Фридрих Дюрренматт - Собрание сочинений в пяти томах. Том 5. Пьесы и радиопьесы

Анабаптисты гурьбой убегают со сцены.

Дивара. Мой муж! Мой муж!

Бокельзон.

С вами произошла ужасная вещь, царица.ОднакоПонести от ушедшего героя и теперь носитьПод сердцем будущего героя…Так пусть же в вас вновь вдохнет надеждуГерой нынешнийАнтоний!

Оба уходят.

На подступах к городу. Рыцарь фон Бюрен и монах, шатаясь, выходят на сцену.

Иоганн фон Бюрен. Я перейду в католическую веру.

Монах. Мы наголову разбиты! Нас просто в пух и прах разделали!

Иоганн фон Бюрен. Штединг погиб, Вестерхольт погиб, Оберштейн погиб!

Монах. Полный крах, командир.

Иоганн фон Бюрен. Все погибло. А ведь я перед атакой во весь голос прочитал построившимся солдатам изречение относительно победы пророка Михаила, которое я случайно обнаружил в Библии. Дескать, он выйдет и возрадуется силе Господней и победе, одержанной именем Господа.

Монах. Вы неверно истолковали изречение, командир. «Он выйдет» — имелся в виду актер.

Иоганн фон Бюрен. С католиком ничего подобного бы не произошло!

Монах. Вам следовало бы сперва отвлечь их внимание ложной атакой, а затем с главными силами…

Иоганн фон Бюрен. Избавьте меня от ваших слишком умных рассуждений!

Монах. И все-таки вы одержали хоть небольшую, но победу. Ведь ландскнехты изрубили пророка анабаптистов Яна Маттизона на куски.

Иоганн фон Бюрен. Хватит молоть языком. Вперед, армейский священник! Обратите меня в веру единоспасающей церкви! Окропите святой водой из бочек, дайте мне припасть к образам, обрушьте на мою грешную голову горы индульгенций, словом — сделайте все, что нужно. Давайте, давайте!

По сцене, хромая, проходят рыцарь фон Менгерссен и 2-й ландскнехт.

Герман фон Менгерссен. Я перейду в протестантскую веру!

2-й ландскнехт. Мы полностью разгромлены.

Герман фон Менгерссен. Преданы, обмануты, осмеяны и превращены в калек. Я был верным сыном церкви, и тут вдруг женщины опрокинули на меня сверху статую своего покровителя святого Августина, и нога моя исчезла, как исчезает снег с полей с приходом весны.

2-й ландскнехт. У вас теперь ни ноги, ни войска.

Монах. Вспомните о ваших прегрешениях, младший командир. При такой вашей идиотской стратегии святому Августину следовало бы обойтись с вами гораздо более жестоко.

Герман фон Менгерссен. Армейский священник, вы назначаетесь армейским пастором. Скорее обратите меня в веру великого Мартина Лютера, обрушьте на меня выдержки из катехизиса, орите над моим ухом церковные песни, одним словом, верните мне милость Божью.

1-й ландскнехт (несется по сцене). Анабаптисты выбежали из города. Они заколачивают гвоздями наши пушки!

Иоганн фон Бюрен. Придите ко мне, святые угодники!

Герман фон Менгерссен. Приди ко мне на помощь, Гус! Приди ко мне на помощь, Лютер! Приди ко мне на помощь, Цвингли!

Иоганн фон Бюрен. Рыцарь фон Менгерссен! Никаких еретических высказываний!

Герман фон Менгерссен. Взгляните на мою рану, рыцарь фон Бюрен! Вы видите, что от моего тела остался лишь протестантский обрубок!

Иоганн фон Бюрен. Давайте кое-как дохромаем до лагеря!

Рыночная площадь. Народ несет избранного царем Бокельзона по городу и поет песню анабаптистов.

Толпа.

Над нами лишь Единый Бог,И милость Его с нами,Чтоб больше уж никто не могНам причинить страданий.Он благости явил нам свет.Его исполнился Завет.

Конец вражде! Лишь Бог — Закон!

Ротман.

Да здравствует царь Бокельзон!

Толпа. Осанна!

Крехтинг. Да здравствует его наместник Бернгард Книппердоллинк!

Толпа. Аллилуйя! Аллилуйя! Мы молимся и воздаем Тебе хвалу.

Мы молимся о том, чтоб днесьИ вечно, многочтимый,Наш Бог-отец, Ты с нами здесьБыл, непоколебимый.Твоею Волей движим свет,И в свете ей предела нет.О Всеблагой наш Боже!

