Август Стриндберг - Красная комната. Пьесы. Новеллы (сборник)
Мать. Ты любишь Эрика?
Йоран Перссон. И да и нет! Мы соединены незримыми узами, будто вышли из одного помета, рождены под одной звездой. Его ненависть — моя ненависть, его любовь — моя любовь. И это приковывает нас друг к другу.
Мать. Да, сынок, у тебя свой путь, я тут тебе не попутчица.
Агда (входит с трехлетней дочерью). Здравствуйте, тетушка, здравствуй, Йоран!
Йоран Перссон. Здравствуй, детка; поди ко мне, Мария, скажи «здравствуй»!
Мария (подходит к письменному столу, перебирает бумаги). Здравствуй, дядюшка!
Йоран Перссон (ласково). Милый, милый цветик, разве можно трогать мои бумажки? Если б ты только знала, что ты наделала!
Мария. А зачем ты все пишешь и пишешь?
Йоран Перссон. Зачем? Если б я мог сказать! Вы, наверное, проголодались, будем обедать!
Агда. Спасибо, Йоран, ты преломляешь свой хлеб с голодным, а сам…
Йоран Перссон. Ух! Зачем ты так… А сколько раз я сиживал за чужим столом!
Мать. А сам ничего не ест!
Йоран Перссон. Совершенная неправда, когда я повесничаю по вечерам, я настоящий обжора и кутила не хуже других. Давайте-ка есть!
Все садятся за стол. В дверь стучат. Йоран встает и заслоняет стол ширмой.
Мария (закрывает лицо руками). Это Бука стучит? Мама, мне страшно!
Агда. Не шали, Мария, никакого Буки нет!
Мария. Нет, есть, мне Анна говорила! Я его боюсь!
Сванте Стуре (входя, высокомерно). Не удостоит ли меня господин секретарь своим вниманием на минутку?
Йоран Перссон. Хоть бы и надолго, господин советник…
Сванте Стуре. Граф, с вашего позволения. Быть может, вы не знаете, — я граф.
Йоран Перссон. Помилуйте, прекрасно знаю, тем более что я-то вас и пожаловал в графья!
Сванте Стуре. И вам не совестно?
Йоран Перссон. К чему этот тон! Я был советником короля во время коронации, и только благодаря моему ходатайству вы стали первым графом Швеции.
Сванте Стуре. Боже, неужто своим возвышением я обязан какому-то острожнику!
Йоран Перссон. Спокойней, господин граф! Юным вертопрахом мне случилось как-то раз проспаться в застенке, и я ничего не вижу тут зазорного, вас же следовало бы на весь остаток жизни туда упрятать за смуту и измену!
Сванте Стуре. Вот как!
Йоран Перссон (прячет бумаги на столе). Лишь великие заслуги ваши перед покойным королем Густавом спасли вас от заслуженнейшей кары. Теперь же — берегитесь!
Сванте Стуре. Не тебя ли, поповское отродье?
Йоран Перссон. Мать моя сидит за ширмой. Прошу не забывать!
Сванте Стуре. И шлюха там же!
Йоран Перссон. Стыдитесь, господин Сванте! Недавно я говорил о вас с королем; сказал ему, что Стуре всегда были славные, добрые люди; я и сейчас хочу так думать; но безумным высокомерием своим вы без конца себе вредите. Вы высокого рода, да, но что есть происхождение высокое? Что такое дворянин? Всадник! Управлять страною вы не умеете, знать ничего не желаете, кроме конюшни; презираете книжных червей, а меж тем им-то принадлежит настоящий день, спешащий мимо вас, не узнанный вами! Право и достоинство человека, уважение к чужому горю, снисхождение к греху — вот новые девизы, отнюдь не начертанные на гербах ваших. И я бы мог стать графом, но я не захотел, ибо мне назначено судьбою оставаться среди сирых и убогих, среди которых я рожден…
Сванте Стуре. Стало быть, батальон писак и полк подьячих пусть стоит между королем и народом?
Йоран Перссон. Государством должен править один, и никакие господа не должны стоять между королем и народом! Этому учит вся история наша, от Ингьялда, которого вы прозвали Опасным, ибо он сжигал мелких князьков, и Ярла Биргера[61] и Фолькунгов до Кристиана Тирана[62], рубившего князькам головы. «Король и народ» — вот что следует начертать на государственном гербе, и так оно когда-нибудь и будет…
Сванте Стуре. Герб этот выкуете вы, конечно?
Йоран Перссон. Как знать.
