Пётр Киле - Восхождение

- В заоблачных высотах замок древний, где я провел не много прежде дней, а будто вечность; странствуя в столетьях, я возраст свой продлил, а молод все. И в самом деле я обрел бессмертье?

С тем жил я вечно, вечно буду жить? Что если я вне жизни, как в нирване? Как в детских снах моих о Джиннистане?

И век мой длится, как посмертный сон? Но как бы ни было, я полон мыслей воли нечто сотворить благое, великое, чудесное, как небо, с чем в детстве раннем я возрос душой, объемля белый свет до звездных бездн.

Пора свершить мне то, что суждено.

Входит начальник дворцовой охраны граф Фредерик.

- План княжества хотите посмотреть? - Подходит к столешнице, на которой проступает карта мира в мельчайших подробностях, с изображением страны света.

Аристей не без смущения за детский вопрос:

- Здесь есть места, где обитали феи?

Граф Фредерик поворачивает алмазный светильник таким образом, что рельефная карта оживает в виде панорамы тех уголков княжества - чудесных альпийских лугов у тишайших озер, - где в самом деле могли обитать феи:

- Да, говорят, что феи и поныне живут в предгорьях, со страною света смыкающихся, - там же вечно лето.

Аристей, любуясь:

- Альпийские луга на крыше мира…

В панораме показываются какие-то люди, явно не из местных жителей.

Граф Фредерик, справившись по телефону:

- Две группы альпинистов подошли вплотную к замку, с разрешением свободно пересечь границы наши, но меж собой вступили в перестрелку.

Аристей с интересом:

- Чего же добиваются они?

Граф Фредерик, усмехнувшись:

- Сокровищ баснословных принца – слухи о том давно витают… В силах мы помочь перестрелять друг друга им. А принц, он сам разил, неуловим, могущественен в гневе, словно Зевс.

Аристей с изумлением:

- Разил он молнией?

Граф Фредерик смеется:

- Пучками света.

- Вы осведомлены об опытах?

Граф Фредерик скромно:

- Лишь в области своей, как и другие. – Откланиваясь. - Принцесса.

Аристей:

- Кстати, как она?

Граф Фредерик с порывом:

- Чудесно! С прибытьем вашим вдруг пришла в себя. Приветлива, прелестна и разумна… Прислушивается к речам прислуги, припоминая, что же с нею было, догадываясь, где она и кто. Но спрашивать – мешает словно стыд. - Уходит.

3

Гостиная и спальня в стиле русской классики XIX века. Аристей входит к принцессе. Она спит, но так, как будто внимает всему, что происходит вокруг и в мире. Так похоже на картину - с ожившей вдруг моделью.

Кажется, в ней протекает глубинная жизнь целого мироздания, что замечаешь в картинах старых мастеров. Она, то состояние, в каком она пребывает, заключает несомненно в себе тайну - тайну жизни и смерти, тайну любви и счастья, что единственно волнует, влечет человека вечно.

Взволнованный, Аристей отступает к двери.

Принцесса, открывая глаза:

- Не уходите, принц. Я улеглась, чтоб в полусне дождаться встречи с вами. - Откидывая покрывало, встает на ноги, одетая в белую тунику с красным поясом с изящной отделкой.

Аристей с волнением:

- Приветствую, принцесса! Вы здоровы!

По первому порыву они заключают друг друга в объятия, но на поцелуй уже не решаются и отступают.

Принцесса смеется:

- Я спящею принцессою была, как в сказке, в замке старца-колдуна, который спас меня и нежил взглядом, кощунственным до судорог по телу, как будто он влюблен и вечно юн…

Аристей, рассмеявшись:

- Он поступал как врач, как маг-ученый.

Принцесса кивает:

- Я знаю, и при этом был влюблен. Я не в обиде: стыд ведь как влюбленность питает негой женственность и счастье, что проявляется в нас грацией.

На ковре, босая, повторяет простейшие движения, словно едва удерживаясь от танца или полета.

Аристей, направляясь к выходу:

- Мы встретимся за ужином. Согласны?

Принцесса, заглядывая ему в глаза:

- Я в вашей власти, принц.

Аристей вопросительно:

- Что это значит?

Принцесса смеется не без смущения:

- Такая роскошь здесь. Вы принц-наследник. Я чувствую наложницей себя, когда свобода мне всего дороже была и будет…

Аристей, возвращаясь назад:

- Вас я узнаю! Вас звали Варя. Или это кличка? Вы приходили за литературой… Затем на маскараде Афродитой явились и, Эрота со Психеей всем на потеху разыграв, сокрылись!