Лагерь. Епископ сидит с посланием Бокельзона в руках. Рядом стоит ландскнехт, в руках у него небольшой столик. На нем стоит миска с каким-то закутанным тканью предметом.

Епископ. Проклятье.

Ландскнехт. Слушаюсь, ваше преосвященство.

Епископ. Я просто не смог сдержать себя. Этот негодяй, этот царь анабаптистов требует, чтобы я покорился ему.

Ландскнехт. Так точно, ваше преосвященство.

Епископ. Я не прекращу эту войну и буду вынужден, словно нищий, скитаться по чужим владениям.

Ландскнехт. Я принес вам умело препарированную голову лжепророка Яна Маттизона.

Епископ. Поставь ее сюда.

Ландскнехт. Слушаюсь, ваше преосвященство.

Епископ. А теперь уходи. (Подкатывает к столику, разворачивает голову и внимательно рассматривает ее.) Итак, это ты, Ян Маттизон? Это твои глаза, а это твоя седая борода. Она длиннее, чем моя, только гораздо менее ухожена.

Мы оба потерпели поражение, но тебе лучше, чем мне.Ты двинулся мне навстречуОдин, величественный в вере своей,Наглец, возможно даже целиком приверженный туманному лжеучению,Преисполненный, конечно же, планов полностью изменить положение вещей,Но одержимый идеей справедливости и движимый надеждой.Я же, напротив, не стремился, подобно тебе, изменить мир.Я хотел при общем безрассудстве сохранить разум.Теперь же я вынужден поддерживать насквозь прогнивший строй.Глупец и потерявший всякую надежду дипломат,Старик, у которого осталось лишь стариковское упрямствоИ на которого насел новый противник,Какой глупый фарс!Мне как любителю комедии противостоит не кто иной, как комедиант,Одержимый желанием играть роли великих людей,Движимый пошлой фантазией,Прошедший выучку на подмостках сцены.С головой, забитой содержанием прочитанных книг, и легко бросающийся выученными фразами.Он опаснее тебя.Будь доволен, пекарь из Гарлема.Твоя гибель вызывает смех, но пусть тебя это не тревожит.Остается выдержать лишь два испытания, пророк: злость и смех.

Акт второй

Вормс. Император Карл V восседает на носилках.

Император.

Я император Карл Пятый[32]. Мне пошел тридцать пятый год.Только что поступило известие о том, что мойВоеначальник Писарро[33] на недавно открытом заморском континентеВзял город Куско.Это известие шло ко мне два года,И я до сих пор толком не знаю,Где, собственно говоря, находится это самое Куско.Моя империя достигла таких гигантских размеров,Что солнце постоянно опаляет жаром одну ее часть,Подобно раскаленным углям, на которых поджаривают цыпленкаНа вертеле, который осторожно вертит мой повар-голландец.Я родом из Ааргау.Мои предки покинули небольшую, плохо укрепленную крепость ГабсбургБлиз Бругга в Швейцарии,Дабы вершить дела в мировом масштабе — с помощью семейных уз.Начинание это требует дисциплины, жесткости, а также несчастливых браков и набожности.Ее — в особенности, ибо народы охотно идут на смерть ради верующих государей.Только тогда они чувствуют, что страдают не ради интересов какого-либо рода,Но ради Господа, Его церкви и единения Запада.Я полагаю, что народы вправе этого требовать.Я окидываю мысленным взором подвластные мне страны,Усмиренные моими ландскнехтами, очищенные святой инквизицией от какой бы то ни было ереси.Люди там мне без надобности, в моей мировой империи вполне достаточно камердинера,Нескольких лакеев, исповедника, канцлера, повара, которого я уже упомянул,А также на всякий случай палача.Без подданных я могу обойтись, подданные только мешаютТакому величественному зрелищу, как державные игры.Мое откровенное желание — когда-нибудь уйти в монастырь.Но монастырь непременно должен быть затерян где-нибудь в глуши среди голых скал.А посреди его двора должна возвышаться статуя Фемиды.Такие обычно стоят повсюду: пестро разукрашенные, с завязанными глазами,В одной руке весы, в другой — меч.Словом, самая обычная статуя Фемиды.Я хотел бы по десять часов кряду ходить вокруг нее, как солнце, и больше мне ничего не надо.И так до тех пор, пока я, устав от власти над миром и дрожа от холода в сентябрьскую жару,Навсегда закрою мои холодные глаза.

Входит канцлер.