Татьяна Майская - Забытые пьесы 1920-1930-х годов
Смеются. Прыгают через веревку. ВАРЯ и НИНА некоторое время смотрят.
ВАРЯ. А ты как?
НИНА. Мне легче было. Сами откомандировали.
ВАРЯ. А где работала?
НИНА. В Чернигове [женотделила.]{175}
ВАРЯ. Как же отпустили? Склока?
НИНА. Нет, просто хорошо относились.
ВАРЯ. А родители как твои? Отец все по-прежнему зубы дергает?
НИНА. По-прежнему! Все беспокоятся, как питаюсь я.
ВАРЯ. Ну а бузишь все так же? Помнишь, как в Брянске шебаршили?
НИНА. Еще бы! Помнишь, секретарь боялся, когда мы закатывались вместе?
ВАРЯ (смеется). А помнишь, как моего парня на собрании отбрила? Я до сих пор, как вспомню…
НИНА. А где Ванюшка? Я и забыла спросить.
ВАРЯ. Ванька? Разошлась я с ним.
НИНА. Разошлась? Почему? Ванька хороший парень.
ВАРЯ. И умный. Умнее меня. Потому и разошлась.
НИНА. Как это?
ВАРЯ. Видишь, Нинка, ты не замужем, тебе не понять этого. Ну вот, понимаешь: и хороший, и умный. А было у него такое, отчего ушла. Забивал он меня.
НИНА. Забивал?
ВАРЯ. Да не кулаками, дура! Умом забивал. Я с ним глупела как-то и его умом жила. Черт его знает, почему! Всегда, понимаешь, выходило так, что он прав. И в самом деле прав бывал. И от этого я сама как-то не думала, а он никогда ко мне за советом не обращался. «Варя, Варюша, Варенька…» А если дело какое, идет к ребятам, меня не спрашивает — все равно я скажу так, как он. Учуяла я, что становлюсь баба бабой. Не сумел он мне от ума своего дать что-нибудь. Поговорила с ним, потолковала. И опять, выходит, он прав. Плюнула и ушла.
НИНА. А теперь как?
ВАРЯ. Да вот так, на холостом ходу.
НИНА. А я замужем, Варька.
ВАРЯ. Ты? Нинка-пичужечка! Ты — замужем? О-хо-хо-хо! Ну, рассказывай, что за парень.
НИНА. Терехин, Костя.
ВАРЯ. Да кто такой, рассказывай.
НИНА. Да что рассказывать. [Конечно, член партии. С семнадцатого. Рабочий. На фронте был много. У нас в бюро ячейки выбран.]
ВАРЯ. Довольна? Хорошо у вас с ним?
НИНА (после некоторой паузы). Хорошо… Ну а ты как учишься, Варька? Как у вас занятия поставлены?
ВАРЯ. Хорошо… Да что же ты мне не рассказываешь, как у тебя с парнем твоим?
НИНА. Что же рассказывать… Да вот он идет.
В дверь входит ТЕРЕХИН.
Костя!
ТЕРЕХИН. Я. А, это ты! Что?
НИНА. Вот Варя. Помнишь, о которой я тебе говорила?
ТЕРЕХИН. Варя? Пускай будет Варя. Ну, здорово, Варя, коли не померла.
ВАРЯ. Здравствуй, парень. (Нине.) Вот какой муж у тебя!
ТЕРЕХИН. Муж. Ну, это ты, тетя, зря. [Никогда мужем не был и не буду.] Тошнит меня от этого словечка. Интеллигентщина!
ВАРЯ. А как же — сожитель? Или еще как?
ТЕРЕХИН. А никак. Живем — и баста! А ты что, не из загса ли будешь — регистрировать пришла?
НИНА. Костя!
ТЕРЕХИН. Крестили Костей. Ну, пока! Желаю здравствовать.
ВАРЯ (смотрит ему вслед). Грубоват паренек твой.
НИНА. Что это тебе нежностей китайских захотелось? Рабочий парень…
ВАРЯ. Да… Но…
Уходят, разговаривая. ТЕРЕХИН идет к кольцам, упражняется.
ТЕРЕХИН. Эх, черт, стар стал! Раньше вот я выкомаривал!
ПЕТРОСЯН. А «лягушку» сделаешь?
ТЕРЕХИН. Я-то сделаю, а вот ты сделай.
ПЕТРОСЯН. Ты сначала.
ТЕРЕХИН. Ну-ну.
ТЕРЕХИН делает «лягушку».
Теперь ты, Петросян Петросяныч.
ПЕТРОСЯН. Что ты, я не умею.
ТЕРЕХИН. Нет, душа с тебя вон! Взялся — делай!
ПЕТРОСЯН хочет бежать. Его не пускают. Смеясь, тащат к кольцам.
ПЕТРОСЯН. Товарищи, я себе спинной позвонок сломаю.
ИВАН. Ничего. Мы тебе новый вставим.
ПЕТРОСЯН хватается за кольца, выгибается, пытаясь сделать «лягушку», одна нога у него выскальзывает, и он раскачивается, уцепившись за одно кольцо руками и ногой.
ПЕТРОСЯН. Ой, остановите эту проклятую фигуру, товарищи, больше летать не могу! (Кричит.)
