Леонид Андреев - Профессор Сторицын
Сторицын (смеясь). То есть я хотел сказать, что у меня есть какое-то заседание.
Елена Петровна. Нет, нет, княжна. Бога ради, увезите его. Я буду от всей души благодарна! Ему так необходим воздух… я рассержусь, если ты не поедешь, Валентин.
Саввич. Разве и мне с вами проехаться? Я тоже давненько на лоне природы не был.
Мамыкин. Вы забыли, Гаврил Гавриилыч, в воскресенье я читаю у вас повесть.
Саввич. Ах да, да, да, — забыл, брат! И как раз днем. Послушаем, послушаем твои обличения!
Сторицын. Великолепно! Прекрасно! В конце концов это замечательная идея. Но, позвольте, куда же мы поедем? Или… или… А что, Модест, если мы приедем к тебе в Озерки? Как вы думаете, Людмила Павловна?
Людмила Павловна. Я согласна.
Модест Петрович. Валентин, милый, если ты не шутишь…
Сторицын. Не шевелись, старик! Но только как это сделать: мне за вами заехать, или (тревожно)… Модест, ты мне расписание дай, у тебя есть расписание?
Людмила Павловна. До свидания, Елена Петровна.
Елена Петровна. Куда же вы?
Людмила Павловна (не отвечая). Вы не можете сегодня проводить меня, Валентин Николаевич?
Сторицын. Сегодня?
Саввич. Сегодня ему нельзя.
Елена Петровна. Нет, отчего же. Конечно, пусть пройдется, здесь так накурено.
Сторицын (строго). С удовольствием, Людмила Павловна… Я сейчас же вернусь, Елена.
Княжна прощается одним поклоном, не протягивая руки; Елена Петровна провожает ее, Модест Петрович и Сторицын идут сзади.
Сторицын (на пороге). Ах, да: не забудь же дать мне мелочи, Елена, я назад на извозчике… И где мой портсигар? Здесь!
Выходят; Саввич и Мамыкин одни.
Саввич. Видал миндаль?
Мамыкин хихикает.
Ты, Мамыкин, смеешься, а меня возмущает вся эта профессорская порнография. Что понимает девчонка, да еще из такой семьи?
Мамыкин. А разве он?..
Саввич. Почем я знаю, я не шпион.
Мамыкин. Она сама завлекает.
Саввич. Не понимает, оттого и завлекает.
Мамыкин. Она нас презирает, Гаврил Гавриилыч. Гордячка!
Саввич. То есть кого это нас — меня?
Мамыкин. Да и вас. Я все время глядел на нее, как она на вас посматривала, благодарю покорнейше.
Саввич. А вот я ее в следующий раз ощиплю, как галку: будет знать. Не любят они правды, Мамыкин. Пойди сюда. Ты видал, какой письменный прибор у знаменитейшего?.. Посмотри.
Мамыкин. Чего я там не видал?
Саввич. Нет, ты посмотри… Чистейшая бронза! Нет, ты на руку взвесь. Что?
Мамыкин. Да.
Саввич. Тысячи две, как одна копеечка; тебе, пролетарию, таких денег и не представить.
Мамыкин. А на прислуге лица нет, загоняли, как лошадь! Что ж, прочтет он мою рукопись когда или нет, до каких же пор я ждать буду?
Саввич. Некогда.
Мамыкин. А провожать есть когда? Люди!
Саввич. Потерпишь.
Мамыкин. Я потерплю! Я потерплю! Да Боже ж ты мой!.. Как не просыпался у меня талант, так думал я: вот они, настоящие-то люди, литература-то наша, ученые-то наши. А как пошел ходить — что такое! Одна черная зависть, одно хамство, чуть-чуть собаками не травят, по три часа в передней с лакеями держат. Вижу я: схватился человек за свой сладкий кусок и аж дрожит — как бы кто не вырвал. Жил я цельный месяц у Сохонина: всей России известный писатель, народный печальник…
Саввич. Выдохся твой Сохонин, и охота была к нему ходить.
Mамыкин. Всей России известный писатель, а что у него в доме делается? Только и видишь, что жрут: ночь ли, полночь ли…
Входит Елена Петровна.
Елена Петровна. Господа, ужинать. Сергей и Модест уже за столом, идемте скорее, Мамыкин.
Саввич (хохочет). Ночь ли, полночь ли…
Елена Петровна. Что вы смеетесь? Мамыкин, пройдите, пожалуйста, вперед, мне нужно несколько слов сказать Гавриилу Гаврииловичу.
Саввич. Что еще такое?
Елена Петровна. Нужно, раз говорю. Идите, идите, скажите там, что я сейчас.
Мамыкин уходит.
Саввич. Что это за тон? Я сколько раз тебе говорил, чтобы таким тоном ты не смела со мной разговаривать! Скажите пожалуйста!
