Петр Киле - Утро дней. Сцены из истории Санкт-Петербурга

   Утро нового дня. Блок выходит на луг.

              Б л о кОпять с вековою тоскоюПригнулись к земле ковыли.Опять за туманной рекоюТы кличешь меня издали...

Умчались, пропали без вестиСтепных кобылиц табуны,Развязаны дикие страстиПод игом ущербной луны.

И я с вековою тоскою,Как волк под ущербной луной,Не знаю, что делать с собою,Куда мне лететь за тобой!

Я слушаю рокоты сечиИ трубные крики татар,Я вижу над Русью далечеШирокий и тихий пожар.

Объятый тоскою могучей,Я рыщу на белом коне...Встречаются вольные тучиВо мглистой ночной вышине.

Вздымаются светлые мыслиВ растерзанном сердце моем,И падают светлые мысли,Сожженные темным огнем...

"Явись, мое дивное диво!Быть светлым меня научи!"Вздымается конская грива...За ветром взывают мечи...

Сцена 2

Шахматово. Идет дождь. В гостиной большого дома Александра Андреевна беспокойно прохаживается; входит Мария Андреевна с книжкой в руке.

М а р и я  А н д р е е в н а. Детки вернулись с прогулки, совершенно мокрые и очень веселые.

А л е к с а н д р а  А н д р е е в н а. Не прояснивается?

М а р и я  А н д р е е в н а. Нет, мне кажется, только начинается. Там, где просвет, быстро надвигаются тучи и молнии блещут, как над полем Куликовым.

А л е к с а н д р а  А н д р е е в н а. Грома не слыхала.

М а р и я  А н д р е е в н а. Далеко же - и во времени, и в пространстве. Саша на радостях, что написал нечто получше, чем "Песня Судьбы", не усидел в Шахматове, уехал в Петербург, я боялась, прости меня, пьянствовать.

А л е к с а н д р а  А н д р е е в н а. Я тоже так думала. Оказывается, он ожидал возвращения Любы, будто она забыла дорогу в Шахматово.

М а р и я  А н д р е е в н а. Мне кажется, они условились. Может быть, Люба уже не собиралась сюда ехать. Объяснившись, приехали вместе, как ни в чем не бывало.

А л е к с а н д р а  А н д р е е в н а. Нет, что-то случилось. Саша серьезен до торжественности и вместе с тем весел.

М а р и я  А н д р е е в н а. Ну, это у него такой характер.

А л е к с а н д р а  А н д р е е в н а. Да, как у меня. Когда по-настоящему трудно, я подбираюсь, и пустяки меня не волнуют.

М а р и я  А н д р е е в н а. А Люба? Что означали ее отчаяние и намеки? Ничего не было?

А л е к с а н д р а  А н д р е е в н а. Ведет себя так, как ничего не было, то есть, как прежде, в лучшие минуты, этакая детская непосредственность, под стать Саше, когда он дурачится.

М а р и я  А н д р е е в н а. Но это теперь не выходит у нее до конца.

А л е к с а н д р а  А н д р е е в н а. Еще бы! Нельзя вечно играть девочку, будь ты настоящей актрисой в жизни и на сцене. Она беременна, и Саша это знает, но точно сговорились не думать пока об этом и не говорить мне. Игра в прятки, но природу не обманешь.

Входят Блок и Любовь Дмитриевна, свежие, как после купания, и задумчиво-серьезные до грусти.

А л е к с а н д р а  А н д р е е в н а (вздрагивая и уходя в сторону). Добрый вечер.

Б л о к. Как! Уже вечер? (Огорченно.) Мы опоздали на обед?!

Л ю б о в ь  Д м и т р и е в н а (переглянувшись с Марией Андреевной). Ну, начинается!

Блок с деловым видом, как бы совершая что-то очень важное, молча и торопливо принимается прибирать в гостиной, делая все навыворот: хватает стенную лампу и ставит под рояль; пыхтя и что-то бормоча про себя, поднимает тяжелое старинное кресло, вызывая вскрики и смех, и ставит на стол; продолжая чинить беспорядок, наводя как бы порядок, замирает перед вырванными с места диванными валиками и начинает обращаться с ними, как с детьми, называя их "Гога" и "Магога".

Вскрикивая и пугаясь, все смеются, не замечая, как устанавливается напряженная атмосфера, как перед грозой.

Л ю б о в ь  Д м и т р и е в н а (смеясь до слез). Хватит, Саша, хватит! Идем! Ты навел порядок, уложил спать деток, пора и восвояси.

Блок, упираясь, делает вид, что ударяется о косяк двери.

М а р и я  А н д р е е в н а. Ах!

А л е к с а н д р а  А н д р е е в н а (усаживаясь на диван). Ну-с, детки! Расшалились! Никак не могу привыкнуть к его дурачествам, что он клоун.

