Том 9. Драматургия (86) - Алексей Николаевич Толстой
Нил. Смотри, смотри, насмотрелся… Ах ты… Привязался к чужой невесте, жулик… (Глядит под косогор.) Никак кучера собрались драться… Подожди, дай срок, я тебе разъясню…
Из-под кручи выскакивает Володька с кнутом. Володька. Я тебе покажу, как перепрокидывать! Из-под кручи вылезает Никитай с кнутом.
Никитай. Ты зачем барский тарантас увязил?
Володька. Я тебе покажу: перепрокидывать!
Никитай. Ты зачем меня увязил?
Володька. Я тебе покажу!..
Никитай. Покажи…
Нил. Кучера, кучера, как вам не совестно, господа в болоте сидят, а вы бранитесь… (Кидается их разнимать и от обоих ему попадает.) Ай, светы мои! ай! светы мои!
Володька. Ишь ты, как подвернулся!
Никитай. Кажись, я все по тебе, да по тебе, Нил?
Нил (отбежав). Меня-то за что? Бесстыдники…
Володька. Кабы не он, я бы тебе пух выпустил, дядя Никитай.
Никитай. Ты на меня рискнул?
Голос Квашневой. Никитай!
Нил. Господ тащите, бесстыдники! Иду! Вот вам Клавдий Петрович всыплет перцу.
Голос Квашневой. Никитам, Никитай, иди же ко мне.
Никитай. Сейчас. Ах, молодой какой, да неласковый…
Голос Квашневой. Никитай. Никитай…
Никитай. Иду, не тысяча ног. (Идет.) С тобой, Володька, ужо расправлюсь. Я знаю, ты краденых лошадей в Колывань гонял. (Улезает вниз.)
Володька. Ишь ты… И то, пойти барышню мою вызволить. Дядя, подсоби-ка. (Идет.)
Нил. От Никитая вытерплю, от тебя не снесу… Где такой закон – кнутами стегать… Вор, конокрад, уж наверно…
Володька. Заладили… (Улезает вниз.)
Но снизу появляется Нина, протягивает Володьке руку, тот ее вытаскивает
Нина. Нечего сказать – ямщик, иди скорей, отвяжи чемодан, брось его на сухое место…
Володька. Ладно… Только, барышня, раньше, как завтра к вечеру, отсюда не выберемся, ось поломана… Доведется вам пешечком до усадьбы дойти, коней и чемодан я туда доставлю… (Ушел.)
Нина. Ах, как неприятно…
Нил. Доброго здоровья, сударыня…
Нина обернулась, взглянула.
Никакой неприятности от посещения нашего барина, кроме удовольствия, никто еще не получал.
Нина. Вы кто такой?
Нил. Дьяк в расстриге, Нил Перегноев, нахожусь в настоящее время при Клавдии Петровиче личным секретарем и переписчиком.
Нина. Клавдий Петрович Коровин? Кажется, я слышала. Что же он, писатель? Что вы переписываете?
Нил. Ничего отроду не писали, спят да бормочут под нос, – все их препровождение; а я для-ради занятия из старых газет новости в тетрадь вписываю и им иногда читаю, они и дивятся, сколько людей на свете живет.
Нина. Именье большое?
Нил. Большое, никому даже неизвестно, сколько земли в нем. В одной усадьбе дома друг на дружке стоят – до чего их множество.
Нина. Страховано?
Нил. Не могу сказать. Управляющий знает… А живем скучно – мухи и те вывелись. Муха любит общество, можете себе представить. А штату нашего всего я да Катерина – достойная женщина, хотя с пороком, три раза в году напивается, как змей, с разрешения монаха Пигасия, имеет к тому аттестат. А уж напьется, беда, будто черт ее какой вилами шпыняет…
Нина. Вы всегда столько говорите?
Нил. На стороне балуюсь, а дома строжайше запрещено; у Клавдия Петровича кружится голова, когда говорят или еще по дверям шмыгают… Вот сами увидите: он вам обрадуется; вы замечательное сходство имеете…
Нина. Какое сходство?
