Григорий Гольдштейн - Художественный свист. Пьесы
ПЕТР. Пашка болел?
ИЛЬЯ. Нет, просто она не знала кого… В общем, потихоньку-полегоньку все встало на свои места.
Небольшая пауза.
Представь: на работу не берут, потому что нет прописки, и не прописывают, потому что нет работы! Бред, типичный советский бред. Кому-нибудь сегодня это можно объяснить? А? Настя вот сумеет понять?… Как вы, сволочи, смогли это так организовать, что никому до сих пор непонятно? Спокойненько себе живете, какие-то звания получаете, воруете миллиардами, и все вам сходит с рук. «Из страны пропадают миллиарды долларов ежемесячно». Кто это все делает, интересно? Того и гляди памятник этому тенору восстановите!
ПЕТР. Какому тенору?
ИЛЬЯ. Дзержинскому.
ПЕТР. Почему тенору?
ИЛЬЯ. У него в жизни был высокий такой тоненький голосок, почти фальцет. Пискля в шинели. Представляешь себе этот мужественный облик? Чехов, чтоб ты знал, говорил басом.
ПЕТР. Ты вот сидишь дома и, похоже, не знаешь, что в стране давно свобода…
ИЛЬЯ. Да?!… А ну-ка, Петя, объясни мне, серому: вчера еще была ваша монополия, а сегодня утром проснулись – и вдруг свобода? Вы решили самораспуститься?
ПЕТР. Говорю тебе, все изменилось.
ИЛЬЯ. Для кого изменилось? Лично для меня не изменилось ничего – та же гэбуха, те же комсомольцы повсеместно, и все советские мерзавцы на своих местах, опять герои. Только теперь они хвастают, что вовсе не были скотами, что их прошлое исключительно от великой человеческой способности устроиться на любом месте, иначе, мол, не разбогатеешь. Вот (указывает на телевизор), какую кнопку ни ткни – сплошь агенты да менты, новое поколение выбирает. Это называется – изменилось?… Ну, хорошо, я понимаю, нельзя прийти с улицы и стать владельцем нефтяной скважины, надо иметь специальную биографию, куда тут без комсомольцев. Ладно, пусть! Но есть куча новых профессий. Я думал: раз вам не нужно, чтобы дети знали историю, займусь-ка я чем-нибудь еще. Правильно? Я же ничего у вас не прошу, только отстаньте! Но нет, да ты спроси у любого: начинаешь что-нибудь делать – сразу приходят бандиты, и ни одна сволочь не подумает тебя защитить. И я понимаю почему: потому что вы их, похоже, сами и насылаете. В гэбэшной стране бизнес, как и все остальное, может быть занятием только для своих конторских. Тех, кто лезет нецентрализованно, надо бить по голове, чтобы они, не дай Бог, больше вас не заработали. Кем тогда вы будете управлять?
ПЕТР. Ты болен.
ИЛЬЯ. Что?
ПЕТР. Это паранойя.
ИЛЬЯ. Как ты определил? Ты врач? Или ставить диагноз, не будучи врачом, есть признак полного душевного здоровья?
ПЕТР. Закуси!
ИЛЬЯ. Грубо.
Небольшая пауза.
ПЕТР. Кажется, я понимаю, в чем твоя проблема. Ты стремишься переделать мир, но ты его не знаешь и боишься. Ты строг и несправедлив к людям. Ты даже не желаешь их понять.
ИЛЬЯ. Это уже интересно!
ПЕТР. Когда человек хочет устроиться – это нормально. Он обязан принимать правила игры. Проявить таланты, реализовать себя можно не в идеальной среде, вообще, а в конкретном месте, среди конкретных людей. Эти люди должны тебя признать, ты должен стать для них своим. А ты для них чужой. Чужой, понимаешь!
ИЛЬЯ. Это верно, так с самого детства повелось – жидовская морда и никак иначе.
ПЕТР. Не ври! С похожими данными людей полным-полно. Все дело в тебе и только в тебе!… КГБ сегодня больше нет, а то, что есть, имеет совсем другой вид. Кстати, и называется иначе. Еще раз тебе говорю – люди хотят нормально жить, получать приличные деньги, видеть мир, хорошо отдыхать. Ты что-то имеешь против?
ИЛЬЯ. Нет, не имею.
ПЕТР. Тогда почему не работать в условиях, которые предлагаются?
ИЛЬЯ. Подожди, то есть, все-таки без близости к гэбухе карьер не бывает?
ПЕТР. Разве я так сказал?
ИЛЬЯ. Я так понял.
ПЕТР. Ты посмотри, как быстро все меняется: еще недавно сотрудничество с органами презиралось, считалось ущербом для репутации. Некоторые даже делали вид, что оскорблены, и подавали в суд. И что? А всё! Закончилось! Покажи мне теперь хоть одного, кто был бы против!
ИЛЬЯ. Блестящее наблюдение! (Илья отвернулся, свистит.)
ПЕТР. Не свисти, не люблю.
