Хулия Наварро - Стреляй, я уже мертв
Оказалось, что они здесь не одни. Самуэль разглядел еще двоих мужчин и трех женщин, лежащих на расстеленных на полу одеялах. Его спасители, как могли, ухаживали за ранеными.
Все тело отдавалось невыносимой болью, но он все же смог заставить себя поднять голову. Хозяин дома постарался ему помочь.
— Тише, тише... — заговорил он. — Тебе нельзя никуда идти. Здесь ты хотя бы в безопасности. Мой отец был кузнецом и по какой-то своей прихоти выковал для этого дома железную дверь.
— Что произошло? — прошептал Самуэль.
— Я и сам не знаю, — ответил хозяин. — Могу лишь сказать, что мы уже собрались домой и вдруг увидели, как десятки арабов бегут по улицам и кричат: «Смерть евреям!» Еще они называли нас собаками. Мы поспешили спрятаться... Не хочу тебя пугать описанием того, что мы увидели...
— Но почему они вдруг так озверели? — снова спросил Самуэль, но незнакомец лишь развел руками.
— Я уже сказал: не знаю.
Но этих слов Самуэль уже не услышал, снова потеряв сознание.
Прошло несколько часов, которые обоим показались бесконечными, прежде чем всё утихло. Хозяин довольно долго осматривал улицу из окна верхнего этажа, прежде чем осмелиться выйти за помощью. Вскоре он вернулся в подавленном настроении. Не обращаясь ни к кому конкретно, он рассказал, что видел.
— Повсюду сотни раненых — арабы, евреи, христиане. Говорят, что погром был спровоцирован членом семьи Хусейни, братом градоначальника. Англичане ничего не смогли поделать. Неподалеку изнасиловали дочку одного моего хорошего друга... — при этих словах мужчина разрыдался, не в силах вынести весь груз свалившихся на него несчастий.
С помощью хозяина дома Даниэль смог дохромать до угла, где лежал Самуэль. Раненая нога невыносимо болела: сабля рассекла ее почти до кости. Самуэль, казалось, спал и выглядел совершенно отрешенным, так что им пока не удалось сказать друг другу слова утешения; но, по крайней мере, они были вместе. Затем хозяин спросил, есть ли у Даниэля родные и где их найти, чтобы сообщить, что они с Самуэлем живы. Даниэль попросил найти свою мать и дядю Йосси.
— Мой дядя — врач, он живет недалеко отсюда, всего в двух кварталах, — объяснил он.
— А, так ты племянник Йосси Йонаха! Как же я сразу не догадался? Абрам Йонах был моим другом, и с Йосси мы тоже хорошо знакомы. Тебя я тоже знаю: ты ведь сын Мириам.
— Да, это так.
Затем он узнал, что его нового знакомого зовут Барак, а его жену — Дебора, и оба делают все возможное, чтобы помочь тем, кто нашел приют в их доме.
Едва увидев дядю Йосси, Даниэль разрыдался.
— А мама? Где моя мама? — повторял он.
— С ней все в порядке, не волнуйся, — ответил Йосси. — Я пришел один, потому что не хочу подвергать ее опасности. Барак поможет перенести тебя к нам, и ты ее увидишь, — сказал он, наскоро осмотрев мальчика.
— Ты меня не обманываешь? — беспокоился Даниэль. — С мамой точно все в порядке?
— Разумеется. Поверь, я бы не стал тебя обманывать.
Йосси с Бараком наскоро соорудили носилки, чтобы перенести Даниэля: ходить он по-прежнему не мог. Что же касается Самуэля, то он потерял слишком много крови и теперь был почти без сознания. К тому же у него начался жар, и Йосси беспокоился о его состоянии.
— Я бы посоветовал ему оставаться здесь, — сказал Йосси Бараку. — Можете уложить его в постель?
Так и сделали, но прежде Йосси пришлось дать Самуэлю сильное снотворное, чтобы извлечь пулю, застрявшую в плече, возле ключицы.
Сражение закончилось, и город понемногу пытался вернуться к нормальной жизни. Но тот апрельский день 1920 года развязал долгую войну между арабами и евреями.
В течение нескольких дней и ночей Самуэль боролся за свою жизнь. Йосси уже совсем было потерял надежду, что его друг выживет. Дом Йосси тоже был переполнен ранеными, и лишь благодаря помощи Мириам он успевал ухаживать за всеми. Лишь на третий день Самуэль открыл глаза и увидел рядом Йосси и Мириам. Оба выглядели озабоченными, их лица выражали безграничную усталость и боль.
— Что случилось? — еле выговорил он, слова, казалось, застревали в глотке.
— Ты жив, и это главное, — ответил Йосси, но в его голосе звучала печаль.
— Что случилось? — спросил Самуэль, ожидая услышать нечто страшное.
— Успокойся, тебе надо отдохнуть, — сказал Михаил, у которого дрожал голос.
