Карсон Маккалерс - Корень квадратный из прекрасного
ДЖОН: Филипп приезжает?
МОЛЛИ: Да.
ДЖОН: Когда?
МОЛЛИ: Завтра.
ДЖОН: Что ты собираешься делать?
МОЛЛИ: С его помощью я уже нарушила десять заповедей.
ДЖОН: Все десять?
МОЛЛИ: Некоторые.
ДЖОН: Ты сотворила себе кумира?
МОЛЛИ: Конечно, нет.
ДЖОН: Пожелала осла или вола ближнего своего?
МОЛЛИ: Осла или вола?
ДЖОН: Это мы вычеркнем.
МОЛЛИ: Каждый день по одной.
ДЖОН: Нет, только эту.
МОЛЛИ: Но мне не следовало этого делать. Мне, Молли Хендерсон! Воспитанной в лоне первой баптистской церкви Сесайти-Сити. Я получила пять золотых наград за религиозное рвение.
ДЖОН: Ты спала с ним, Молли, после развода?
МОЛЛИ: Я знаю, это грех. Но не измена. Дважды я говорила: "Я, Молли, беру тебя, Филипп, в законные мужья. В богатстве и в бедности. В радости и в горе. В красоте и в убожестве."
ДЖОН: Замолчи, Молли!
МОЛЛИ: "И смерть разлучит нас". Дважды произносила эти слова перед священником. Какая может быть измена?
(Стучит по столу).
ДЖОН: Что ты делаешь?
МОЛЛИ: Стучу по дереву.
ДЖОН: Зачем?
МОЛЛИ: Я не хочу, чтобы это случилось снова. Впрочем, Бог троицу любит.
ДЖОН: Это как это?
МОЛЛИ: Ну, "Три слепых мышонка", три ведьмы.
ДЖОН: Которые приходят три раза, когда ты и так идешь ко дну.
МОЛЛИ: Иногда мне кажется, что нас с Филиппом притягивает друг к другу как два магнита.
ДЖОН: Молли, ты когда-нибудь думала выйти за меня замуж?
МОЛЛИ: Но ты ведь не делал мне предложения.
ДЖОН: Делаю его сейчас.
МОЛЛИ: Ты кого-нибудь любил?
ДЖОН: Конечно, много раз.
МОЛЛИ: Но так и не женился.
ДЖОН: Я был женат.
МОЛЛИ: И на ком?
ДЖОН: Она была очень красивая... трудно описать. Мне тяжело вспоминать. Я любил ее.
МОЛЛИ: И как вы расстались?
ДЖОН: Я демобилизовался с флота. Работал строительным рабочим. Мы были счастливы, во всяком случае, мне так казалось. Потом моя жена полюбила другого, хотя говорила, что любит и меня.
МОЛЛИ: Ну и дела!
ДЖОН: Потом еще одного. Дошло до того, что, входя в парадную дверь, я был почти уверен, что кто-то выходит через черный ход.
МОЛЛИ: Жуткая история.
ДЖОН: Пришлось оставить ее, хотя очень ее любил.
МОЛЛИ: И после тоже?
ДЖОН: Да, но я должен был уйти. До того, как я ее встретил, я был в полном порядке, а тут вдруг почувствовал, что вот-вот тронусь. Чтобы окончательно не рехнуться, я развелся с ней. Потом воспользовался армейскими льготами, пошел учиться. Мне всегда хотелось стать архитектором.
МОЛЛИ: Не представляю, чтобы кто-нибудь мог так с тобой обойтись. Она просто ненормальная.
ДЖОН: Скорее слабая. Я так любил ее. У нас был домик у самого океана, я готовил обеды на берегу.
МОЛЛИ: На берегу?
