Милая моя… - Альфред Зайнуллин

Теперь его ждала не та рутина, где он всегда ходил в школу, получал неприятные оценки, проказничал и сплетничал с друзьями, потом приходил домой в полный комфорт, который в последствии нарушал призрак его матери, не дававший ему покоя вечером. Теперь его ждала расплата за всё, так он думал.

Следующим утром его глаза приветливо открылись, идеальное время для похода в школу — это была полная противоположность его состоянию. Его на самом деле можно было назвать убитым. Взгляд Арсения постоянно устремлялся в пустую бесконечность, он даже не думал. Его голова была просто пустой, от чего ему очень хотелось что-то сделать… Так он помыл посуду и заодно умылся. Поставил чайник.

Снова смотря на осколки в зале, он увидел в них признак ухода мамы. Будто он предал её, ведь его плохое отношение к алкоголю было единственной фантастической правдой в его и маминых глазах. Эта, казалось бы последняя правда, рухнула, пока он спал и не был в состоянии её снова восстановить.

Пока он пил чай, ему вдруг вспоминалось то самое счастливое прошлое, где он играл и веселился с мамой. Он вспомнил, как она называла его раньше «Арсяней», а перестала после ухода отца… Он снова заплакал. Слёзы всё продолжались литься. Скованное и горькое чувство его просто не отпускало.

Так продолжалось около двух дней. В школу он и не думал ходить. Если сравнивать это время и время до ухода матери, то он ел гораздо больше. Сейчас же он просто просыпался в полдень, весь день лежал и слушал, как к нему в квартиру ломятся то друзья, то одноклассники, то тётя Света, которую он тоже не хотел видеть. Всё время ему в окно прилетали снежки. Телефон звонил реже всех, однако два звонка в день стали обыденностью. Трубку он даже не думал поднимать.

Прошло два дня после исчезновения матери. Он всё так же встал ближе к полудню. Он уже не мог плакать, у него были опухшие глаза. Все слёзы он выплакал за эти два дня. Лёша всё-таки решил пойти к следователю и узнать, как продвигаются поиски.

—

Никаких зацепок нет, как будто Любовь Даниловна просто испарилась. В тот вечер её никто не видел, нам не на что опираться. Вся надежда только на вас, Арсений Владимирович. — Сказал тот же следователь Иван Филиппович.

—

Ясно… До свидания…

—

До свидания.

В вечер того же дня, когда оставалось буквально несколько дней до того самого злополучного дня, в котором Арсению будет уже некого искренне поздравлять, он наконец вышел просто прогуляться. В это время уже было темно, как в самую глубокую ночь лета. Холодные частички падали ему прямо на лицо, но ему было всё равно. Выйдя на реку посреди города, которая делила это селение на две части, он пошёл по мосту. Остановившись в середине переправы через реку, он подошёл к ограде моста и посмотрел на ледяную извилистую полосу. Река уже замёрзла. Так же стал замерзать и сам Лёша, ведь на улице мороз был остёр и явно не с благими намерениями. Даже это никак не препятствовало умыслу Арсения…

Он забрался на саму ограду и в открытую предстал перед этим городом. Одно неверное движение и пропадёт и сам сын… Однако Лёшу это не пугало. Он будто сошёл с ума, ведь в таком опасном положении с абсолютно спокойным лицом он распустил руки. Он будто спорил с самой смертью.

—

Эй, мальчик, а ну слезай оттуда! — Вдруг раздался мужской голос.

Это был милицейский, он явно был недоволен странным положением Арсения.

Наш герой среагировал быстро и потерял равновесие. Он чуть ли не упал, однако его вес больше устремился на сам мост. Хоть он и хорошенько так упал, это не остановило его. В нём будто пробудился инстинкт самосохранения, который ясно давал команду «Бежать!»

Он, полный адреналина, рванул в сторону, откуда пришёл сюда. Милицейский уже не гнался за ним, точно понял, что не догонит проказника.

Арсений добежал до дома, он даже не думал оглядываться. Главное, что постоянно стучало в его голове параллельно биению сердца «Зайти в подъезд, зайти в подъезд!». В конце концов, весь запыхавшийся, он хлопнул входной дверью своей квартиры. Наконец та самая берлога, где никакой волк его не достанет.

—

Тоже мне. Я что, глупый, что бы прыгать с моста? — Сказал он, раздеваясь, и при этом тяжело дыша.

Раздевшись и сняв обувь, он пошёл в зал.

—

Мне нельзя унывать… Лучше сейчас думать, что же на самом деле в тот вечер произошло… Если я буду ныть как девчонка какая-то, ничего не добьюсь. — Сказал он, доставая веник и совок с кухни.

Наконец-то он решил убрать эти осколки стекла. Подойдя к мусору того дня, он вдруг увидел сломанное радио на столе, рядом с этими осколками.

—

Чего чёрт возьми…? — Сказал он.

Оглянувшись, он понял, что оказывается использовал подаренное отцом радио. Он нарушил свою самую верную клятву в жизни. Веник с совком упали на пол. Перед его глазами вдруг предстал отец, который дарил ему это радио с улыбкой и любовью. Потом он вспомнил, как плакал от ужасной новости об отце в тот же год, и как горячо он обещал маме, что никогда не включит это радио… Это радио должно было всю его жизнь молчать, как и всю жизнь бы молчал уже покойный папа…

Лёша не выдержал. Он, буквально несколько секунд назад будучи полностью уверенным, что не будет плакать, как девчонка, уже рыдал. Рыдал он не как какая-нибудь девчонка, а уже как новорождённый ребёнок. Он осознал, что предал и отца и мать. Как теперь ему жить с этим? Этим же вопросом он задавался в эти моменты.

Он снова упал на свою родную кровать, в которую он всегда пускал все слёзы. И сейчас она приняла всё его физическое воплощение страданий и боли.

Прошло несколько часов, а Лёша всё никак не мог придти в себя. Наконец, в уже глубокую ночь, он лежал и с красными глазами на кровати и смотрел в потолок.

«Я предатель, извините,

Ничто меня уже не успокоит,

Только вы меня простите,

Иль душа вихрём меня покроет…»

Эти слова он стал повторять в своей голове. Наконец он поднялся, достал тетрадь с будущим стихом на день матери. Он хотел написать эти строки, которые для него уже потеряли всякий смысл. Он так много