— Это ты... Ты здесь... — облегченно вздохнул Самуэль, почувствовав наконец себя в безопасности.
— Я приехал в день Пасхи, рано утром, — объяснил Михаил. — Ясмин сказала, что Дина устраивает праздничный обед по случаю Наби-Муса и что ждет нас всех в гости. Я хотел сделать вам сюрприз, но Ясмин сказала, что вы и так наверняка знаете, что я приеду на Пасху.
— Тише, ему нельзя утомляться, — прервал его Йосси. — Потом мы все ему расскажем.
— Я должен знать, что произошло... — в голосе Самуэля зазвучала мольба.
— Тебе нельзя волноваться, — повторял Йосси.
— Он все равно будет волноваться, — послышался рядом чей-то очень знакомый голос. — Он не сможет успокоиться, пока не узнает обо всем, — с этими словами из тени выступил Луи.
— Луи... — только и смог вымолвить Самуэль, сам не свой от радости.
— Амин аль-Хусейни воистину открыл ворота ада. Он встал перед толпой с портретом Фейсала в руках. Люди стали кричать: «Палестина — это наша земля!» Казалось, все просто посходили с ума... Потом они отправились громить еврейские кварталы, круша все на своем пути, — начал рассказывать Луи.
— На самом деле не все так просто, — прервал его Михаил. — Понятно, что Амин аль-Хусейни хотел спровоцировать беспорядки. Но как могло случиться, что на улицах вдруг оказалось столько людей, вооруженных палками, ножами и ружьями? Все было подстроено заранее, а наш новый бездарный губернатор, сэр Рональд Сторрз, не смог справиться с ситуацией.
— А как он мог с ней справиться, если в его распоряжении было всего чуть больше сотни полицейских? — возразила Мириам. — Он укрылся в своей штаб-квартире, в Австрийском приюте.
— Он должен был прислушаться к советам доктора Вейцмана, — ответил Луи. — Тот с самого начала предупреждал, что это опасная идея — пустить процессию через Старый город. И что еще хуже, британцев заботила безопасность одних лишь христиан, которые праздновали день Гроба Господня и проводили церемонию Священного Огня, но в итоге там тоже начался ад кромешный. По всей видимости., там случилась какая-то заварушка между сирийцами и коптами... Не спрашивайте, из-за чего, я все равно не знаю. Нам известно только, что Жаботинский на свой страх и риск взял на себя ответственность и вместе с несколькими друзьями вышел на улицу, чтобы попытаться остановить арабов и защитить еврейские кварталы. Но это оказалось большой ошибкой; попытка сопротивления лишь усугубила ситуацию и еще больше раззадорила арабов. Все они погибли — застрелены в упор. Пятеро евреев и четверо арабов были убиты, еще сотни — ранены, но хуже всех пришлось нам, поскольку большинство пострадавших — евреи.
— Теперь Сторрз ищет козла отпущения. Уже арестованы некоторые зачинщики беспорядков. Амин аль-Хусейни бежал из Иерусалима, а Жаботинский попал в тюрьму, — добавил Йосси.
— Надо же, до чего дошло! — в ярости выкрикнул Михаил. — Люди Сторрза теперь во всем винят большевиков.
Самуэль прикрыл глаза, пытаясь как-то переварить услышанное. Он очень устал, у него кружилась голова и совсем не хотелось жить.
— А Кася, Руфь? — спросил он в тревоге. — Они были в городе вместе с Натаниэлем.
— Руфь серьезно ранена, ее ударили ножом, как и Натаниэля, который пытался ее защитить. Кася более-менее в порядке, только рука сломана да несколько синяков.
— Марина... Марина ранена, а Игорь и вовсе при смерти, — сообщил Михаил.
— А мою сестру сбили с ног, когда она пыталась помочь каким-то старикам добраться до убежища, — Мириам не смогла сдержать слезы. — Швырнули ее на землю, ударили по голове и стали избивать...
Самуэль изо всех сил старался сосредоточиться на словах Мириам. Что она сказала? Кажется, она сказала, что Руфь и Кася ранены, но, может быть, он просто чего-то не понял? И Марина... Она еще что-то сказала про Марину...
Он увидел, как исказилось гневом лицо Йосси, как Мириам отирает слезы рукой.
— Юдифь! Что с Юдифью?
— Она потеряла зрение, — ответил Йосси, сам не свой от ярости. — Даже не знаю, сможет ли она когда-нибудь снова видеть.
Самуэль снова закрыл глаза. Он не хотел ни о чем больше слышать, предпочитая вновь погрузиться в свои грезы и ничего больше не чувствовать.
— Ему нужно отдыхать, — сказал Йосси, видя, как исказились от боли губы Самуэля. От боли не телесной, а душевной, той же боли, что разрывала и его самого.
Но вореки собственной воле Самуэль большую часть времени бодрствовал. Он наслаждался сумраком бессознательного, хотя Йосси делать всё возможное, чтобы вернуть друга к жизни, а Мириам ему в этом помогала.
