Хулия Наварро - Стреляй, я уже мертв
— Ему нужно отдыхать, — сказал Йосси, видя, как исказились от боли губы Самуэля. От боли не телесной, а душевной, той же боли, что разрывала и его самого.
Но вореки собственной воле Самуэль большую часть времени бодрствовал. Он наслаждался сумраком бессознательного, хотя Йосси делать всё возможное, чтобы вернуть друга к жизни, а Мириам ему в этом помогала.
Самуэлю нравилось ощущать ее теплые руки у лба. Она грустно улыбалась и приносила еду в надежде, что Самуэль скоро поправится.
В действительности же Мириам не было никакой нужды находиться у Барака и Деборы, поскольку те и сами заботились о Самуэле. Они приняли его в своем доме и обращались как с членом семьи.
Дебора рассказала ему, что в Галилее у нее живет сын, который переехал туда после того, как влюбился в одну социалистку из России. Эта сильная и смелая женщина чуть не плакала, говоря о своей невестке, разбившей ей сердце, отняв единственного сына, который оставил отчий дом, чтобы сражаться с пустынными ветрами и ковырять бесплодную землю, пытаясь превратить ее в цветущий сад, вместе с другими такими же мечтателями, как она сама.
Самуэль не знал, сколько времени он провел в доме Барака и Деборы; несмотря на всю благодарность, которую он испытывал к этим людям, ему не терпелось вернуться в Сад Надежды. Он хотел своими глазами посмотреть на разрушения, которые остались после Наби-Муса.
Сколько ни просил он Йосси отвезти его в Сад Надежды, друг был непреклонен.
— Подожди немного, ты еще слишком слаб, — говорил тот. — К тому же существует угроза новых беспорядков, я прочитал в газетах, что на конференции в Сан-Ремо решили отдать Палестину Великобритании. Премьер-министр Джордж Ллойд подписал мандат.
— Это плохо? — устало спросил Самуэль.
Йосси не знал, что ответить; он и сам не мог сказать, плохо это или нет.
Однажды вечером в комнату Самуэля вошла обеспокоенная Дебора. Приблизившись к кровати Самуэля, она прошептала:
— Тебя хочет видеть какой-то араб, говорит, что он твой друг. Там с ним еще женщина.
— Пусть войдут, — разрешил он, даже не задумываясь, кто бы это мог быть.
Дебора удивилась, увидев, какой радостью осветилось его лицо при виде молодого араба, что робко переминался, стоя в дверях и не решаясь войти, в то время как пришедшая вместе с ним женщина решительно направилась прямо к кровати Самуэля.
— Мухаммед! Дина! — воскликнул он, и из его глаз потоком хлынули слезы, копившиеся все эти дни.
Мухаммед положил руку на плечо Самуэля, слегка сжав. Он изо всех сил старался сдерживать слезы, но его глаза блестели соленой влагой. Зато Дина плакала навзрыд.
— Мы не приходили раньше, потому что в Иерусалиме еще слишком опасно, — сказал Мухаммед. — Я бы и сегодня не решился прийти, но ты же знаешь маму: она заявила, что если я сегодня не пойду вместе с ней, она пойдет к тебе одна. И потом... я не был уверен, захочешь ли ты нас видеть...
Самуэль сжал руку Дины в ладонях. Это была рука сильной женщины, знакомой с тяжелой работой, но также умевшей дарить друзьям тепло.
— Дина... спасибо... Я увидел вас, и мне сразу стало лучше, — улыбнулся Самуэль.
— А я тебе что говорила? — торжествующе заявила Дина, обращаясь к Мухаммеду. — Я же говорила, что никакие погромы и несчастья не смогут погубить нашу дружбу! Ничто на свете не может ее погубить! Уж поверь, я знаю Самуэля намного лучше, чем ты.
В словах Дины звучала истинная гордость — гордость человека, неопровержимо уверенного в своей правоте, а также безмерная любовь к этому человеку, которого так любил и уважал ее муж Ахмед и который лежал сейчас перед ней, жестоко избитый и почти беспомощный.
— Мне очень жаль, что так случилось, — Мухаммед, как мог, пытался объяснить другу, что произошло в день Наби-Муса. — Этого не должно было случиться...
— Мы тоже пострадали, — сказала Дина. — Хасан был ранен и чуть не умер, но сейчас уже поправляется, как и мой племянник Халед. Но кто пострадал больше всех — так это Лейла. Мало того, что в ней снова проснулась та боль, которую принесла гибель первенца, так теперь на нее еще и свалились все заботы по дому! Вот уж воистину несчастье излечило ее от лени: ведь ее муж и сын не в состоянии двигаться. Хасан так и вовсе потерял полноги, и теперь навсегда останется хромым, — в голосе Дины звучали печаль и тревога.
— Не волнуйся за Сад Надежды, — заверил Самуэля Мухаммед. — Мама, Айша и Сальма по-прежнему ухаживают за Касей и Мариной. Игорь еще очень плох, как и Руфь. Бедняга Натаниэль понемногу поправляется, но все еще не может двигаться. Анастасия навещает их каждый день, а Иеремия ухаживает за вашими оливами и фруктовыми деревьями.
