Том 9. Драматургия (86) - Алексей Николаевич Толстой
Нина. Успешно идет эта ваша тренировка?
Артамон. Ах, Нина, ты немножко только войди в мое положение… После тебя – никто, поверь, никто не может понравиться.
Нина. Даже певичка от Яра.
Артамон. Фи! Это было под пьяную руку, ты слишком нетерпима… И притом совершенно недооцениваешь себя… Ведь ты чертовская женщина! И я люблю эту твою дьявольскую ревность.
Нина. Пожалуйста, я ни к кому не ревную…
Артамон. Нина… приходи вечерком в сад… По некоторым причинам я удираю сию минуту и не явлюсь до вечера… Родная моя, на минутку забудь, попробуй, приди… Я должен рассказать невероятно много…
Нина (после молчания). А если приду?
Артамон. Ты же знаешь, что!.. Мне здесь смертельно скучно… Я понял, что без тебя нет жизни нигде. Ну, приди… Если нужно – ругай меня, поколоти, только приди…
Голос Сонечки. Ау!
Нина. Зовет, идите.
Артамон. Милая, согласись… (Хватает ее, целует.) Родная моя, как я тосковал.
Нина. Пусти…
Квашнева (глядит на них из-за кустов.) Ох, батюшки, запыхалась…
Артамон исчезает. Квашнева входит. Как воз везу, разорвет меня как-нибудь в одночасье. Входит Сонечка с охапкой листьев. Сонечка. Это не вы аукали, нет? Нина не отвечает.
В лесу то там, то здесь аукнется, смотрите, какие листья. (Вздыхает.)
Квашнева. Нилку этого посылать, как за смертью… (Соне.) Кто аукался?
Сонечка. Я почем знаю. Ходят в лесу по грибы и аукаются… Мама, кого мы ждем? Пойдемте…
Квашнева. Уйдешь, а без хозяйского глаза коляску рычагами разворочают… Отсырела я, вот что… Чаю хочу.
Вдали голоса.
Идут, никак, слава богу… Софья, покричи! Сонечка (идет и аукает). Ау! мы здесь!
Голоса приближаются – откликаются ближе.
Квашнева. Мать за дуру почитает; знаем мы, какие в лесу грибы аукаются, отвернись на минутку. (Быстро перекинулась к Нине.) Ну что, красавица, надумали? Видела, все видела, время не теряли, спасибо, – так-то лучше, сразу быка за рога. Чем могу, отблагодарю – брата моего уговорю страховаться… Согласны… значит?
Нина (с трудом). Хорошо. Согласна.
Сонечка. Мужики пришли.
Квашнева. Спасибо вам, милая. Заварим с вами кашу – только ложку припасай.
Уходят.
Занавес
Действие второе
Зал в доме Коровина. Под вечер. Три высоких окна прямо; убранство залы старое, перед окном кресло с большой спинкой, скрывающей Клавдия Петровича. Направо дверь, налево ступени, арка и видна столовая. На ступеньках стоит Нил, повыше Катерина.
Катерина. Ну что, Нил?
Нил (шепотом). Я уж распорядился, побежали выручать; приказал, чтобы рычаги захватили беспременно. Спит наш?
Катерина. Бог его знает, голубчика, спит, али так глазки закрыл. Давно чего-то не шевелился.
Нил. Сказать надо бы, что гости-то.
Катерина. Да как сказать; сама не знаю, что надо; помутилось в глупой моей голове. Нил, ведь срок завтра моему аттестату.
Нил. Катерина, любезная моя, воздержитесь, время не такое; дайте молодых окрутим, тогда пейте на здоровье.
Катерина. Пропадущая моя голова; за что, за что господь наслал такую скверность…
Нил. Бестолку не пошлет, была, стало быть, к тому причина; ведь вы не без яду, Катерина Ивановна…
Катерина вздыхает.
Гостям приготовили покушать?
Катерина. Петуха велела зарезать, с кашей его сварю.
