Александр Гриценко - Избранное: Проза. Драматургия. Литературная критика и журналистика

Вера. Ну Бог с тобой. Сам знаешь.

Андрей. Отвернись, тётя Вера. (Вера отворачивается. Андрей пристегивает протезы.) Все, тётя Вера, можешь поворачиваться. (Встаёт, делает пару неуверенных шагов, потом идёт ловко, будто и не на протезах, а на своих ногах, подходит к окну.) О! Любка приехала! Сестрёнка моя! Что же ты мне не сказала?!

Вера. Тётка она тебе, бестолковый.

Андрей. Для меня сестрёнка.

Вера. Любишь ее?

Андрей. Кто мне ближе может быть, тетя Вера?

Вера. Ну да. Вместе воспитывались.

Вера тяжко вздыхает. Андрей выходит.

Вера. Ты хоть поешь!

Андрей. Потом! Дай я к сестрёнке схожу!

Вера (шепотом). Благослови тебя Бог.

Дверь бани захлопывается за Андреем с громким звуком, от которого кровь стынет в жилах.

В избе мать, Анна, Люба. Врывается Андрей. Совсем незаметно, что он на протезах.

Андрей. Любочка, привет!

Люба. Привет, Андрюша.

Анна встаёт с каменным лицом. Она хочет что-то сказать.

Мать. Молчи уж, ненормальная!

Люба со слезами выбегает из избы.

Андрей. Так! Что тут произошло?! Я за Любку в деревне любому горло перегрызу… А вам вот что скажу. Что вы до неё докапываетесь всё? От вас мужья ушли. От всех! Я жить в доме не могу – в бане всё лето жил. Не знаю, куда на зиму пойти теперь… Что вы к ней пристали?! Всё вам не нравится! Пусть живёт, как знает!

Анна. Да ты не знаешь просто.

Мать (Анне). Молчи!

Андрей. И знать не хочу! (Выходит из избы.)

Люба бежит по полю. Под ногами пожухлая трава, ворохи листьев. Она бежит сломя голову в никуда.

По тому же полю быстро-быстро идёт Андрей.

Люба падает на траву, на листья. У неё истерика.

Андрей идёт по полю.

По полю идут мать, Анна и Вера. Дочери поддерживают мать.

Андрей доходит до Любы. Он обнимает ее за плечи, что-то говорит ей.

Мать, Анна и Вера доходят до Андрея и Любы. Мать отталкивает поддерживающих её дочерей и садится прямо на землю.

Андрей. Что увязались?

Анна. Андрюша, ты просто ничего не знаешь!

Мать (Анне). Молчи!

Вера. Господи благослови!

Андрей. Баба, уведи этих фурий! Я тебя Христом Богом прошу!

Мать. Не уйдут они…

Анна. Она с чеченцем живёт! А ты её защищаешь!

Листья гоняет ветер. Все молчат. У Любы трясутся руки… губы. Глаза ее широко открыты.

Андрей. Люба, это правда?

Люба (плачет, кричит). Он никогда не воевал! Он в России родился! Я его люблю! Убей меня за это!

Анна начинает плакать.

Андрей (спокойно). Дура, что ли?

Анна. Он Антона уби-и-ил!!!

Андрей. Он?.. Ты с ума сошла? Антона убил другой. И «чеха» этого тоже убили… Почти сразу.

Вера. Благослови Антона, Господи!

Анна. Антошу убили, тебя без ног оставили, а тётка с ними путается… Мразь!

Андрей. Брата убили, меня покалечили… А вынес меня «чех». Меня гантимировец на себе три километра нёс, когда я истекал кровью и без ног был. И нёс он меня по минному полю. Я сейчас письма от него получаю, и сам ему пишу, и, по-моему, роднее человека у меня нет и не было, и не будет. Убейте тогда и меня, раз Любу хотите убить!

Мать. Ты не рассказывал…

Андрей (орёт). Да…..ь, зачем это рассказывать!!! (Садится на траву. Бьёт землю.) Не трогайте её! Любит – хорошо! Любит – в этом мире это очень много! Не трогайте её!

Плачет, обнимает свою мать и тётку Любу. Плачут все вместе.

Всей семьёй идут по полю.

Вера (тихо матери). Может, не так уж и плохо, что он чечен. Пусть живут. Андрюшу вот спасли, оказывается. Мать. Пусть. Ну их.

Снова в избе. Уже ночь. Темно, свет исходит лишь от лампадки, которая висит у иконы. Вера снова стоит на коленях и молится.

