Петр Киле - Утро дней. Сцены из истории Санкт-Петербурга

Б л о к. Я думаю о тебе каждый день. В твоих письмах ты точно что-то скрываешь. Но мне можно писать все, что хочешь. И даже должно.

Л ю б о в ь  Д м и т р и е в н а. Я не считаю больше себя даже вправе быть с тобой связанной во внешнем, я очень компрометирую себя. Как только будет можно, буду называться в афишах Менделеевой. Сейчас не вижу, и вообще издали говорить об этом нелепо, но жить нам вместе, кажется, невозможно; такая, какая я теперь, я не совместима ни с тобой, ни с какой бы то ни было уравновешенной жизнью, а вернуться к подчинению, сломиться опять, думаю, было бы падением, отступлением, и не дай этого бог. Ты понял, конечно, что главное тут влюбленность, страсть, свободно их принимаю. Определенней сказать не хочу, нелепо.

Б л о к. Да уж. Всего хуже - не знать. Что бы я ни узнал, мне будет вдвое легче. (Хватает первое, что попалось под руку, и бросает в дверь.)

 Любовь Дмитриевна исчезает, Блок один. И тут звонок, входит Любовь Дмитриевна. Блок бросается к ней, она плачет.

Б л о к. Вернулась!

Л ю б о в ь  Д м и т р и е в н а. Здравствуй! Я не надолго. Гастроли на юге продлятся до осени. Я уже не могла, не объяснившись с тобой, ни играть, ни дышать.

Б л о к. Кто он?

Л ю б о в ь  Д м и т р и е в н а. Тебе не нужно его знать. Пусть это будет паж Дагоберт, как я называю его.

Б л о к. В самом деле в нем есть что-то пажеское (он молод, юн?) и средневековое (честь, верность)?

Л ю б о в ь  Д м и т р и е в н а. Нет, нет. Он молод, да, южанин с украинским акцентом, с повадками хищника.

Б л о к. Понятно. А ведь Боря Бугаев сошел бы за пажа Дагоберта.

Л ю б о в ь  Д м и т р и е в н а. У рыцаря с его прекрасной дамой паж... Да, и на такую роль он напрашивался отчаянно.

Б л о к. Бедный Боря!

Л ю б о в ь  Д м и т р и е в н а. Бедная-то я.

Б л о к. Он бросил?

Л ю б о в ь  Д м и т р и е в н а. Нет, я порвала - глупо, истерично, беспричинно.

Б л о к. Беспричинно? И он принял?

Л ю б о в ь  Д м и т р и е в н а (заливаясь слезами). Не смотри.

Б л о к. Прости. Здесь твой дом, моя милая. Осень проведем вместе в Шахматове. А там - жизнь подскажет.

Л ю б о в ь  Д м и т р и е в н а. Ты хочешь испить из чаши моего горя?

Б л о к. Кто повенчан на счастье, тот повенчан и на горе.

Сцена 4

Шахматово. На террасе Александра Андреевна и Мария Андреевна.

         М а р и я  А н д р е е в н а          (откладывая книгу)Мне эта вещь не очень по душе.

      А л е к с а н д р а  А н д р е е в н аВзялась переводить, переводи,Пока не попадется что получше.Когда бы нам самим все выбирать,По склонности, издателя не сыщешь.

       М а р и я  А н д р е е в н аТы посмотри. Скорей тебе по вкусуПридется эта книга, уступлю.

      А л е к с а н д р а  А н д р е е в н аЯ пролистала мельком, нет, не надо.

        М а р и я  А н д р е е в н аОн беспокоен, избегает нас.

      А л е к с а н д р а  А н д р е е в н аЕго не отпускает драма "ПесняСудьбы".

           М а р и я  А н д р е е в н а                   Читал он мне ее, желаяУслышать критику, не похвалы.Пусть Станиславский расхвалил, но все жеНе взял с собой; погрешностей немало,Но хуже - действия и вовсе нет,Одна символика, хотя из жизниСвоей воссоздал треугольник: он,Она и друг, - все без страстей, интриги,И некая Фаина "Снежной маски",Обретшая лицо и имя тайны,Зовущей в мир героя; он ушелИз дома, не она, и он потерян,Не ведая путей; ну, в общем так,Все отвлеченно слишком и неясно.Куда все веселее в "Снежной маске".

      А л е к с а н д р а  А н д р е е в н аДа нет, и в ней все слабо, перепевыОдних и тех же слов и звуков в ритмах,Поспешных, рвущихся, - одна игра,И детская при том. Резвился детка.

        М а р и я  А н д р е е в н аИ то-то обошлись все с ним сурово?Комета пронеслась, исчезла где-то;Венера, не всегда сияя в небе,Осталась ли звездою путеводной?