ИЛЬЯ. Жаль… Я высвистываю хоть одного… Знаешь, Петя, наверное, мы живем с тобой… в разных системах координат, что ли… у нас разные основы. Как так получилось?… Все, что ты говоришь, не то, чтобы неверно, но для меня… сущий кошмар, как сказал бы папа… Есть вещи, которые нельзя делать ни при каких обстоятельствах. А ты говоришь, люди хотят жить лучше, потому готовы на все. Но почему ты уверен, что, соглашаясь с любой подлостью, они действительно станут жить лучше? У меня большие сомнения, Петя. На фундаменте советского прошлого ничего построить нельзя, любое здание рухнет.
ПЕТР. Что гадать? Увидим.
Пауза.
ИЛЬЯ. Скажи мне: есть там среди вас простые нормальные люди?
ПЕТР. Где?
ИЛЬЯ. В ФСБе.
ПЕТР. Конечно.
ИЛЬЯ. Ну, например, кто может обсуждать чего хочет, а не чего позволено?
ПЕТР. Безусловно.
ИЛЬЯ. А порядочные?
ПЕТР. Вне сомнений.
ИЛЬЯ. Да? Ну, кто не подслушивает разговоры? Не интриганит? Не читает чужие письма?
ПЕТР. Ты дитя, большое дитя.
ИЛЬЯ. Наверное, мое понимание порядочности отличается от вашего.
ПЕТР. Все люди ведут себя по-разному.
ИЛЬЯ. Как тебе объяснить? Знаешь, у наших уголовников в армии тоже был свой кодекс. Слова знакомые – про совесть и честь. Только это воровской кодекс, воровской чести, понимаешь, не для меня, а для ворья, я не имею к этому ни малейшего отношения. Подозреваю, что с порядочностью российского чекиста ситуация похожая.
ПЕТР. Может, хватит?
ИЛЬЯ. Потерпи, я двадцать лет ждал подобный разговор, я просто хочу понять… На эту тему ведь нет собеседников – свободная страна, свободные люди… Вот ты со своей работой не можешь приехать к отцу на похороны…
ПЕТР. Я был в командировке.
ИЛЬЯ. И помочь с деньгами на операцию…
ПЕТР. Там же оставалось… немного?
ИЛЬЯ. О, ты редко бываешь в России!
ПЕТР. Меня никто не просил.
ИЛЬЯ. Позвонить хоть раз в месяц, узнать как дела? Обычные люди, Петя, просто набирают телефонный номер и спрашивают: «Папа, как твои дела?»
ПЕТР. Что ты хочешь?
ИЛЬЯ. Ты женат, но с женой вы живете не просто врозь, а в разных городах и даже в разных странах…
ПЕТР. Тебе не надоело лезть в душу?
ИЛЬЯ. Откуда же появиться вашим детям?
ПЕТР. Ты плохо слышишь?
АЛЛА
ИЛЬЯ. У тебя все не как у людей, ты даже свою собственную жизнь поставил с ног на голову!… Я схожу с ума, Петя, это недоступно моему пониманию: почему тогда в нашей жуткой стране с вами не только не спорят, но наоборот – заискивают и стремятся вам подражать? Уже давно понятно, что кроме денег и власти вас не интересует больше ничего, что вам плевать на всех пенсионеров и учителей вместе взятых, как тебе на папу! Когда же, наконец, этого джинна заткнут обратно в бутылку? Когда вы займете место, изначально для вас предназначенное – ассенизаторов от государства? Когда вы будете для людей, а не наоборот? Когда-нибудь в этой стране серьезный человек сможет состояться только потому, что он профессионал, а не потому, что нужно с вами договориться?… Меня от вас тошнит. Я хочу жить так, чтобы вас не видеть и не слышать. Я не хочу работать рядом с твоими коллегами, в одном с вами, так сказать, коллективе. Твой душевный покой не надо приобретать за мой счет. Еще раз предлагаю деньги за квартиру поделить пополам.
Пауза.
ПЕТР. Друг Аркадий, не говори красиво!
ИЛЬЯ. Когда это ты успел столько прочесть?
ПЕТР. Я цитирую папу.
ИЛЬЯ. Мы с ним часто спорили о политике. Однажды он сказал: «После твоих слов я в гробу переворачиваюсь!»
ПЕТР. Он сам это придумал?
ИЛЬЯ. Не знаю.
ПЕТР. Здорово! А у меня любимая его фраза: «Продай последние штаны, но будь богатым человеком!»
ИЛЬЯ. Этого я не слышал.
ПЕТР. Наверное, он рассказывал нам разное. Как ты думаешь, он сочинял?
ИЛЬЯ. Не исключено, он был очень талантлив.
ПЕТР. Он часто с гордостью говорил: «Я – шестидесятник!»
ИЛЬЯ. Да, папа был неординарный человек…
ПЕТР. Он всегда мечтал, чтобы я работал в органах…
ИЛЬЯ. Что? (Илья сильно растерян.)
ПЕТР. И был счастлив, когда это случилось…
Небольшая пауза.
Давай выпьем? Или ты все?
ИЛЬЯ. Что ты сказал?
ПЕТР. Я предложил выпить. С папиной подачи за всех за нас живущих. Давай!… Прекрати таращиться! Ты будешь пить?
ИЛЬЯ. Этого не может быть!
ПЕТР. Ну-с, чем закусим?
ИЛЬЯ. Как же так?
ПЕТР. Рыба кончилась, остался хрен… Будь здоров! (Выпивает.)
ИЛЬЯ. Ты лжешь!
ПЕТР. Зачем бы? Он ведь и мой отец.