Нил (таинственно). Не человеческое… Про портрет ничего не знаете? Ну, то-то, он у нас пропал. Уж такое горе!
Нина. Не понимаю.
Голос Квашневой. Не тащи, не тащи ты меня, руки вывернешь, старый бес…
Нил. Это Квашнева, Марья Уваровна лезет. Необыкновенный, можно сказать, кладезь добродетелей. (Бежит к обрыву, чтобы помочь Квашневой взобраться.)
Нина. Какие все странные. Или после города по-иному всё. (Глядит на деревья, задумалась.)
В это время Квашнева, а за ней Сонечка вылезли из-под кручи. Квашнева сердито стряхнула с себя руки Нила и Никитая.
Квашнева. С тобой, Никитай, в жизни больше не поеду. Вон! Прочь от меня, негодники! Иди к лошадям. (Садится на пень.) Подраться ему приспичило. Ведь лошади могли дернуть и расшибить меня, как тыкву.
Никитай. Не дернули же. (Уходит.)
Нил. Вы сухонькая, Марья Уваровна, капельки не попало, дозвольте репейничек снять.
Квашнева. А ты, чучело, сударь мой, передай своему Клавдию Петровичу – на него в суд подам за негодные дороги…
Нил. Дождь один виноват, плюхал всю ночь, плюхал, Марья Уваровна…
Квашнева. Вот я тебе плюхну. Я тебе не Марья Уваровна. Да что ты стоишь? Беги, одна нога здесь, другая там, доложи барину, что сижу в его лесу на пне, как куча.
Нил. Лечу-с… (Повернулся, побежал.)
Квашнева (вдогонку). Народ гони с рычагами, коляску рукой не вызволить…
Нил (стал). А я старался, грибков для вас посбирал, все думаю – уж чем угодить Марье Уваровне… (Убегает.)
Квашнева. Вот так пассаж![1] Чинили, чинили коляску, а теперь опять чини. Софья, не сиди на голой земле, подстели ватерпруф.1
Сонечка слушается.
И вам, сударыня, хоть и не знаю имени-отечества, а не советую. У нас помещица одна, Собакина, села на холодную землю и простудилась…
Нина. На мне теплая юбка, ничего…
Квашнева. Мошенники эти кучера, нарочно норовят залезть куда-нибудь погаже, в болото.
Сонечка. Воображаю, мама, Клавдий Петрович как засуетится. Ну, чтобы если приехали просто, а вы все сердитесь.
Квашнева. Она у меня дурочка… Замуж ее отдаю за Коровина. Но до чего неповоротлива – я за нее расшибаюсь, она же вот, как сейчас, – каменная, нос этот у нее кверху…
Сонечка. Заладили свое при посторонних.
Нина. Скажите, где застраховано это имение?
Квашнева. Не здешняя вы?
Нина. Нет, проездом.
Квашнева. Ну, то-то. Сколько я крови через его страховку испортила – сказать трудно, нигде не застраховано – вот и все. На что глухой наш уезд, а даже мужик последний от огня в сохранности, кроме Клавдия Петровича, подите с ним поговорите…
Нина. Вот и прекрасно, очень кстати…
Квашнева. Да… Ну да… (Помолчав.) Что кстати-то?
Нина. Это меня очень устраивает.
Квашнева. Устраивает; конечно, – не пешком же вам за собой чемодан таскать… Клавдий Петрович тарантас одолжит с удовольствием.
Нина. Именье огромное, я слыхала, должно быть, Коровин прекрасный хозяин.
Квашнева. Да уж такой хозяин… По правде скажу – все мы живем с прохладцей, не торопясь, не как в других уездах; там и фабрики, телефоны, и не разберешь – помещик это или жулик: слава богу, телефона у нас нет и в помине. Как можно с человеком говорить и рукой его нельзя достать, ведь он тебе в трубку такое брякнет – поди потом, судись!
Сонечка. Что
