Татьяна Майская - Забытые пьесы 1920-1930-х годов
УПРАВЛЯЮЩИЙ (нагло). А тебе какое дело, в газете пропечатаешь? Рабкор!..
ЛИПА (исступленно). Говори, негодяй, говори… го… во… ри!
Хватает за горло и душит.
Говори, подлец.
УПРАВЛЯЮЩИЙ вырывается и с силой отшвыривает ЛИПУ на кучу стружек. Стремительно уходит. СТАРИК в замешательстве. Вбегают ГИНДЫЧКА и БЕЙЛА.
ГИНДЫЧКА И БЕЙЛА. Что случилось?..
ЛИПА (подымаясь, Иванову). Ты слышал? Это работа Гера, он мстит. (Стремительно.) Пойдем.
ХАИМ. Липа, остановись.
БЕЙЛА (громко). Иди, Липа.
ГИНДЫЧКА (плача). Липа…
ЛИПА и ИВАНОВ уходят.
БЕЙЛА. Иди…
На время остается в застывшей позе, с протянутой рукой.
ХАИМ. Рибойно шел ойлом, сорок пять лет был я честным бондарем, а теперь никто не доверяет.
Акт пятый
Квартира Лейба Гера. Обширная комната — гостиная. Богатая мебель. На стенах развешаны картины. Пол устлан коврами. В комнате сидит БУХГАЛТЕР. ДИНА и БЕЙЛА вешают портреты Ленина и Дзержинского{167}.
БУХГАЛТЕР (громко). Давно их пора повесить.
ДИНА. Папаша и теперь будет недоволен.
БУХГАЛТЕР. Нет, не портреты, а их самих. (Тычет пальцами в портреты.) Пора повесить.
ДИНА. Почему же вы не вступили в банды Колчака и Деникина?
БУХГАЛТЕР. Я — еврей. Ненавижу одинаково обоих. Лучше бы вы повесили портрет Герцля{168}, это был человек, по крайней мере… он крови не проливал.
За сценой голос Гера.
ЛЕЙБ ГЕР. Реб Йосл.
БУХГАЛТЕР уходит.
ДИНА (поправляя портреты). Мне кажется, что так будет лучше.
БЕЙЛА (смеясь). Было бы недурно повесить здесь рядом Трудовой кодекс, чтобы твой папаша не забывал его содержание.
Смеются. Уходят. На мгновение сцена пуста.
Входят ЛЕЙБ ГЕР и ЦАЦКИН.
ЛЕЙБ ГЕР. Если вы настаиваете, я согласен. Сейчас же пришлю сюда Липу, и вы с ним поговорите.
ЦАЦКИН. Мы погибнем, если вздумаем бороться с рабочими. Мы пленники. Ничего не поделаешь. Рабочее государство. Я недавно был на польской границе и слышал своими ушами, как мельник с польской стороны дразнил нашего мельника: «Что, Янкель, соцстрах… профсоюз… спецодежда…» Больно, но что делать… Нужно быть тактичным. Когда ко мне приходит финагент и подает мне повестку на двести рублей, я ему жму руку и говорю спасибо. Мало того, я начинаю хвастать, что заработал миллиард, пусть у него разливается желчь, а не у меня. Все равно горю не поможешь.
Оба смеются.
ЛЕЙБ ГЕР. Он будет сейчас здесь.
Уходит. ЦАЦКИН быстро уходит в следующую дверь и возвращается одетым в косоворотку с расстегнутым воротником, подпоясанным лакированным кушаком. Смотрит в зеркало.
ЦАЦКИН (сам себе). Так и ему, и мне будет приятно. Эх, если бы еще немного похудеть… Пролетариат не любит сытых физиономий.
Входит ЛИПА. ЦАЦКИН как бы не видит его.
ЛИПА. Здравствуйте, Ефим Степанович.
ЦАЦКИН (искусственно вздрогнув). Ах, Липа, здравствуйте. Садитесь. Что нового?
ЛИПА (пожимая руку). С тех пор как вы сюда явились, Ефим Степанович, и жить стало приятней.
ЦАЦКИН. Я хочу внести культурное начало между трудом и капиталом. Вы знаете, у меня денег нет. Я такой же рабочий, как и вы, и поэтому никогда не допущу, чтобы мои братья эксплуатировались. Реб Лейб этим недоволен, но ведь я зять. Он не может со мной не считаться…
ЛИПА. У вас благородная душа, но я не скрою от вас, что я все же вам не верю…
ЦАЦКИН. А если я вам скажу, что я социалист?
ЛИПА. Социалисты у нас обанкротились, мы им не верим, они нередко играют роль провокаторов.
ЦАЦКИН. Не то, вы не поняли меня, я хотел сказать, что я старый социалист, что рабочий класс мне близок.
ЛИПА. А что вы думаете предпринять в области труда несовершеннолетних?