Пламя от лампадки отражается в её глазах…

Вера. Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь; и остави нам долги наша, яко же и мы оставляем должником нашим; и не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого. Ныне и присно, во веки веков. Аминь.

Встаёт, зевает. Подходит к своей кровати. Мать и Анна сидят за столом. Люба спит на кровати.

Вера. Нельзя все вот так оставлять. Вынесли они Андрюшу, а моего убили… А родит ребёнка, и в какую веру его? Нет, нельзя так.

Анна (жестко). Уговорим её.

Мать. Я с ней завтра поговорю. Спи.

В комнате откуда-то подул ветер. Мать, Анна и Вера выглядят обескураженно. Ветер задул лампадку. Темнота.

В полумраке кровать. На ней спит Люба. Она спит, укутавшись в старое одеяло. Она улыбается во сне. На её красивом лице ангельская улыбка.

Баня. Спит Андрей. Он стонет во сне. Ему снится что-то страшное. Он отмахивается от этого руками.

Литературная критика и журналистика

Смерть автора

Девятнадцать способов его воскресить

По Гегелю – история всегда повторяется дважды: первый раз в виде трагедии, во второй – в виде фарса. Тут вышло почти так. Скажем точнее, всё, что содержится в сборнике «Классициум», может заставить улыбнуться человека, который знаком с оригинальными текстами. И в этой улыбке будет и теплота узнавания. Так через много лет, встречая некогда близкого человека, умиляется искренне любивший. Да, естественно, человек изменился, не мог не измениться, но остались частности (взгляд, жесты), и выясняется – любил именно за них. А раньше даже было как-то непонятно…

Если коротко сказать о сборнике, то, наверно, так: 18 мастеров литературы современной кланяются мастерам прошлого. Они делают это 19 раз. И разговор во многих случаях получился на равных. Или почти.

Я начну с джек-пота. Как мне кажется, центральным и самым главным произведением в этом сборнике является рассказ «Марсианка Ло-Лита». Это безусловный лидер. Я готов низко кланяться в ноги автору. Мне как литератору и как квалифицированному читателю, который ставит Набокова в литературном процессе XX века выше многих, было приятно. Клянусь.

Некоторое время издатели держали в тайне фамилии реальных авторов «Классициума». Теперь уже выяснилось, автор популярный писатель Антон Первушин. Для меня это стало неожиданностью…

Мне казалось, что Антон, автор научно-фантастических текстов, больше уделяет внимания содержанию, а не форме. Тут всё иначе. Ему удалось понять суть стиля Набокова и передать его. Я думаю, что со мной согласятся многие – это литературный подвиг.

В сборнике есть и второй текст «Владимир Набоков. Жемчужные Врата», всамделишный автор его Ирина Скидневская. Что сказать? Ухвачена суть писателя: темы, некое философское составляющее – то, как Владимир Набоков мыслил, видел мир. Этот эксперимент в целом тоже удался.

А теперь о содержании и форме.

Автор никому ничего не должен, но когда он находит правильную пропорцию С. и Ф., то это победа. В рассказе за подписью Хемингуэй «И ракета взлетит!» сочетание идеально, так будто писал сам Хе. Ещё один мой поклон, на сей раз – современному автору Владимиру Данихнову.

И немного о поэзии. В сборнике есть три стихотворных эксперимента: «Маяковский» – поэма «Нулевой», «Гумилёв» – «Стихи» и «Бродский» – «Представление».

Это мои самые любимые поэты. А вот фамилии авторов, которые позволили себе покуситься, я не знал. Оказалось – это Иван Наумов, писатель-фантаст, поэт, выпускник Высших литературных курсов, создатель целого корпуса текстов. А за Гумилёва и Бродского писал некто Олди. Знаете такого? Точнее половина Олди – Олег Ладыженский. Я специально провёл целое расследование…

Так вот (пусть он и половина некого целого), раньше я восхищался этим человеком: характером, умением подавать себя, желанием самосовершенствоваться. В конце концов, я восхищался, как мне казалось, его серьёзным литературным талантом. Оказалось всё не так. Всего намного больше.

Если оценивать, то…

Маяковский – попадание почти на пять. Гумилёв и Бродский – пятёрка с плюсом! Я объясню почему.

Наумов шёл твердо за формой В. В., и всё получилось. Бесспорно. Ладыженский, соблюдая форму, внёс свое. Как мне кажется, эксперимент экспериментом, а автор, он же, прежде всего, художник. На этом восхваления Олега Ладыженского закончу. Боюсь пересластить.