень буднично.) Как минимум, импортные сапоги достану по себестоимости…

Начало апреля — южная, разом, весна. Зацвел миндаль, дрок, посветлела, обновляясь, хвоя сосен и кипарисов. Высокое, безоблачное небо, спокойное море. Скоро закат.

Кафе «Эспаньола» вновь открыто, столы и стулья перед ним стоят на своих местах под разноцветными полотняными зонтами, жезлонги и велосипеды-катамараны перебрались опять вниз, на пляж.

Перед кафе Тетя Зина, в хрустящем от свежести белом халате, наводит порядок и красоту.

На набережной, с голыми, не загорелыми еще ногами из-под ставшего ей за зиму коротковатым форменного платья, с портфелем в руке, появляется Люська. Таясь от матери, смотрит издали на «Эспаньолу».

Тетя Зина (заметила ее; кричит привычно). Люська, опять?! Богом молю! И что тебе на этой заразе, кроме глупостей?.. Ты меня в гроб вгонишь! Уроки не учены, постель с утра не убранная, — нет, ей только бы круги давать вокруг этой посудины ржавой! Марш домой, чтоб я тебя не видела!

Люська пошла было с оскорбленным и независимым видом.

(Неожиданно для себя самой.) Постой! Стой, тебе говорят!

Люська остановилась, повернулась к матери.

(Вышла наружу; стучит кулаком по обшивке «Эспаньолы».) Она ж деревянная! Мертвое дерево! Ты бы о матери подумала! Я ж у тебя пока живая! С ней ты как с родной, с бочкой этой дырявой, а с матерью — ни слова от сердца. Одна радость от тебя — Люська, нельзя, Люська, не смей, Люська, крылышки опалишь — поздно будет!.. (Подошла к ней вплотную; просительно и жалко.) Мало я тебя ремнем учила, мало за косы таскала от материнских моих слез, так где твоя благодарность?

Люська только пожала плечами.

Или для тебя не она деревянная, а я? Так ты так прямо и скажи, чтоб я хоть знала!

Люська отрицательно покачала головой.

Или тебя в даль, куда глаза глядят тянет, чтоб ей пусто было?

Люська утвердительно качнула головой — мол, тянет.

Так не обязательно в матросы! Окончишь хоть восемь классов, если в техникум не хочешь, — сама тебя в буфетчицы на приличное судно устрою. Хоть не зря от качки мучаться!

Люська отрицательно покачала головой — мол, не хочу.

Чего тебе надо?.. Родной матери ты можешь поднатужиться — сказать словами, чего тебе надо?!.

Люська виновато и с жалостью пожала плечами.

(Махнула безнадежно рукой.) Что ж, помолчим. Всю жизнь молчали, родная кровь, еще помолчим. Она все одно свое возьмет, помяни мое слово. А я дождусь, подо мной не горит. Это ее (об «Эспаньоле») подпалить — вмиг в золу рассыпется. А я в огне не горю, в воде не тону. И ты научишься. (Устало.) Марш домой, согреешь суп, в маленькую кастрюльку перелей, второе — на сковородке на плите. Не смей всухомятку, язвы только мне от тебя не хватало! Иди! И чтоб больше — ни ногой!

Люська ушла с набережной.

(Повернувшись, пошла обратно; «Эспаньоле», как живому собеседнику.) А нам еще план против прошлогоднего на двадцать процентов подняи, на чем ты его выполнять будешь? Я еще на тебя посмотрю!.. (Вернулась в кафе.)

На набережную выходит Алена.

Алена. Привет, тетя Зина. С новым вас сезоном. Открылись уже?

Тетя Зина (неприветливо). Вот разве ты первая почин сделаешь.

Алена. А мы не знали. Мы решили — в «Магнолии».

Тетя Зина. Лучшей клиентуры лишаюсь.

Алена. Девочки не появлялись? Я на всякий случай сюда заглянула, по старой памяти.

Тетя Зина. Своих дел по горло.

Алена (обидевшись). А Люська ваша опять на набережной, только что навстречу попалась.

Тетя Зина (кричит). Не твоя забота! Какая моральная выискалась, за другими следить! На себя оборотись!

Алена (с вызовом). Поздно хватились, тетя Зина. Завтра мы с Зоей с утра уезжаем. Все. Прости-прощай. У нее в институте — первый тур, у меня — подготовительные. По этому поводу и проводы сегодня в «Магнолии».

Тетя Зина. На то и курорт — встречай, провожай… одно занятие.

Алена. Ну, нас-то обратно не ждите, слава Богу. Разве что на каникулы.

Тетя Зина. Это если вас еще примут. Бабка надвое сказала.

Алена. И что вы такая злая сегодня, тетя Зина!

Тетя Зина. Сезон на носу, поневоле будешь злая… А Люська… Люську я твердо решила, как в восьмом отучится, в техникум определить, в торговый. Хоть с голоду без меня в случае чего не пропадет. В Харьков. В Харькове у меня сестра завхозом в детдоме, она ей такое воспитание пропишет, за милую душу. Я ее не то что в Харьков, я б ее, кажется, на Северный полюс — пожалуйста! Чем дальше, тем на душе спокойней. А Зойка — в кино, значит?

Алена. Павел помочь обещает. Будем надеяться.

Тетя Зина (вздохнула). Журавля в небе вам подавай.

Алена. Как же без цели жить? Глупо.

Тетя Зина. Конечно, и я молодая была, тоже стремилась… Прошло. Молодость именно что быстрее всего проходит, оглянуться не успеешь. Это учитывать надо.

Алена. Я и то уже чувствую.

Тетя Зина (отмахнулась). Где тебе!..

Алена (очень серьезно). Нет, правда. В том смысле, что, например, я теперь стала больше вспоминать. Детство. Детсадик, маму, какая она молодая была, как папа от нас ушел, бабушку, школу… Школу особенно. Софью Леонидовну чаще других, она литературу вела…

Тетя Зина. Она и из Люськи жилы тянет. На прошлой неделе — в чем только душа держится?! — вызывает, видите ли, в школу: «Когда я читаю сочинения вашей дочери, уважаемая Зинаида Гавриловна, становится прямо-таки страшно за великий, могучий…» и, как это…

Алена (подсказывает). «… правдивый и свободный русский язык».

Тетя Зина. Вот именно! Страшно ей! А с ним, если до сих пор, слава Богу, ничего не случилось, так и нечего бояться! Тем более я Люську в торговый думаю определить, по моим следам, тут главное не чтобы могучий и свободный, а чтоб хорошо подвешенный был.

Алена (о своем). Одним словом, воспоминания. А когда у человека появляются воспоминания, считайте, что молодость прошла. Мне, между прочим, та же Софья Леонидовна сколько раз предлагала — иди в школу, в младшие классы, у тебя жилка есть, а высшее образование можно и заочно…