— Мы с Айшой и Сальмой совсем сбились с ног, разрываемся между Садом Надежды и домом Хасана, — продолжала Дина. — Но ты не волнуйся, мы справимся.
Самуэль, который не молился со времен детства, теперь вознес Всевышнему благодарственную молитву, что в разгар неистовой бури сохранил в целости все те ниточки, что связывали его с Садом Надежды.
— Йосси говорит, что ты уже завтра можешь вернуться домой. Иеремия собирался за тобой приехать, а я вас провожу, — пообещал Мухаммед.
В эту ночь Самуэль впервые спокойно уснул. Визит Дины и Мухаммеда помог ему примириться с самим собой.
Все утро следующего дня ему казалось, что часы и минуты тянутся с несвойственной им медлительностью. Самуэлю не терпелось вернуться в Сад Надежды, и он попросил Барака помочь ему одеться, чтобы в любую минуту быть готовым к переезду. Вскоре Мириам пришла его проведать.
— Нога у Даниэля почти зажила, и он собирается завтра вернуться в Сад Надежды, — объявила она.
— Он не должен этого делать: рана может загноиться, — ответил Самуэль.
— Йосси говорит, что он скоро поправится.
— А Юдифь?
Глаза Мириам наполнились слезами. Юдифь совершенно ослепла и почти не могла говорить. Она так и не отошла от потрясения, пережитого во время погрома. Она ничего не видела, молчала и почти не двигалась.
Ясмин дни и ночи проводила у постели матери; Йосси не мог уделять ей должного внимания, ведь ему приходилось оказывать помощь множеству пострадавших, толпившихся за дверями дома. Сначала арабы не решались к нему идти, опасаясь, что врач-еврей может их не принять. Но Йосси был сыном Абрама и коренным иерусалимцем, это был его город, а эти люди — его соседи, и он никогда не смотрел на них как на врагов из-за различия вероисповеданий. Даже теперь он не испытывал к ним ненависти, как ни горевал из-за несчастья, постигшего Юдифь и друзей.
Мириам трудилась, не покладая рук, помогая зятю. Она стала замечательной медсестрой, почти такой же, какой была Юдифь. Работа помогала ей успокоиться, заставляла забывать о собственных бедах в заботе о других. Она благодарила Бога, что с ее сыном все обошлось, но вновь начинала роптать, видя пустые глаза Юдифи и отчаяние Ясмин, которая, как могла, старалась утешить мать. Теперь не могло быть и речи о том, чтобы Ясмин сопровождала Михаила в Тель-Авив, ей пришлось поставить крест на своих мечтах выйти замуж за этого дерзкого молодого человека, чья скрипка пела так пронзительно и печально.
В Саду Надежды пахло печалью; по крайней мере, если печаль имеет запах, то она должна пахнуть именно так. Во всяком случае, это ощутил Самуэль, когда с помощью Иеремии и Мухаммеда переступил порог своего дома. Кася со слезами бросилась его обнимать; одна рука у нее висела на перевязи; вслед за ней в объятия Самуэлю бросилась Айша. Дина тоже была здесь: готовила обед.
Самуэль настоял, чтобы ему помогли добраться до постели Руфи. На лице женщины виднелось несколько еще не заживших порезов, но гораздо хуже была ножевая рана — нож бандита пронзил верхнюю часть правого легкого. Йосси до сих пор удивлялся, каким чудом Руфи удалось выжить.
Марина потеряла ребенка, которого носила под сердцем. Самуэль даже не знал, что она беременна, об этом ему сказала Кася. Он любил эту девушку, как родную дочь, и ему тяжко было видеть ее лицо, обезображенное синяками — один из негодяев ударил ее ногой; но еще больнее ему было видеть на этом лице выражение безнадежности.
Игорь, как шепнул ему на ухо Иеремия, был скорее мертв, чем жив. Он пытался заслонить Марину своим телом, но в итоге нападавшие все равно ранили обоих. Игорю, конечно, досталось больше, и теперь трудно было признать в этом изуродованном лице его благородные черты.
Состояние Натаниэля оказалось лучше, чем ожидал Самуэль. Натаниэлю сломали ногу и ударили ножом в лицо, и теперь у него навсегда останется шрам, тянущийся от правого глаза до самого подбородка.
К Самуэлю подошла Анастасия, глядя на него с мукой в глазах, и Самуэль увидел в этих глазах отголосок прежней любви, в которой она когда-то ему призналась.
— Ни о чем не беспокойся, — сказала она. — Мы содержим ваш дом в порядке. Дина взяла на себя все заботы, Айша и Сальма тоже очень нам помогли, несмотря на протесты детей. Как ни кричал Рами, требуя внимания матери, она ни на минуту не оставляла Руфь и Марину. Она и за Касей старалась ухаживать, а ты ведь знаешь Касю: никому не позволяет о себе заботиться, все хочет делать сама. Моя дочь тоже приходит каждый день и помогает, чем может.
