Мартин Вальзер - Дуб и кролик

Алоис. А шинель?

Горбах. Пропала.

Алоис. Подлость.

Горбах. И тогда во мне родилась ненависть к большевизму, представляешь какая. Лежа на земле Рейнской долины, я поклялся, что они мне заплатят за это. Я решил, что в следующий раз, когда они меня снова изобьют, я буду, по крайней мере, ротмистром. Теперь понимаешь, почему я сделал карьеру?

Шум низко летящего самолета. Алоис и крейслейтер падают на землю, затем осторожно смотрят вверх.

Сейчас начнется.

Алоис. Я должен спуститься вниз, господин крейслейтер. Самолеты подняли такой шум. Среди кроликов начнется паника. Ангорские кролики особенно к этому чувствительны, они передавят друг друга, господин крейслейтер. Девяносто один кролик, господин крейслейтер, представляете себе, что случится, если девяносто один кролик сразу испугается.

Шум приближающегося мотоцикла.

Горбах. Тихо, я слышу какой-то шум.

Алоис. Французы.

Горбах. Или Вайнрайх. Его патруль. (Вынимает пистолет.) Если это патруль Вайнрайха, мы их захватим. Им нечего делать на земле Брецгенбурга. (Внезапно испугавшись.) А вдруг это эсэсовцы?

Алоис. Эсэсовцы сюда наверх не придут, господин крейслейтер, эсэсовцы — это отборные войска. Они теперь заняты в другом месте.

Горбах. Не скажи. Они повсюду. Все из-за твоего идиотского сокращенного пути. Теперь мы здесь торчим одни, без штаба. Они могут нас принять за дезертиров. Пойдем в хижину. (Мчится к хижине. Наталкивается на дверь и врывается в хижину.) Алоис, немедленно сюда.

Алоис. Сейчас иду, господин крейслейтер.

Горбах закрывает дверь. На заднем сиденье мотоцикла въезжает старший школьный советник Потц. На нем форма штурмовика. Он спрыгивает с сиденья. Появляется второй мотоцикл с двумя сопровождающими.

Потц (мотоциклисту). Стоять на месте. Прикрывать сзади. (Вынимает пистолет.) Эй! Кто здесь? Крейслейтер? Эй! Это же шинель Горбаха. Если шинель Горбаха здесь, значит Горбах был здесь.

Горбах и Алоис выходят из хижины.

Горбах. Это вы, Потц? Почему вы покинули ваш пост?

Потц. Крейслейтер, я возмущен!

Горбах. Нет, это я возмущен! Как вы посмели покинуть ваш пост? Кто возглавляет отряд фольксштурмистов?

Потц. Потише, крейслейтер. Кто из нас первый покинул город?

Горбах. По зрелом размышлении я решил перенести свой командный пункт на эту вершину. Отсюда я буду руководить операцией. Отдавать приказы.

Потц. Вы должны были сообщить нам об этом.

Горбах. Вам было бы сообщено... Где стоят ваши части?

Потц. Мы хотели занять позиции в Тойтахской долине, чтобы перекрыть дорогу в долину, но окопные работы не были проведены с необходимой тщательностью.

Горбах. А школьный советник Шмидт?

Потц. Школьный советник Шмидт! Так точно. Он говорил, что во время создания окопных укреплений он наткнулся на древние исторические гробницы. По-видимому, это были древнегерманские королевские гробницы. Он говорит, что мы сейчас копаем в такой спешке, что можем разрушить найденные захоронения. Он отказывается копать дальше. Он предлагает запланированную систему окопов перенести на полкилометра вперед.

Горбах. А это возможно?

Потц. Нет, невозможно. Мы выбрали самое лучшее место в долине для возведения укреплений. Мы располагаемся на склонах, враг проникает в глубь нашей заградительной системы, и мы расстреливаем его в упор, тот же, кто пытается спастись бегством, попадает в Тойтах и тонет. На Тойтахе сейчас большой паводок.

Горбах. Недурно! Река тоже выполняет свой долг!

Потц. Но господин Шмидт саботирует. Он не хочет взваливать на свои плечи ответственность за разрушения древнегерманских королевских захоронений. Прошу вас безотлагательно освободить Шмидта от его обязанностей и передать руководство окопными работами мне. Нельзя терять ни минуты!

Горбах. Решено, Потц! Мчитесь обратно! Прикажите арестовать Шмидта и препроводите его сюда. Мы сами творим историю. Передайте эти слова господину Шмидту. Мы находимся здесь не для того, чтобы защищать древнегерманские скелеты, а для охраны наших жен, детей и нашего Брецгенбурга.