      А л е к с а н д р а  А н д р е е в н аВеселого здесь мало и не жди.От писем Саша все угрюмей бродитИ рад подальше ускакать от нас;Как в сне моем я все скачу, скачуИ знаю что покоя мне не будет,Так он все дни и ночи где-то скачет.

        М а р и я  А н д р е е в н а      (раскрывая журнал на столике)А это что? Письмо от Любы. Может,Оставил он случайно?

       А л е к с а н д р а  А н д р е е в н а                                         Дай сюда.Он просто рассказать нам не решилсяИ заложил в журнал, что я просила.            (Читает.)"Люблю тебя одного в целом мире".

М а р и я  А н д р е е в н а. Какая новость!

А л е к с а н д р а  А н д р е е в н а. Ты слушай. "Часто падаю на кровать и горько плачу: что я с собой сделала!.. Быть с тобой хочу больше всего на свете... Но сколько муки я себе приготовила своим безумием, боже мой!.."

М а р и я  А н д р е е в н а. Постой! Что это значит?

А л е к с а н д р а  А н д р е е в н а (вздрогнув и промолчав). "В душе моей растет какое-то громадное благословление тебе и всему Шахматову, всем вам... Господь с тобой, целую твои руки, целую тебя, мой милый, мой ненаглядный".

Женщины переглядываются со значением. Блок у себя во флигеле.

Б л о к (прохаживается у стола). Что за охота проваливаться где-то на краю света с третьестепенной труппой? Не люблю я таких актеров, ох, как не люблю, заодно с Гете и Ибсеном... (Садится к столу.) Почему ты пишешь, что приготовила себе мучение? Меня очень тревожит это, и мне не нравится то, что ты сомневаешься в том, как я тебя встречу...

Г о л о с  А л е к с а н д р ы  А н д р е е в н ы. Саша, не хочешь ли чаю?

Б л о к. Нет, мама! Я ложусь спать.

Г о л о с  А л е к с а н д р ы  А н д р е е в н ы. Ну, хорошо. Спокойной ночи!

                  Б л о кКогда замрут отчаянье и злоба,Нисходит сон. И крепко спим мы оба       На разных полюсах земли.

Ты обо мне, быть может, грезишь в этиЧасы. Идут часы походкою столетий,       И сны встают в земной дали.

И вижу в снах твой образ, твой прекрасный,Каким он был до ночи злой и страстной,       Каким являлся мне. Смотри!

Все та же ты, какой цвела когда-тоТам, над горой туманной и зубчатой,       В лучах немеркнущей зари.

АКТ V

Сцена 1

Лесистая возвышенность между Шахматовым и Бобловым. Слышен топот копыт. Блок, соскочив с лошади, вбегает на холм и вскидывает руки, словно охватывая необъятные дали во времени. Что-то белое, как одеяние, или крылья лебедей, мелькает за рекой.

                  Б л о кРека раскинулась. Течет, грустит лениво              И моет берега.Над скудной глиной желтого обрыва              В степи грустят стога.

О, Русь моя! Жена моя! До боли            Нам ясен долгий путь!Наш путь - стрелой татарской древней воли            Пронзил нам грудь.

Наш путь - степной, наш путь - в тоске безбрежной,            В тоске твоей, о, Русь!И даже мглы - ночной и зарубежной -             Я не боюсь.

Пусть ночь. Домчимся. Озарим кострами             Степную даль.В степном дыму блеснет святое знамя              И ханской сабли сталь...

И вечный бой! Покой нам только снится              Сквозь кровь и пыль...Летит, летит степная кобылица              И мнет ковыль...

И нет конца! Мелькают версты, кручи...               Останови!Идут, идут испуганные тучи,                Закат в крови!

   Наступает ночь. Блок у костра над рекой.

                 Б л о кВ ночь, когда Мамай залег с ордою           Степи и мосты,В темном поле были мы с Тобою, -            Разве знала Ты?

Перед Доном темным и зловещим,            Средь ночных полей,Слышал я Твой голос сердцем вещим            В криках лебедей.

С полуночи тучей возносилась             Княжеская рать,И вдали, вдали о стремя билась,             Голосила мать.

И, чертя круги, ночные птицы             Реяли вдали.А над Русью тихие зарницы             Князя стерегли.

Орлий клекот над татарским станом             Угрожал бедой,А Непрядва убралась туманом,             Что княжна фатой.

И с туманом над Непрядвой спящей,              Прямо на меняТы сошла, в одежде свет струящей,              Не спугнув коня.

Серебром волны блеснула другу             На стальном мече,Освежила пыльную кольчугу             На моем плече.

И когда, наутро, тучей черной             Двинулась орда,Был в щите Твой лик нерукотворный             Светел навсегда.

   Утро нового дня. Блок выходит на луг.