ДЖОН: Роешь в песке яму, разжигаешь костер и даешь ему погореть. Берешь омара, мидии, перекладываешь слоем водорослей, потом еще омар, еще мидии. Можно добавлять все, что угодно: кукурузу, картошку. Обед готовится в горячем песке весь день. А вечером, когда небо темнеет, и волны тоже становятся темными, и шуршит галька, пора его выкапывать. С тех пор я не готовил обедов на берегу, не любовался больше мерцающими океанскими сумерками.
МОЛЛИ: Так, значит, она тебе изменяла. Женщины любят поговорить о своем горе, мужчина в несчастье немеет. Когда мой отец потерял галантерейную лавку, он заперся в доме и не произнес ни слова... банкротство... у него отобрали лавку. Он страдал до самой смерти, но никогда не говорил об этом. Никто не мог ему помочь.
ДЖОН: Я думал о любви и после, но любовь невозможно предугадать, она приходит неожиданно.
МОЛЛИ: Как в тот день, когда мы встретились на дороге.
ДЖОН: И жизнь снова обрела смысл.
МОЛЛИ: Ты веришь в Бога?
ДЖОН: Сегодня я окончательно уверовал в Него.
МОЛЛИ: Но ведь Бога нельзя увидеть.
ДЖОН: Любовь тоже. Но она, как Бог, везде. Ее нельзя увидеть подобно стулу, часам, столу. Ее не видишь, но на все в мире смотришь через призму любви.
МОЛЛИ: Сквозь призму любви?
ДЖОН: Любовь прозрачна. Когда любишь, в глазах появляется пламя и заставляет светиться стул, часы, стол.
МОЛЛИ: Как светится циферблат твоих часов?
ДЖОН: Как светится любовь. Выходи за меня замуж, Молли, скорее выходи за меня замуж.
МОЛЛИ: Джон, прости за банальность, но все так неожиданно. По правде говоря я хотела бы отложить этот разговор до утра.
ДЖОН: Я буду во флигеле. Спокойной ночи, любимая.
МОЛЛИ: Спокойной ночи.
Джон выходит. Молли ошеломлена. Она трогает стол, стул, заводит часы. Мы замечаем вдруг Филиппа, который стоит у подножья лестницы. Он держит небольшой букет цветов.
МОЛЛИ: Филипп, откуда ты?
ФИЛИПП: Откуда я? Куда я? Откуда я? Моя голубоглазая банальность.
МОЛЛИ: Как ты меня напугал!
ФИЛИПП: Я шел от станции пешком.
МОЛЛИ: Всю дорогу.
ФИЛИПП: Увидел свет в окне и тебя с мужчиной.
МОЛЛИ: Джон Такер, архитектор.
ФИЛИПП: Я вошел с черного хода.
МОЛЛИ: Зачем?
ФИЛИПП: Хотелось застать тебя одну. Смотри, Молли, ничего не изменилось. Стол, стул, коврик. Как давно все это было... А вот и часы.
МОЛЛИ: Старинные часы. Они дарят мне ощущение мира и семьи.
ФИЛИПП: А мне напоминают о времени. Ты заводила часы, когда я вошел. Вечно, вечно бегущее время. Ненавижу часы.
МОЛЛИ: У них чудесный бой.
ФИЛИПП: Что случилось, Молли? Как странно ты смотришь!
МОЛЛИ: Ничего.
ФИЛИПП: Ты боишься меня?
МОЛЛИ: Я горжусь тобой, Филипп. Горжусь твоим мужеством в санатории.
ФИЛИПП: Какое там мужество!
МОЛЛИ: Как тебе там жилось?
ФИЛИПП: Это было ничто, ничто - ужасно, потому что ничто - это смерть.
МОЛЛИ: Я разбужу Париса, Маму Лавджой, Сестрицу?..
ФИЛИПП: Нет, я хочу побыть с тобой. У меня есть к тебе разговор.
МОЛЛИ: О чем?
ФИЛИПП: Кем я был т кем я стал.
МОЛЛИ: Уже поздно, Филипп. Почти рассвело.