Потц. Так точно. Окопные работы закончить с дьявольской быстротой. Шмидта арестовать. Отряды Потца, Крейцлера и Грейзинга открывают огонь по сигналу командного пункта Дубовой горы.

Горбах. Выполняйте!

Потц. Есть выполнять!

Потц и сопровождающие его лица отъезжают с шумом и грохотом.

Горбах (с удовольствием). Ага, понял, откуда ветер дует! Я его поставил на место. «Вы должны были нам сообщить об этом». Подумать только, что он о себе воображает, Алоис. «Должны были сообщить нам об этом». Я еще им всем покажу, что значит командовать.

Алоис. Но о хоровом кружке вы ему ничего не сказали.

Горбах. При чем здесь хоровой кружок?

Алоис. При том, что старший школьный советник Потц является руководителем кружка. Я хочу сказать, что все в его руках и он мог бы меня сразу принять. Я думаю, что если все время откладывать, то я никогда не начну петь.

Шум самолета. Оба бросаются на землю. Снова осторожно поднимают головы.

Горбах. Ах, Алоис, с пением можно пока обождать.

4. На командном пункте.

Снова чудесный апрельский день. Вершина Дубовой горы превращена в командный пункт. Налево видны уходящие вдаль ряды палаток. Под дубом стоит стол, на котором разложены полевые карты. Рядом со столом — школьная грифельная доска. Ценкер чертит мелом на доске план района боевых действий, срисовывая его с клочка бумаги. Несколько пожилых мужчин — одни в комбинезонах, другие в железнодорожной форме — медленно работают: собирают хворост, натягивают защитные сетки, разжигают костер, прокладывают телефонный кабель. Двое из них охраняют пленных, привязанных к деревьям. Один из пленных — школьный советник Шмидт, лысый человек в гольфах, второй — поляк Ежи. Алоис стрижет Марии волосы. Делает он это явно неохотно. Горбах появляется в дверях хижины, держа в руках чашку кофе и бутерброд. Около стола на табуретке стоит полевой телефон. Машник, все еще в костюме кельнера, расположился рядом с табуреткой, теперь он исполняет обязанности телефониста. Как только Горбах появляется на сцене, Машник стремительно вскакивает с места и, сорвав со стола салфетку, спешит как официант навстречу Горбаху.

Машник. Что еще будет угодно господину крейслейтеру? Насколько это возможно в данных условиях, я постараюсь сервировать. Просто жалость берет, как подумаешь о том, что я мог бы подать господину крейслейтеру у нас дома в Карлсбаде. Petit déjeuner[1], господин крейслейтер, такой, что вам бы не захотелось так быстро вставать из-за стола. Jambon de Pregue[2], господин крейслейтер!

Горбах. Сейчас же прекрати, Машник, иначе я проглочу собственный язык.

Машник. Или же œuf en cocotte Opéra[3].

Горбах. Теперь все это жрут русские.

Машник. Пусть только они попробуют разбить фарфоровый сервиз для завтрака. Но я надеюсь, что они не осмелятся войти в «Пупп». Знаете ли, парковый отель «Пупп» такой имеет вид, что каждый пролетарий два раза подумает, прежде чем показаться в «Пуппе». Вам, конечно, хорошо известен «Пупп», господин крейслейтер!

Горбах (неуверенно). «Пупп». Ты имеешь в виду отель «Пупп», тот, что в парке, да, да, конечно знаю. Очень приличное заведение.

Машник. Лучше не бывает, господин крейслейтер. Мы там готовили bœuf Stephanie[4], боже мой.

Горбах. Если ты сейчас же не прекратишь эти разговоры, Машник, мне станет дурно и я упаду в обморок. Ты подрываешь боевой дух, Машник.

Машник. Слушаюсь, господин крейслейтер. (Исчезает в хижине.)

Горбах, осмотревшись по сторонам, уходит вслед за ним.

Алоис (занимаясь стрижкой, вполголоса). Я просто не могу в это поверить, Мария! Анна никогда не имела никаких дел с полицией. Она вообще никогда не была на высоте в вопросах политики.

Мария. Бедный Ежи! Если они с ним что-нибудь сделают, грех будет на ее совести, можешь ей так и сказать.

Алоис. На твоей совести он будет! И на его собственной! С таким, как он, не ложатся в постель, Мария! Черт побери, я же не допускаю к моим ангорским крольчихам первого попавшегося навозного крольчонка.

Мария. А ты насчет этих дел вообще должен помалкивать. Ай! Подлый ты!