М а р и я  А н д р е е в н а (выглядывая в дверь). Валится с ног, тыкается головой о мокрый шиповник... И как не поцарапается?

А л е к с а н д р а  А н д р е е в н а. В дурачествах своих Саша безошибочен, как лунатик.

М а р и я  А н д р е е в н а. Люба, обессилев от смеха, с трудом удерживает его и тащит.

Доносится женский смех. И вдруг блеск молнии озаряет дом и разносится гром. Александра Андреевна прибирает мелкие вещи.

М а р и я  А н д р е е в н а. Да уберут сами. (Уходит к себе.)

Вбегает Любовь Дмитриевна с виноватым видом, ставит кресло на место.

Л ю б о в ь  Д м и т р и е в н а (усаживая свекровь в кресло). Простите меня. Уже месяц, как я приехала с Сашей в Шахматово, и все не было дня, чтобы я не замечала вопроса в ваших глазах. Спасибо за молчание, я уже не говорю о Саше. Вы, может быть, спасли мне жизнь. И ребенку.

А л е к с а н д р а  А н д р е е в н а (вцепившись руками о подлокотники). Значит, это случилось.

Л ю б о в ь  Д м и т р и е в н а. Да, не от Саши. Я была в отчаянии, хотела вытравить, да поздно. А Саша его принимает; ну, он и будет у нас.

А л е к с а н д р а  А н д р е е в н а. Он сам ребенок.

Л ю б о в ь  Д м и т р и е в н а. Он ангел. Никакая грязь его не касается.

А л е к с а н д р а  А н д р е е в н а. Я это говорю.

Л ю б о в ь  Д м и т р и е в н а. Саша еще хочет, чтобы я даже маме не говорила о всем горьком, связанном с ним. Это было одним из самых неразрешимых для меня вопросов - найти тут правду, по-настоящему простой, правдивый, без вызова и надрыва образ действия.

А л е к с а н д р а  А н д р е е в н а. Да, да.

Л ю б о в ь  Д м и т р и е в н а. Я думаю, Саша прав. С какой стати будут знать другие, что все равно не поймут, а унижать и наказывать себя - так ведь в этом наполовину, по крайней мере, вызова и неестественности.

А л е к с а н д р а  А н д р е е в н а. О, да, конечно.

Л ю б о в ь  Д м и т р и е в н а. Мне хочется, как Саша решит. Пусть знают, кто знает мое горе, связанное с ребенком, а для других - просто у нас будет он.

А л е к с а н д р а  А н д р е е в н а. Я знала. Поди к себе. Я тебе не судья. (Заговариваясь про себя.) Вытравить ребенка. Какая безумная жестокость!

      Любовь Дмитриевна, выпрямившись, удаляется.

Сцена 3

Санкт-Петербург. Квартира на Галерной. Мария Андреевна одна прохаживается по комнатам.

М а р и я  А н д р е е в н а. У Любы родился мальчик. Роды были очень трудные и долгие. Очень страдала и не могла. Наконец, ей помогли. Он слабый, испорчен шипцами и, главное, долгими родами. Мать, вместо облегчения, очень удручена, и неудивительно - началась родильная горячка. Саша ухаживал за ней и крошкой. И Аля здесь, давно приехала из Ревеля и живет в меблированной комнате, в Демидовом переулке. Сегодня в 3 часа дня ребенок умер. Мне сообщили. А здесь никого и вроде еще не знают.

                          Входит Блок.

Б л о к. Здравствуй, тетя! Хочешь чаю?

М а р и я  А н д р е е в н а. Ты не знаешь? Он умер.

Б л о к. Нет. (Одеваясь.) Я поеду в больницу. Побудь здесь. Я думаю, и мама еще не знает. Утром я видел Любу. Она лежала в жару и в дремоте, кризис миновал. Двух смертей не бывает. (Уходит.)

М а р и я  А н д р е е в н а (прохаживаясь в унынии). Ужасно жаль маленького крошку. Восемь дней всего прожил. Но, может быть, и лучше, что он умер, но в сердце безмерная грусть и слезы. Мне жаль его потому, что Любе его мало жаль. Неужели она встряхнется, как кошка, и пойдет дальше по-старому? Аля боится этого. И я начинаю бояться.

                    Входит Александра Андреевна.

М а р и я  А н д р е е в н а. Аля, ты откуда идешь?

А л е к с а н д р а  А н д р е е в н а. Я знаю. Маленький Дмитрий умер. Не в деда, верно, уродился.

М а р и я  А н д р е е в н а. Саша очень удручен?

А л е к с а н д р а  А н д р е е в н а. Это ему не свойственно, как и мне.

М а р и я  А н д р е е в н а. Да, в серьезных случаях он не капризничает и не киснет, ты тоже не склонна падать духом. Молодцы! Вы склонны ненавидеть в такие годины все, что не вы.

А л е к с а н д р а  А н д р е е в н а. А как иначе еще можно выдержать весь этот ужас?