Пьесы [сборник] - Жан Жене
Сэр Гарольд хлопает по кобуре своего револьвера.
Значит, и ваши бригадиры-европейцы тоже!
СЭР ГАРОЛЬД. Все. Но я начинаю им не доверять, вы же их знаете: итальянцы, испанцы, мальтийцы… есть даже один грек с Корфу… а коммунизм витает в воздухе.
Пока они говорят, появляется араб, который крадется, согнувшись у корней каждого апельсинового дерева, рисует мелом желтое пламя, затем исчезает.
Г-Н БЛАНКЕНЗИ. Я всех своих выписываю с берегов Рейна… Дисциплина… преданность… У меня вызывают опасения чернорабочие.
СЭР ГАРОЛЬД. А вы кто по национальности?..
Г-Н БЛАНКЕНЗИ. Древнего голландского рода. Со стороны прапрадедушки. А моя жена менее родовитая: ее отец был служащим. На почте.
Пауза.
Можно сказать, что нашу страну сделали такие люди, как мы.
СЭР ГАРОЛЬД. Вы разводите пробковый дуб?
Г-Н БЛАНКЕНЗИ. Пятьсот тысяч сто двенадцать деревьев!
Восхищенный жест Сэра Гарольда.
Было бы неплохо, если бы не португалец, который ставит слишком низкие цены. Кроме того, сейчас стали все больше использовать пластмассовые пробки. Они, конечно, дольше служат, но они лишают вино или минеральную воду того букета, который придает им здешняя пробка. Мне пришлось ликвидировать завод по производству штопоров, он был обречен. Появилась надежда, когда в метрополии из-за растущего шума решили было облицовывать стены пробковыми панелями. Но надежда, увы, была недолгой — интенсивная борьба с шумом и новые технологии привели к изобретению звукоизоляционных средств, искусственных, как и все остальное.
СЭР ГАРОЛЬД. Какие новые технологии?
Г-Н БЛАНКЕНЗИ. Прессованный пробковый порошок.
Входит второй араб и так же, как первый, рисует пламя у корней апельсиновых деревьев второй ширмы.
СЭР ГАРОЛЬД. Вот вы и спасены.
Г-Н БЛАНКЕНЗИ. Туда примешивают древесную стружку — и какую! — скандинавской лиственницы! Сплошная подделка. Но главное — спасти мои розовые кусты. О колонизаторах будут говорить много плохого, но благодаря самому скромному из них здесь такая прекрасная розовая плантация!.. (Вздыхает и с улыбкой ослабляет свой ремень, объясняя.) Это моя толщинка…
СЭР ГАРОЛЬД. Ах, вы носите толщинку. И сзади, конечно, тоже.
Г-Н БЛАНКЕНЗИ. Для равновесия. В моем возрасте мужчина, не имеющий живота и зада, выглядит несолидно. Значит, надо немного хитрить…
Короткая пауза.
Раньше, например, были парики…
СЭР ГАРОЛЬД. Жара мучает. И эти ремни.
Г-Н БЛАНКЕНЗИ. Все здорово продумано, вы знаете. Как таковых ремней не надо, речь идет скорей о лосинах, с утолщениями сзади и спереди, они-то и делают вас представительным.
СЭР ГАРОЛЬД. А горничная…
Г-Н БЛАНКЕНЗИ. О, она не в курсе. Я осторожен. Это требует такой же деликатности, как вставная челюсть или стеклянный глаз в стакане: интимные секреты. (Вздох.) Нужно прибегать к уловкам, чтобы стать импозантным! Я ведь пришел к вам, чтобы попросить о помощи в выработке защитной тактики.
СЭР ГАРОЛЬД. Как я уже говорил вам, один из зачинщиков, Слиман, убит. В этом районе все бурлит. (Протягивает свой портсигар.) Сигарету?.. Огоньку?..
Вошел третий араб и точно так же, как два первых, нарисовал языки пламени на третьей ширме.