ФИЛИПП: Я вижу рассвет, чистые зыбкие и холодные краски горизонта. Полоски лимонной и апельсиновой кожуры. Я вижу рассвет, могу его описать, но не могу почувствовать. Я многое могу описать. Например, еду - черничный морс, ватрушки, рассыпчатые золотистые вафли. Но не могу почувствовать их вкус.
МОЛЛИ: Завтра я тебе что-нибудь такое приготовлю.
ФИЛИПП: И цветов, Молли. Тюльпаны, ирисы, лилии. Я могу их описать, несмотря на предрассветные сумерки. Но они меня не радуют. Любовь я тоже могу описать, но любить - не могу.
МОЛЛИ: Зачем ты вернулся, Филипп?
ФИЛИПП: Хочу снова чувствовать. Вкус, запах. Хочу жить.
МОЛЛИ: Ты всегда поражаешь меня после долгого отсутствия.
ФИЛИПП: Что тебя поражает?
МОЛЛИ: Ты сам, твой вид. Но мне пора быть практичной и взрослой.
ФИЛИПП: Бога ради, зачем, девочка?
МОЛЛИ: Десять дней назад я сдала комнату во флигеле.
ФИЛИПП: Тому парню, что здесь был?
МОЛЛИ: Он - моя опора, моя моральная поддержка.
ФИЛИПП: Что ему нужно? Какое ему дело до нас?
МОЛЛИ: Мы не одни на земле, Филипп.
ФИЛИПП: От остального мира нас с тобой разделяют шторы - как в пульмановском вагоне. Разве ты забыла? Не помнишь нас с тобой ночью? Да и днем тоже.
МОЛЛИ: Конечно. Так было.
ФИЛИПП: Молли, я хочу открыть тебе секрет.
МОЛЛИ: Какой?
ФИЛИПП: Я еще не сдался.
МОЛЛИ: Это и есть твой секрет?
ФИЛИПП: Я хочу написать чертовски хороший роман о нашем поколении. И писать его буду наверху. Здесь, на ферме. Я снова обрету работу, мир, способность удивляться.
МОЛЛИ: Но...
ФИЛИПП: Я ощущаю приближение чуда, это как дуновение ветра в ночи. После всех черных лет я ощущаю приближение чуда. Ты должна любить меня.
МОЛЛИ: Ты все еще любишь меня, Филипп?
ФИЛИПП: Люблю ли я тебя? (Отрицательно качает головой). Я чувствую, что попал в замкнутый круг одиночества. Пытаюсь дотянуться, дотронуться, но под моими руками одна пустота. Потому, что только вещи долговечны. ( Трогает стол, стул). Стол, стул. Они переживут меня.
МОЛЛИ: Почему ты вернулся, раз не любишь меня?
ФИЛИПП: Потому, что слабый смотрит на сильного. Потому, что умирающий смотрит на живого. Нет, Молли, это не любовь.
МОЛЛИ: Тогда что же?
ФИЛИПП: Без тебя я чувствую себя так, будто с меня содрали кожу. Ты всегда знала, что я способен жить только в коконе. Ты знала, что мне нужно жить с тобой и чувствовать себя защищенным. Это не каприз, это требование природы.
МОЛЛИ: Но коконы как шелуха, сами они безжизненны.
ФИЛИПП: Да, это так.
МОЛЛИ: Я не хочу умирать, Филипп.
ФИЛИПП: Слушай, Молли, слушай же.
Как защитить мне душу от душитвоей прикосновений; не твоейдуши коснуться ль ей во тьме ночей?
Ах, я бы душу пестовал в тиши,во тьме темнее ночи, где ничейглас не ответит жалобе душив удушливой тиши ручья ручей
Но наши души делает однимто, что сольет их, как смычок: под нимтак слиты струны, прежде столь немы.Какого инструмента струны мы?
Под чьей рукой мы звучим из тьмы?Сладчайшую мелодию храним...
МОЛЛИ: Как прекрасно, Филипп!