Принцесса узнающим, интимно нежным взглядом:

- А вы, художник Аристей Навротский, представший принцем и владельцем замка на горных высях под страною света!

Мне кажется, я знаю все о вас, от старца с таинством его стремлений, во мне хранил он тайны бытия, отныне вам открытые во мне.

Аристей с пылом:

- Как в красоте и женственности нежной, и мирозданья, и природы всей? А грация? Величие во взоре… Божественное явлено в тебе! - Поспешно уходит, ощущая, как брелок ожил, очевидно, в предостережение ему.

4

Граф Фредерик сообщает по телефону:

- Принц! Альпинисты изменили маршруты и слишком близко подошли к замку. Пришлось им помочь перестрелять друг друга.

- Хорошо ли это? – усомнился Аристей.

- Да, это не решение проблемы. Но ее создают они сами. Что делать? Вслед за монахами и учеными к нам повадились альпинисты и авантюристы. Мы вправе охранять наши границы и безопасность, как любое государство.

- Но просто перестрелять?

- Принц! В общем, мы знаем, кто пытается проникнуть в замок. Ведь они собирают информацию в городке, а мы – о них. По сути, это мафиози и спецслужбы ближнних и дальних стран. За трупами они официально не обращаются.

- Значит, дело достаточно серьезно.

Всяких дел и проблем хватало, и это напрямую было связано с общим состоянием в мире – от первой мировой войны до второй, когда Аристей, не замечая хода времени, всецело посвятил себя сооружению корабля по модели даймона.

ГЛАВА ВТОРАЯ

1

Над ним просияла густая синева южного неба с видами Рима, но то ему не померещилось, как следовало ожидать, в духе посмертного опыта, ведь что-то ужасное с ним приключилось, а он сам вышагивал по узким улочкам древнего города, поглядывая по сторонам, внешне беззаботный, а про себя сосредоточенный, отъединенный от всех, как постоянно ощущал свое одиночество всюду, в особенности за границей, что, впрочем, вполне естественно при посещении музеев, в которых волей-неволей оказываешься как бы в двух измерениях - некогда и теперь.

Узкая улочка, извиваясь по склону холма, вела к его вершине, где находилась старинная вилла с садом, откуда хорошо просматривался Рим, с куполом собора святого Петра, заполняющим центр города в непосредственной близости.

Вилла и сад были открыты для посетителей в определенные часы, но на этот раз, уже под вечер, Леонард беспрепятственно вошел в сад, не встретив ни служителей, ни охраны. За деревьями в лучах заходящего солнца сияли окна небольшого дворца эпохи Возрождения. Все вокруг объято тишиной и даже запустением, будто хозяева в отъезде либо умерли.

- Куда я забрел? - подумал вслух Леонард. - И зачем я здесь?

Но в полетах, для него неожиданных, когда он попадал в переплет с опасностью для его жизни, всегда проступал смысл.

Вдруг послышались топот копыт и стук колес, и в раскрытые настежь высокие ворота въехала коляска, в которой сидели две женщины, обе с милым и веселым выражением на лицах, обращенных на него, одетые в нарядные платья старинного покроя, в шляпках с перьями. Это были княгиня Зинаида Николаевна и Диана. Леонард опешил от неожиданности. Как! Диана? Она, или это сон?

Окликнув его по имени, они заговорили с ним так, будто разминулись недавно, на Корсо, где шел второй или третий день Римского карнавала, на что указывали и цветы, которыми была забросана вся коляска.

- Леонард! Знаешь, что случилось? - по выражению лица Дианы можно было рассудить, что она не знает: ей радоваться или плакать.

- Что-то ужасное! - рассмеялась княгиня. - Ее узнали.

Если в первый день карнавала бросались конфетти (из мучных, с примесью извести шариков), что не совсем безопасно, да похоже на настоящую войну всех против всех, то букетиками цветов скорее обменивались либо отмечали тех, кто привлекал всеобщее внимание.

- Вы смеетесь, княгиня. А мне не до шуток, - заметила Диана с беспокойством.

Коляска остановилась у подъезда дома, где, как стало ясно Леонарду, поселилась его мать, а Диана, приехав недавно в Италию, гостила у нее.

Леонард не мог опомниться от удивления, чуть ли не до страха. Боже, это же была Диана! Только в юности, в пору их общего увлечения театром в деревне. Леонард, не успев обрадоваться, огорчился, решив, что это всего лишь сон. Только, где и когда он видит этот сон, не мог сообразить, соответственно знать, что его ожидает при пробуждении.