Знаете, несмотря на бдительность охранников, каждую ночь валят десять — двадцать телеграфных столбов. Это, конечно, уже мертвые деревья, но они так могут перейти к оливам… к тысячелетним деревьям… это возможно, а затем и к апельсиновым деревьям, к…
Г-Н БЛАНКЕНЗИ (подхватывает)…к пробковым дубам. Я их люблю, свои пробковые дубы. Нет ничего прекрасней дубового леса, когда человек кружится вокруг ствола и собирает с него кору. И когда появляется плоть дерева, сырая, кровоточащая! Над нами можно посмеяться, над нашей любовью к этому краю, но вы (взволнованно), вы-то знаете, что это истинная любовь. Это мы ее создали, а не они! Найдите среди них хоть одного, кто умеет говорить о нем так, как мы!
Так говорить о шипах моих роз.
СЭР ГАРОЛЬД. Скажите о них два слова.
Г-Н БЛАНКЕНЗИ (как будто читает стихотворение Малларме). Стебель прямой, стройный. Листья зеленые, мощные, глянцевые, и на стебле, среди листьев — шипы. С розой не шутят, это не георгин; шипы свидетельствуют о том, что с розой шутки плохи, ее охраняет столько орудий — это ее оплот, ее воины! — даже от глав государств это требует уважения. Мы — мастера красноречия. Покушаться на вещи — покушаться на язык.
Сэр Гарольд тихонько аплодирует.
СЭР ГАРОЛЬД. А покушаться на язык — это святотатство. (С горечью.) Это покушаться на величие.
Крадучись, входит араб, раздувает огонь у корней апельсиновых деревьев. Хозяева его не видят.
Г-Н БЛАНКЕНЗИ. В одной немецкой оперетке, не помню, какой именно, была такая реплика: «Вещи принадлежат тем, кто смог их улучшить…» Кто облагородил ваши апельсиновые рощи, мои леса и мои розы? Мои розы — это моя кровь. Какое-то время я думал о войсках…
Входит второй араб, он, как и первый, раздувает огонь.
СЭР ГАРОЛЬД. Это наивно. Армия забавляется сама с собой, как девственник за забором. Она больше всех любит себя саму… (С горечью.) Но никак не ваши розы.
Г-Н БЛАНКЕНЗИ. Уехать?
СЭР ГАРОЛЬД (с гордостью). У меня есть сын. Чтобы спасти достояние своего сына, я готов пожертвовать самим сыном.
Г-Н БЛАНКЕНЗИ (в том же тоне). Чтобы спасти мои розы… (с досадой) мне некем пожертвовать.
Входит третий араб, также крадучись: он также раздувает огонь у корней апельсиновых деревьев, руками помогает огню разгореться.
Сэр Гарольд и Г-н Бланкензи выходят вправо. Тогда из-за ширм, все так же крадучись, появляются еще пять или шесть арабов, одетых, как и все предыдущие, они рисуют огонь и раздувают его. Из-за кулис слышится треск горящих деревьев. Слева выходят Сэр Гарольд и Г-н Бланкензи, очень увлеченные своей беседой, не замечая беды. Поджигатели сразу же исчезают за ширмами.
СЭР ГАРОЛЬД (играя тросточкой). Впрочем, даже если бы мы и захотели, как смогли бы мы разобрать, какой из арабов — вор, а какой — нет? Как они воспринимают сами себя? Если, например, меня обокрадет француз, этот француз — вор. А если араб — какая разница? — это будет просто араб, который меня обокрал, не более того. Вы согласны? (Все громче и оживлен ней.) Где нет морали, там все едино, — автор порнографического издания прекрасно знает, что ему бесполезно обращаться в суд с жалобами на коллегу, укравшего у него… грязную идею.
Г-н Бланкензи хохочет.
Хорошая формулировка: где нет морали, там все едино. (Все громче, принюхиваясь.) Вареньем пахнет! Заметьте, я вовсе не хочу сказать, что у них нет морали, я просто хочу сказать, что они не могут копировать нашу мораль. (Вдруг обеспокоенно.) И они должны об этом догадываться. Эти три басмача — кстати, мы
