Замочная скважина - Кейси Эшли Доуз
Н-да уж.
Сижу, как на иголках, натуральным образом отмеряя по часам на телефоне две минуты. С запасом жду еще одну, после чего, повторно поправив волосы, выхожу.
Шорты, футболка. Все, кроме волос (и тоналки) как всегда.
Когда спускаюсь с лестницы – уже слышу оживленную болтовню в гостиной. В основном чередуются голоса папы и Нейта. Кажется, брат что-то рассказывает. Надеюсь, ему хватит ума не говорить, что почти всю эту неделю мы сидели дома. Из-за «отравления».
Надеюсь, он опять на сотый раз пересказывает о своих давно отгремевших матчах, где они победили.
Мне не приходится делать вид счастливой. Потому что я действительно очень рада видеть папу.
Еще когда я подхожу и вижу со спины его белую футболку (кожанка лежит на боковине его кресла) и взъерошенные волосы – уже готова кинуться обниматься.
Видимо, я все-таки страшно по нему скучала.
Все-таки здорово, что пусть и таким неприятным образом, но мы все же смогли увидеться. Было бы погано, если бы реально обходились без встреч две недели.
– Па! – визжу я, словно девчонка, как всякую встречу, и кидаюсь к его креслу.
Когда я подбегаю, он уже успевает встать и, распахнув руки, обернуться. Ловит меня и поднимает над полом, как всегда, покрутив вокруг себя пару оборотов прежде, чем поставить обратно.
– Солнышко – усмехается – за это время, думаю, можно было выворотить весь гардероб.
Наконец, я размыкаю руки на его шеи, а он на моей талии, и наше приветственное объятие-полет завершается. Я поправляю волосы, когда он наконец отстраняется и обращает взгляд на меня.
Его улыбка почему-то разом меркнет.
Я отношу это к его последней фразе и потому с виноватой улыбкой обещаю:
– Больше я не буду так долго копошиться.
Но он хмурится все сильнее, глядя куда-то мне на нос.. Не нос.
Не нос.
Я быстро поправляю волосы, решив, что он заметил тональник:
– Прикинь, столько прыщей выскочило. Хоть зеркала срывай – нервный смешок.
Он протягивает руку и властным, но осторожным жестом, заправляет все волосы с правой стороны мне за ухо.
Проклятье.
Опять смотрит.
Лицо ожесточается.
Нет, не ожесточается.
Губы не сжаты, брови не нахмурены.
В них просто тьма.
Он в ярости.
Тихой, но убийственной.
– Это просто.. прыщи – пищу я, когда мама выглядывает из-за его спины, чтобы понять, что же он такое увидел.
И тут я опускаю глаза на его футболку.
Из-за того, что она белая, я сразу и не заметила.
Бежевое пятно. Чуть ниже его правого плеча. Как раз в том месте, куда должна была прижаться щекой я во время объятия.
Нет.
Этого просто не может быть.
Я вновь поднимаю глаза на папино лицо и сомнения отпадают.
Это действительно произошло.
Часть тоналки, которую мама так долго и усердно накладывала, скрывая ужасный яркий сине-фиолетовый синяк у меня на скуле – только что стерлась о папину футболку.
Глава 23
Я замираю и чувствую себя Нейтом, у которого десятью минутами ранее в прихожей спросили, почему мы не пришли в Грэдис. Отчаянное положение, когда ты знаешь правду, но когда именно правду тебе необходимо утаить.
В моей голове лихорадочно проскальзывает множество вариантов того, где и как я могла получить этот синяк. Так как уже очевидно, что папа его увидел и понимает, что это не новый способ нанесение теней.
Хорошо, хоть не фингал.
Там же сложно было соврать.
А скула.. как я могла заработать синяк на скуле?
Можно сказать, что я подралась с Нейтом.. Нет, папа в жизни не поверит. Что-что, а этому брата прекрасно научили. Как-то в детстве мы ругались, Нейт разозлился и ударил меня плюшевым медвежонком.
Ему было 8 лет и это была всего лишь игрушка. Да, заводная, потому внутри была твердая емкость для батареек, но по сути просто игрушка.
Папа тогда отнял у него телефон, неделю запретил смотреть телевизор, гулять и даже выходить и комнаты, помимо как на кухню и в школу.
Он никогда нас не бил, и тот раз не стал исключением.
Но к концу недели своего наказания Нейт уже выглядел настолько несчастным, словно отсидел пожизненное, и кажется, был бы рад обменять эти 7 дней на какие-то там несчастные поджопники.
После того раза (а прошло уже 8 лет), он даже руку на меня ни разу не поднимал.
Так что эта версия исключена.
Слишком неправдоподобна.
А где? Где еще?
Подралась в школе? Побили? Ударили? Споткнулась?
Споткнулась.
Нет, не споткнулась. Как можно споткнуться на пустом месте? Просто упала. Или споткнулась и упала. Можно сказать, что ударилась мизинцем о стол, споткнулась и упала.. прямо на кулак Питера.
Мои размышления прерывает низкий голос отца:
– Это еще что за херня?
Он не кричит. Не повышает голос – кажется, даже напротив понизил. Его брови все еще не нахмурены, губы не сжаты. Если не знать взгляда отца в том или ином состоянии, то можно подумать, что он сейчас совершенно невозмутим и бесстрастен.
Его вопрос, кажется, обращается ко всем.
И к матери, и к Нейту, и ко мне.
Но первой сподабливаюсь на какой-либо более или менее съедабельный ответ я:
– Это.. упала.. – небрежно отмахиваюсь, словно говоря о какой-то повседневной ерунде – упала и ударилась.. о тумбы угол..
Боже, вспомнить бы сейчас быстро, где у нас есть тумбы, если папа попросит показать ту самую тумбу.
Но нет, папа не собирается играть в детектива.
Его губы превращаются в одну тонкую сжатую полоску и он цедит, глядя теперь уже мне за спину:
– Ну все, пизда этому углу, походу, пришла.
Резко обогнув меня, он твердым шагом направляется через прихожую в сторону кухни:
– Эй, Питер! Выходи, ублюдок. Надгробие я тебе сам закажу, не трать время.
Вижу, как бледнеет мама и опрометью кидается следом за ним. Ее лицо перекашивается от ужаса и, своим страхом, она умудряется заразить даже меня. В панике тоже кидаюсь за ними:
– Пап, это не он, это..
– Конечно, не он! – тут же с жаром соглашается мама – Джек, ради всего святого, да Питер бы никогда и пальцем ее..
Папа резко оборачивается, успев дойти лишь до прихожей, и хватает маму за грудки:
– Ты вообще заткнись! – рявкает – покрываешь избиения нашей дочери!? Я конечно знал, что ты больная, но не подозревал, что на ВСЮ голову! – он отшвыривает ее от себя с такой силой, что мама впечатывается в стену и едва не падает на пол.
– Пап, это
