Григорий Гольдштейн - Художественный свист. Пьесы
ПЕТР. Он всегда мечтал, чтобы я работал в органах…
ИЛЬЯ. Что? (Илья сильно растерян.)
ПЕТР. И был счастлив, когда это случилось…
Небольшая пауза.
Давай выпьем? Или ты все?
ИЛЬЯ. Что ты сказал?
ПЕТР. Я предложил выпить. С папиной подачи за всех за нас живущих. Давай!… Прекрати таращиться! Ты будешь пить?
ИЛЬЯ. Этого не может быть!
ПЕТР. Ну-с, чем закусим?
ИЛЬЯ. Как же так?
ПЕТР. Рыба кончилась, остался хрен… Будь здоров! (Выпивает.)
ИЛЬЯ. Ты лжешь!
ПЕТР. Зачем бы? Он ведь и мой отец.
ИЛЬЯ. Ты утверждаешь, он был…
ПЕТР. Я ничего не утверждаю. Я знаю, что был он веселым общительным человеком, который знал если не полстраны, то пол-Москвы точно. Который располагал к себе после первых трех фраз. Который умел дружить. Который входил в любой кабинет и мог со всеми обо всем договориться. И если бы не эти его умения, сидеть бы тебе не пересидеть, а не служить два года. (Кричит.) Кто тебя заставлял лезть в это дерьмо? Что ты еще умеешь, кроме как обсуждать мировые проблемы? Чем ты можешь заработать?… Я очень хорошо помню, как ты вернулся из армии. Мама много раз говорила отцу, чтобы он пригласил тебя к нам, потом уже и с Леной, и с ребенком. А он – нет, Илья плохо повлияет на Петю! И я только сейчас понимаю, как он был прав, потому что такого упрямого барана днем с огнем не сыскать. Система ему не нравится! И что теперь? Повеситься? Это я хочу, это не хочу, но деньги мои, и вы мне их отдайте!… Ты очнись, историк: получить квартиру в восемьдесят квадратов, да в центре Москвы, да в те годы – это что, за красивые глаза? Будь тогда последователен и честен, возьми, да и откажись от неправедно нажитого!… Нет?… Не хочешь?…
Пауза.
Струделя нет, чай пить не буду. Надо с Ленкой попрощаться. (Кричит.) Лена!
Входят ЛЕНА и НАСТЯ.
ЛЕНА. Мальчики, что вам принести? А мы с Настей попили на кухне чай… с тортиком… Вполне приличный тортик… Настя говорит, хрущевки точно будут сносить… а сталинские дома пользуются очень большим спросом…
ИЛЬЯ. А-а-а-а-а…
ЛЕНА. Что такое?
ИЛЬЯ. Как здесь можно жить?… Где брать на это силы?… Ведь все было со мной… Не в кино и не в прошлом веке, как они научились говорить, а со мной!… Я не старый человек… мне только сорок три года… Как здесь можно жить?…
Небольшая пауза.
Подожди, Петя!… Хоть ты и не любишь… я хочу показать тебе… кое-что…
ИЛЬЯ подходит к проигрывателю и поворачивается к ПЕТРУ, ЛЕНЕ и НАСТЕ лицом.
Выступает…
ЛЕНА. Илюша, это никому не интересно!
ИЛЬЯ. Почему, Лена? Это же… папин номер!… Выступает (внезапно что-то вспомнил) … стоп, как же…
ИЛЬЯ бросается к шкафу и достает оттуда старую косоворотку.
Надевает ее. Становится на свое место.
Выступает… Илья Трахтенбройд! (Ставит пластинку.)
С первыми звуками свиста ИЛЬЯ начинает двигаться – это не танец, скорее какие-то прыжки и беспорядочные движения. ИЛЬЯ суматошно бегает вокруг стола, кричит, машет руками, пытается всех вовлечь в свою странную пляску.
Ну, что ж вы, друзья!… Под папин аккомпанемент!… Присоединяйтесь!… Ну, же!… Почему я один?…
Свист завершился. ИЛЬЯ, обессилев, садится на стул. В наступившей тишине слышен только скрип иглы о вертящуюся пластинку.
Пауза.
ПЕТР. Всё?
Пауза.
Пойдемте, Настя. Пора и честь знать.
НАСТЯ. Я…
ПЕТР. Пойдемте, я скажу водителю, вас довезут. Уверен, вы поняли: без меня здесь что-то сделать невозможно. (Лене.) Пока. Звони. Уложи его. (Выходит вместе с Настей.)
Пауза.
ЛЕНА. Илюша! Илья, как ты?
ИЛЬЯ. Плохо.
ЛЕНА. Поедем?
ИЛЬЯ. Куда?
ЛЕНА. Пока домой.
Затемнение.
Занавес.
Дочь президента Клинтона
Пьеса в тринадцати сценах
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
АЛЛА
ГЛЕБ
МАША
ФЕЛИКС
Действие происходит в Москве.
Сцена первая
АЛЛА, ГЛЕБ
ГЛЕБ. Алла, ты можешь не мешать ребенку!
АЛЛА. Она уже два часа не подходит к телефону.
ГЛЕБ. Ей сейчас не до тебя.
АЛЛА. Хорошо, но два часа!