Елена Петровна. Гавриил, сегодня я весь день плачу. Это ужасно, я с ума схожу! Гавриил, во имя всего святого, я умоляю тебя: продай бумаги, хоть на три тысячи, хоть на две. Я с ума схожу!
Саввич. Я вам уже объяснял, что сейчас, при теперешнем состоянии биржи, мы ничего продавать не можем… Поняли? Поняли или нет?
Елена Петровна. Я ничего не понимаю. Меня под суд, я на себя руки наложу.
Саввич. Вздор-с! Выпутаетесь! Позвольте, что я вам — мальчик? Так я вам и поверю, что у вас с профессором двух тысяч нет! Что я, мальчик?
Елена Петровна. Двух копеек нет. Завтра на обед нечего.
Саввич. В старых юбках покопайтесь: не зашито ли.
Елена Петровна. Как вы смеете наконец! Я плачу, я обращаюсь к вам, как к порядочному человеку, а вы ведете себя, как на улице.
Саввич. Что-с?
Елена Петровна (задыхаясь). Вы грубы, как пьяный сапожник. Я с ума схожу, когда говорю с вами. Какая низость! Вы не смеете так говорить в этом доме, да, да, не смеете. Вы забыли, в какой дом вы пришли. Вы… извозчик! По какому праву вы смеете кричать на меня, когда даже муж… даже муж…
Саввич. По праву вашего любовника, Елена Петровна. И если я себя веду, как сапожник, то вы ругаетесь, как кухарка. Стало быть — квиты.
Елена Петровна. Вы ограбили меня!
Саввич (угрожающе). Что такое? Прошу повторить! Что такое вы изволили сказать?
Елена Петровна. Прости меня, Гавриил, я не буду. Но я не могу слышать, когда ты так говоришь со мной. Зачем ты презираешь меня… Ведь не девчонка же я, я мать, меня все уважают. Ну, объясни, если я чего-нибудь не понимаю, но зачем же так грубо, с таким презрением, с такой насмешкой?.. Когда ты так говоришь со мною, я потом не смею никому в глаза взглянуть, мне начинает казаться, что я не жена профессора, образованная женщина, которая читает книги, которая говорит на языках, а переодетая кухарка, которую только что побил ее кум. Уважай меня хоть немного, Гавриил, я не могу без уважения, — я руки на себя наложу!
Саввич. А вы меня уважаете? Позвольте, позвольте, кто это кричал сейчас: грабитель? Со мной нельзя так обращаться, сударыня, и если я хоть раз только услышу… Что-с?
Елена Петровна. Ну, прости. Ну, объясни.
Саввич. Объяснять? (Отворачивается и становится в позу.) Дура!
Елена Петровна. Но это так трудно! Я ничего не понимаю в твоей игре. Почему нельзя продать бумаг хоть на две тысячи? Я же не говорю, что надо все продать…
Саввич. Ограбил! подлец! А куда вы с вашим профессором пойдете, как с голоду начнете издыхать?.. Ко мне же! Кто ваши деньги сберегает, сам с вами рискует, трудовых денег не жалеет? Ведь если за вами не смотреть, так вы детей голых на улицу пустите спичками торговать. Что у вас за хозяйство: десять рублей за тысячу папирос платите, абонемент в опере имеете… в музыке ни уха ни рыла, а тоже — абонемент! Первое представление! Эстетика! Литература! Идеи!.. А кто два года за дрова не платил, ко мне же и со счетами лезете. Ты Бога благодарить должна, что встретился на пути честный человек с твердым характером…
Открывается дверь.
Сергей (с порога кричит). Что же ты, мама! Это безобразие! Два часа сидим за столом, мне заниматься надо.
Саввич. А ты не изволь кричать, хулиган! Вон!
Сергей (отступая). Что же это такое наконец. Туг вам не гимназия, Гавриил Гавриилыч, вы в частном доме и…
Саввич. Елена Петровна!
Елена Петровна (поспешно). Иди, иди, Сергей. Разве вам еще не подавали? Я сейчас, я только два слова… о здоровье папы. Иди.
Дверь со стуком захлопывается.
Саввич. Хулиган. Вы еще дождетесь, он себя покажет… мрачная рожа!
Елена Петровна. Прости меня. Ты очень разволновался, Гавриил?
Саввич. Пустите мою руку.
Елена Петровна (целуя его в щеку). Ну, прости. Только не оставляй меня, я с ума схожу.
Саввич. Под вексель возьми.
Елена Петровна. Постараюсь.
Саввич. Продавать сейчас нельзя.
Елена Петровна. Хорошо. Поцелуй меня, Гавриильчик. Я так одинока, я так боюсь всего. Поцелуй меня, не оставляй.