Его снимают, смеясь. ТЕРЕХИН идет к другой группе. Там ПРЫЩ, БЕЗБОРОДОВ, ПЕТР ЛЯМИН, ВОЗНЕСЕНСКИЙ, ЛЮТИКОВ, БЕСЕДА, АНДРЕЙ.
ТЕРЕХИН. Здорово, ребята! О чем речь?
ВОЗНЕСЕНСКИЙ. Да вот между Андреем и Безбородовым спор.
ТЕРЕХИН. О чем спор?
БЕЗБОРОДОВ. Да вот, понимаешь, привязался он ко мне, будто я на прошлой неделе ему сказал, что коммунизм — это советская власть плюс электрификация{176}. Я вспоминаю, действительно, что-то подобное я говорил.
ТЕРЕХИН. Ты это сказал.
БЕЗБОРОДОВ. Да, сказал, ну…
АНДРЕЙ. Ну а теперь он отрекается. Говорит, что не подумав сказал.
Общий смех.
БЕЗБОРОДОВ. Ну вот, хохочут. Скажешь какую-нибудь глупость, пошутишь с ними, а они придираются.
Смех.
АНДРЕЙ. Так ты, значит, не подумав сказал?
БЕЗБОРОДОВ. Ну конечно.
АНДРЕЙ. Вот оно что! А я-то думал, что Ленин эту твою фразу использовал.
БЕЗБОРОДОВ. Какую фразу?
АНДРЕЙ. Да эту же. Вот, читай.
Показывает ему заранее приготовленный том Ленина.
Видишь: «Коммунизм — это советская власть плюс электрификация».
Общий смех.
БЕЗБОРОДОВ. Ну вас ко всем чертям! Мерзавцы!
ПЕТР. Зачем разыгрывать его? Глупо!
ВОЗНЕСЕНСКИЙ. Пусть занимается! Ни черта не делает. Дрыхнет целыми днями.
ПЕТР. А нужно ли заниматься?
БЕСЕДА. Ну вот, сейчас заведет шарманку, что все равно, сколько ни познавай, познать все достоверно нельзя, значит, знания — нуль.
ПЕТР. Доказывать тебе я ничего не буду. Ты мужик. Ты тут выучишься, как в твою телегу гвоздь вколачивать, и поедешь довольный. Чего тебе еще надо?
БЕСЕДА. Ничего и не надо. Лишнего ничего не надо. А что я мужик, так это правильно. И для мужика учусь. А мужику твоих философий не надо. (Насмешливо.) А к чему на земле жизнь? А что к чему привешено: человек к носу или нос к человеку?
ПЕТР. Дурак!
БЕСЕДА. Где нам до вас.
ТЕРЕХИН. Бросьте, ребята! Трудности, конечно, есть — бороться надо. Вы лучше послушайте. Кругликов Феньку обходил. [Спариваются.]
ВОЗНЕСЕНСКИЙ. Знаем, знаем! Говорил уже. Квартирку подыскивает.
ТЕРЕХИН. Не дурак парень. Фенька — девочка смак. Только одно — интеллигенточка.
ЛЮТИКОВ. А у тебя-то?
ТЕРЕХИН. У меня…
В дверь входит ЛЁНОВ. Андрей кричит во всю глотку.
АНДРЕЙ. Ребята! Лёнов пришел! Пушкин наш, Александр Сергеевич! Товарищ Лермонтов, Михаил Юрьевич! Присядьте, пожалуйста. Мы вам сейчас пьедестальчик приготовим.
С притворной торжественностью ставит его на стол.
ЛЁНОВ. Все шуткуешь, Андрюшка? Здорово, ребята!
С ним здороваются.
ТЕРЕХИН. Что это у тебя на ряшке синее?
ЛЁНОВ. Били вчера.
ЛЮТИКОВ. Опять?
ЛЁНОВ. Ну да. Выпили здорово. Федька Кукин начал английских консерваторов ловить. Ловит — и в бутылку. Поймал тринадцать. Ну, говорит, господи, благослови. К заведующему. «Вы заведующий пивной?» — «Я». — «А почему у вас английские консерваторы в бутылках?» — «Нет, — говорит, — молодой человек, это вы спьяну». — «Ах, спьяну? Ну, погоди!» Бац ему бутылкой. Ну, конечно, начали им землю утрамбовывать. Я вступился. И мне перепало.
АНДРЕЙ. Ну!
ЛЁНОВ. Что — ну?
АНДРЕЙ. Консерваторы-то вылетели?
ЛЁНОВ. Вылетели… Мы из пивной вылетели.
Смех.
ВОЗНЕСЕНСКИЙ. А я думал, это тебе в вашей литературной драке подбили.
ЛЁНОВ. Ну, эти драки меня не касаются. Это «пролетарские». Я в придворные поэты не лезу. Я пишу…
ФЕДОР. И пьешь.
ЛЁНОВ. И пью. А ты думаешь, поэт может не пить? Есенин какой поэт был{177} — пил. Старые поэты — пили. В этом вдохновение, брат. Без этого ничего не напишешь. Какой настоящий поэт не пьет, особенно теперь?