ГЛЕБ. Это я виноват – похоже, сама ты давно отвыкла. (Смеется.) Да ладно дуться! Я же тебя люблю…
АЛЛА. Уйди, прошу тебя…
ГЛЕБ. Аллусь, надо быть современным человеком, продвинутым.
АЛЛА. Знать бы, что это.
ГЛЕБ. Давай, я тебе покажу…
АЛЛА. Отстань!
ГЛЕБ. Понимаю, вообразить, что там вытворяет твоя собственная дочь на пару с молодым человеком – это не каждая мать выдержит.
АЛЛА. Болтун!
ГЛЕБ. Ты хоть поучила ее чему-нибудь?
АЛЛА. Сейчас как тресну тебя по башке, вот увидишь, дошутишься!…
ГЛЕБ. Киска!
АЛЛА. Почему ты вообще решил, что у нее свидание?
ГЛЕБ. От тебя услышал.
АЛЛА. Я сказала только, что у нее будут гости. Кстати говоря, у нас тоже.
ГЛЕБ. Ты кого-то пригласила?
АЛЛА. Не я, Маша.
ГЛЕБ. Как это?
АЛЛА. Она сказала, что позвала гостей и к себе, и к нам.
ГЛЕБ. Что значит к нам?…
АЛЛА. Глеб, я давно перестаю что-либо понимать.
ГЛЕБ. Кто же нас посетит?
АЛЛА. Вопрос.
ГЛЕБ. Можно было его задать.
АЛЛА. Ты же знаешь, как с ней разговаривать!
ГЛЕБ. Ну, сходи к ней. Тебе трудно сбегать в соседний подъезд?
АЛЛА. У нее темно. Мы проходили, в окнах свет не горит.
ГЛЕБ. Тем более сходи. Может, увидишь нечто захватывающее.
АЛЛА. Опять остришь?
ГЛЕБ. Почему? Если контролировать свою дочь, так уж во всем. Или убедишься, что ее дома нет. (Смеется.) Скорее всего, она не одна, потому и не берет трубку. Я думаю, что после всех развлечений усталые и довольные они придут вместе с кавалером – вот тебе и вся интрига.
Небольшая пауза.
АЛЛА. Что-то здесь не так, я чувствую… Последнее время она с кем-то встречается, ходит затуманенная, но ведь меня не обманешь – это не любовь. У нее в глазах радости нет.
ГЛЕБ. Да все придет! Пусть чаще общается с мужиками – радость появится.
АЛЛА. Пошляк! Ну, что ты за пошляк! (Смеется.)
ГЛЕБ. Я не прав?
АЛЛА. Уйди, Глеба, потом…
ГЛЕБ. Эти потом мне надоели!…
АЛЛА. У тебя скоро футбол начнется…
ГЛЕБ. Змея! Вот теперь я вижу, в кого твоя дочь!
Небольшая пауза.
Сегодня целый день тебя вспоминал…
АЛЛА. Не ври!
ГЛЕБ. Клянусь! Брал интервью у одного демократического деятеля…
АЛЛА. Либерально-демократического?
ГЛЕБ. Нет, не либерального, просто демократического. Да это все равно, они там из одной шинели… А он мне про увеличение расходов на культуру. Выборы, понимаешь ли! Я ему твои слова: «Там же воруют! Вы разве не знаете, что любой советский народный артист, который кричит „дайте денег на культуру!“, имеет в виду в первую очередь себя! Может, наоборот – заботясь о культуре, не давать ему ничего и послать подальше?» Бесполезно!
АЛЛА. Ты с ними споришь?
ГЛЕБ. Нет, конечно. Так получилось, муха укусила. Он же думать не приучен, может только излагать платформу с грехом пополам. Его копни, там одни общие места. Редкостный болван! Приходится брать интервью, не задавая вопросов. (Берет газету.) Так… Когда у нас футбол?…
АЛЛА подходит к телефону и набирает номер.
АЛЛА. Молчок. Непонятно. (Кладет трубку.) Машка объявится, вместе поедим, хорошо?
ГЛЕБ кивает.
Пауза.
Ты знаешь, эта ее работа…
ГЛЕБ. Что опять?
АЛЛА. Конечно, и современная, и престижная. Маша к ней так стремилась!…
ГЛЕБ. Больше не нравится?
АЛЛА. Нет, что ты, она ходит с большим удовольствием…
ГЛЕБ. Ну?
АЛЛА. Понимаешь, я замечаю, она становится… как бы это поточней сказать?… все грубее, циничнее.
ГЛЕБ. Может, это хорошо, если человек учится смотреть на вещи трезво?
АЛЛА. Глеб, цинизм и трезвость не одно и то же.
ГЛЕБ. По мне, чем циничней она будет думать о жизни, тем ближе окажется к истине.
АЛЛА. Не говори ей этого, пожалуйста.
ГЛЕБ. Как знаешь. Только ты зря стараешься ее от всего оградить. Это и невозможно.
АЛЛА. Мне хочется, чтобы она добрее смотрела на мир.
ГЛЕБ. Боюсь, ты сильно заблуждаешься. Еще чуть-чуть, и рядом с ней мы окажемся замшелыми романтиками.
АЛЛА. Ты серьезно?
ГЛЕБ. Увидишь!
АЛЛА. Ужас!… Ты не мог бы поговорить с Феликсом?