Нил. Что это вы, Катерина Ивановна: с кашей только бедные едят…
Катерина. Так с чем же, петух ведь лиловый.
Нил. Изрубить его мелко и в котлету.
Катерина. И то надоумил – обеспамятела я, обестолковела.
Нил. А вы погромче, может, наш-то проснется…
Катерина. Ох, боюсь, – вдруг раскроет глазки и огорчится…
Нил. Что же нам делать? Приедет Квашнева, кинется к нему сразу – хуже будет.
Катерина. Ты сам постучи.
Нил. И то постучать, да прибрать, пока гости не наехали. А вдруг возьмут да наедут. Долго ли до беды. (Сходит в залу, будто прибирает, двигает кресла, роняет вещи.) Артамон Василич, вот уж хлюст, боюсь я его до смерти.
Катерина. Насилу его после чая в сад прогнала; вчера говорил, говорил, говорил, говорил – птица и та помолчит в свое время; наш-то совсем затосковал; что делать будем?
Нил. Чего ему у нас нужно, никак не добьюсь.
Катерина. Барину паровик свой продает. У нас паровиков и без его достаточно; а он: ты, говорит, Клавдий Петрович, купи все-таки, по крайности ездить на нем будешь.
Нил. Станет вам Клавдий Петрович на паровике ездить! (Таинственно.) Дело не в паровике; Артамон Василич воду мутит, охота ему за Сонечку с нашего барина получить отступного.
Катерина. Вот грех, прости господи! (Вздыхает.) Пойду петуха щипать.
Нил. Идите, да воздержитесь, Катерина Ивановна.
Катерина вздыхает и уходит.
(Громко.) Ох, приедут гости: Марья Уваровна с дочкой и еще неизвестная путешественница. Ей-богу, сейчас приедут… (Роняет кресло.) Клавдий Петрович, а Клавдий Петрович!
Клавдий (высовывает из-за спинки голову). Что ты так стучишь?
Нил. А я говорю – гости могут приехать.
Клавдий. Не надо их…
Молчание. Послушай… (Садится на диван.)
Долгое молчание.
Сегодня она опять приснилась.
Нил. Портретная-то?..
Клавдий. Да. Сначала вижу – будто я маленький и залез на дерево. На ветках все гнезда, и птицами пахнет. Залез и сижу, а внизу на земле красные бумажки валяются, от прошедшего фейерверка. Вдруг стало мне грустно, а потом еще грустнее… Сижу на дереве и заплакал… (Задумался.)
Нил. Вот со мной тоже бывает. Сижу, сижу, и ни с того ни с сего заплачу.
Клавдий. Странно стало – отчего грущу, и вдруг понял – вижу, по нашей поляне идет фигура. Так и захолонуло. Потом все перепуталось, перепуталось, перемешалось.
Нил. И у меня тоже, постоянно в голове все перепутается.
Клавдий. Сны оттого чудесны, что легко перелетаешь, не нужно ходить, маяться… То на дереве сидишь, и вдруг уже перед балконом… А полукруглое окно, знаешь, под крышей, сразу раскрылось, на подоконник облокотилась девушка, глядит глазами на небо, на сад, на дорожки и улыбается грустно… А сердце мое вот так и стучит; вглядываюсь, у ней знакомое лицо, родное… Хочу, чтобы и на меня посмотрела – посмотрит, и будет счастье… Рукой бы махнуть – не двинуться – а лицо у нее такое знакомое, боже мой…
Нил. На Сонечку сходственное?
Клавдий. Нет. Сонечку никогда не вижу во сне, она не настоящая… А на нее, на Нину, на наш портрет… (Встает.) Нил, найди портрет… Прошу тебя… Он никуда не мог деваться, его спрятали нарочно… Он сто лет висел здесь, тридцать лет я гляжу на него… Найди, жить не могу… Она единственная… Мне казалось, если я долгие годы буду глядеть и хотеть, она придет. А жизнь пролетела…