ЦАЦКИН. Завтра будут все дети выброшены с мельницы…
ЛИПА (обрывая его). Простите, мы не заинтересованы в том, чтобы мальчики погибли, пусть они работают, но их рабочий день нужно сократить, и значительно…
ЦАЦКИН. Я согласен, а я все равно что Гер.
ЛИПА. Нет, знаете, до сих пор безобразия Лейба были нестерпимы.
ЦАЦКИН. Какие безобразия… нарушение Кодекса законов о труде… ерунда!..
ЛИПА. О, вы не знаете реб Лейба…
ЦАЦКИН. Не будем об этом говорить. Кто из нас… (Как бы припомнив.) Кстати. Вы, кажется, друг Иванова… Вы не познакомите меня с ним?..
ЛИПА. Вас… с удовольствием.
ЦАЦКИН. Я буду очень рад, если вы его сегодня же пришлете.
ЛИПА. Хорошо. Завтра у нас собрание рабочих, приходите. Послушайте, чем живет и как рассуждает наш рабочий.
ЦАЦКИН. Вы пришлете сегодня Иванова, а я завтра буду на мельнице.
Обмениваются рукопожатиями. ЛИПА уходит. ЦАЦКИН некоторое время смотрит на себя в зеркало, не замечая вошедшего ГЕРА.
ЛЕЙБ ГЕР (хохочет, с трудом успокаивается). Что такое?
ЦАЦКИН. Пролетарии всех стран, соединяйтесь…{169} Вы понимаете, я пролетарий — и они пролетарии, вот мы и соединяемся.
ЛЕЙБ ГЕР (смеется). Ах, у меня живота нет… уж от смеха…
ЦАЦКИН. Живота у вас нет, а смех у вас животный.
ЛЕЙБ ГЕР. Я забыл вам сказать, что сейчас у меня будут важные персоны.
ЦАЦКИН. Кто?
ЛЕЙБ ГЕР. Райтехник, нарсудья, человек с образованием коминститута и фининспектор.
ЦАЦКИН. Судья — коммунист?
ЛЕЙБ ГЕР. Почему вы так думаете?
ЦАЦКИН. Он ведь окончил, вы говорите, коммунистический институт?
ЛЕЙБ ГЕР. Вы не поняли. Коммерческий институт… Как вы не привыкли к нашим сокращениям.
ЦАЦКИН. По какому случаю эти уважаемые люди собираются сегодня?
ЛЕЙБ ГЕР. Совершенно случайно. Они разнюхали, что у мета появилось вино.
ЦАЦКИН (внезапно). Вы слышали, о чем я говорил с Липой?
ЛЕЙБ ГЕР (с удивлением, смешанным со смущением). Почему вы думаете, что я подслушивал?
ЦАЦКИН. Я слышал шорох за дверью и догадался. (Смотрит в упор на Гера.) Значит, я не ошибся?
ЛЕЙБ ГЕР (смущенно). Меня… интересовало…
ЦАЦКИН. Милости просим, но учтите, что у Ефима Степановича все пять чувств в порядке, потому что он живет по Мюллеру.
Неловкое молчание. Входит РАЙТЕХНИК.
ЛЕЙБ ГЕР. Почет и уважение Петру Константиновичу.
РАЙТЕХНИК. Здравствуйте, дорогой реб Лейб, как живете?
ЛЕЙБ ГЕР. Знакомьтесь: мой зять — Ефим Степанович Цацкин.
РАЙТЕХНИК. Очень и очень приятно.
ЛЕЙБ ГЕР (усаживает гостя). Дайте сюда из первого транспорта…
ЦАЦКИН. Наркомспирта или Наркомвина?
ЛЕЙБ ГЕР. Нет, нет, без наркомов.
Вносят вино и пиво. Стол уставляется закусками.
ЦАЦКИН. Простите, вы инженер-строитель или путеец?
РАЙТЕХНИК. Я инженер-строитель.
ЦАЦКИН. Обучались в Ленинграде?
РАЙТЕХНИК. Нет, в Киеве.
ЦАЦКИН. Самый красивый город в мире.
РАЙТЕХНИК. Да, город недурной.
ЦАЦКИН (азартно). Как можете вы говорить так о Киеве! Разве вы найдете в мире еще один Крещатик, Печерскую лавру, Аскольдову могилу, на гору вверх, с горы вниз…
РАЙТЕХНИК. Но в московском Кремле…
ЦАЦКИН. Что Москва! Кривая ведьма, немазаная красавица. Узкие переулки, безносые улицы, беззубые дома. Нет, вы…
Входят ФИНИНСПЕКТОР и НАРСУДЬЯ.
ЛЕЙБ ГЕР. Ай-ай, кого я вижу. Почет и уважение.
НАРСУДЬЯ. Здравствуйте.
ЦАЦКИН. Разрешите представиться — Ефим Степанович Цацкин. (Наклоняет эффектно голову.)
ФИНИНСПЕКТОР. Степан Аполлинариевич Козлик.