Сванте Стуре (орет). Могу я, наконец, сесть? Или прикажете стоять?
Мария (за ширмой). Мама, почему дяденька так страшно кричит?
Агда. Тише, тише, детонька!
Йоран Перссон. Сидите, стойте, как уж вам будет угодно, господин государственный советник, мне дела нет до рангов и отличий, я выше этого…
Сванте Стуре. Черт возьми!
Йоран Перссон. Не надо браниться, граф, там за ширмой ребенок и женщина…
Сванте Стуре. Вы, кажется, вздумали воспитывать меня!
Йоран Перссон. Да! Отчего бы нет? Как председатель королевского совета, я позволю себе сперва составить о вас понятие, ибо у нас теперь есть управа на непокорных…
Сванте Стуре. Королевского совета?
Йоран Перссон. Да, я верховный судия верховного суда…
Сванте Стуре. Но я государственный советник…
Йоран Перссон. Вы — советник, которого слушают, но не слушаются, я же королевский прокуратор, который приказывает и сам не слушается никого… если уж у нас пошла похвальба, как на конской ярмарке!
Сванте Стуре. Прокуратор? Это новость!
Йоран Перссон. Свежайшая! Вот и приказ лежит! Вместе с другими бумаги чрезвычайной важности!
Сванте Стуре (несколько вежливей). Однако это целый переворот…
Йоран Перссон. Да, и самый значительный после краха Карла Кнутсона[63] и церковной Реформации…
Сванте Стуре. И вы полагаете, шведские дворяне и риксдаг подчинятся этому новшеству?
Йоран Перссон. Я уверен! У короля Эрика — войско, флот и весь народ!
Сванте Стуре. Нельзя ли отворить окно? Вонь ужасная!
Йоран Перссон (рассерженно). Да, несколько пахнет кухней, и когда вы уйдете, мы проветрим… после вас! Только вам надо скорей уходить, скорей. Понятно?
Сванте Стуре уходит и задевает перьями шляпы о дверную притолоку.
Голову, голову берегите! Господин Сванте!
Сванте Стуре (возвращаясь). Я забыл перчатки!
Йоран Перссон (берет перчатки каминными щипцами и таким образом протягивает Сванте Стуре). Прошу вас!
Сванте Стуре осторожно выходит, Йоран Перссон придерживает дверь, а потом плюет ему вслед.
Смотри у меня! Обидел моих — теперь береги своих, как сказала гадюка.
Мария. Дяденька ужасно рассердился на дядю Йорана, да, мама?
Йоран Перссон (нежно). Дяденька ушел, детка моя милая, и никогда больше не придет.
Мать. Йоран, Йоран! А это правда, что ты ему сказал? Что ты прокуратор или как его?
Йоран Перссон. Конечно, правда!
Мать. Значит, будь великодушен с врагами.
Йоран Перссон. Уж это от них зависит. Как себя поведут. Их судьба в их руках и вот-вот решится.
Мать. В их руках?
Йоран Перссон. Да. Ведь господин Сванте пойдет сейчас болтать о том, что тут произошло; а у меня свои соглядатаи, и каждое злобное словечко этих князьков будет караться законом! А уж если они вступят в заговор — им несдобровать!
Мать. Будь великодушен, Йоран…
Йоран Перссон. Если знатные господа сами полезут на рожон, уж за мной дело не станет…
Макс (входя). Вы звали меня, секретарь?
Йоран Перссон. Сядь! (Матери.) Оставь нас, будь так добра! (Максу, дружески, но твердо.) Макс! Я слышал твой разговор с фрекен Карин…
Макс. Я и не сомневался!
Йоран Перссон. Зачем так резко, мой мальчик? Искренность твоих чувств я ни на секунду не подвергаю сомнению…
Макс. А вам-то на что мои чувства?
Йоран Перссон. О, я не хотел бы, чтобы эти чувства вредили тому, чья жизнь драгоценна для всех нас и для государства. Фрекен Карин может стать королевой, если ты оставишь ее в покое, и тебе не стоит печься о восстановлении ее чести, ибо этим займется сам король.
Макс. Не сделает он ничего такого!
Йоран Перссон. Выслушай меня, мой мальчик, то, что я сейчас скажу тебе, — все равно что королевское слово; и я тебе приказываю — отныне не приближаться к фрекен Карин, ибо малейшее сомнение короля в ее любви сделает его несчастным, ее же — погубит. Ты говоришь, что любишь ee! Прекрасно. Так докажи же, что печешься о ее благе!
