Виктор Шендерович - Текущий момент и другие пьесы
МИССИС УОТСОН. Вы невозможный человек, мистер Гольдинер!
ГОЛЬДИНЕР. Я — прошлогодний снег, миссис Уотсон! Ветеран дурацкого труда, хромой старпер из Харькова. И скажите еще спасибо, что не из компартии Мозамбика. Одна надежда на этих. У кого там воплощения?
МИССИС УОТСОН. У буддистов.
ГОЛЬДИНЕР. Только я забыл условия этой туристической поездки.
МИССИС УОТСОН (усмехнувшись). Нужно все время учиться.
ГОЛЬДИНЕР. Да. Учиться, учиться и учиться. Где-то я это уже слышал. Ладно — встретимся через пару воплощений, разберемся.
МИССИС УОТСОН. Sure… Непременно встретимся. Пауза.
ГОЛЬДИНЕР. Ну. У вас, наверное, дела…
Еще пауза. Встают.
ГОЛЬДИНЕР. Привет Америке. Вы сейчас — домой? К другу? К ацтекам?
МИССИС УОТСОН. Домой… Пройдусь напоследок по набережной… подышу… повидаю Концевича…
ГОЛЬДИНЕР. Привет ему от меня. И узнайте у капитана подлодки, скоро ли ядерный удар.
МИССИС УОТСОН. Обязательно. Ну! (Подает руку.) Good luck… До свиданья…
ГОЛЬДИНЕР. Все возможно, Евгения Марковна.
Подает ей руку. Миссис Уотсон, помедлив секунду, обнимает Гольдинера и целует его в щеку.
Жалко, Фира не видит.
Миссис Уотсон машет рукой и уходит. Гольдинер садится к окну, и через какое-то время медленным взмахом руки провожает гостью. Потом берет губку, подходит к холодильнику и, глядя вбок, тщательно стирает написанный там номер телефона. Смотрит на стол, на ее чашку. Начинает медленно убирать со стола. Ставит на подоконник блюдо с пирожными, берет в руки лежащий на подоконнике пластмассовый квадратик.
Ну вот, забыла диск… Забыла.
Ставит диск, и из плеера начинает звучать песня «Every-time we say goodbye…» Гольдинер, слушая, садится в кресло. Декорация квартиры медленно раздвигается, и Гольдинер оказывается сидящим на пустой закатной набережной на берегу океана… Крики чаек.
конец
ВЕЧЕРНИЙ ВЫЕЗД ОБЩЕСТВА СЛЕПЫХ
(редакция 2011 года)
комедия
— Алло?
— Доброе утро, Виктор, — сказала трубка. — Это Эльдар Рязанов.
Вам утром звонил Эльдар Рязанов? И мне раньше не звонил. Поэтому я, разумеется, сразу проснулся.
— Виктор, — сказал из трубки приятный голос Эльдара Александровича. — Я прочел вашу пьесу. Хорошая пьеса. Как вы смотрите на то, чтобы я снял по ней кино?
О-о-о-о, какое начало дня! Я смотрел положительно.
— Замечательно, — сказал Эльдар Александрович, другого ответа и не ожидавший. — У меня сейчас как раз перерыв между большими картинами, а у вас небольшая пьеса, я посчитал — мы уложимся за двенадцать съемочных дней. Группа у меня прекрасная.
Через минуту мы уже обсуждали распределение ролей.
— Там у вас пара антогонистов, — говорил Рязанов, — я предлагаю: Янковский и Стеклов. Вы как относитесь к Янковскому?
Как я отношусь к Янковскому? О-о-о…
— А к Стеклову?
…В постели, не открывая глаз, с трубкой у уха лежал человек. Он лежал, постепенно увеличиваясь в размерах. Это был не хрен с горы, как еще недавно, а — автор сценария к новому фильму Эльдара Рязанова! Из трубки в ухо лежащему медленно стекал мед с молоком…
— Супружеская пара, — говорил трубка голосом всенародно любимого режиссера, — я думаю: Гундарева — Калягин. По-моему, это будет хорошо… Как вы считаете?
Я не заставил себя уговаривать. Я согласился на то, чтобы роли в моей пьесе играли Гундарева и Калягин. Я был удивительно покладистым в то утро.
— А старушку сыграет Ахеджакова, — продолжал Рязанов. — Вы не имеете ничего против Ахеджаковой?
Я не был против и Ахеджаковой! Моя толерантность не знала пределов.
Рязанов продолжал фантазировать еще минут десять. К концу разговора фильм, в сущности, был уже готов, оставалось его снять за двенадцать съемочных дней с гениальными актерами…
— Да, — сказал классик уже на выходе из разговора, — и последнее: у вас есть пятьсот тысяч долларов?
— Что? — не понял я.
— Пятьсот тысяч долларов, — просто повторил Рязанов. — Это смета.
Пятисот тысяч долларов у меня не было.
— Странно, — удивился Рязанов. — Вы же на телевидении работаете.
— Да.
— И у вас нету полмиллиона долларов? Мне стало стыдно.
— Ну хорошо… — смилостивился классик. — Виктор, давайте договоримся так: как только у вас будет полмиллиона — дайте мне знать. Мы снимем замечательное кино!
Этот разговор произошел в 1994 году.
Спустя шестнадцать лет пьесу прочитал Александр Ширвиндт. Прочитал — и удивился дате написания. И впрямь: многое из того, о чем фантазируют запертые в подземелье герои, в начале девяностых было чистой игрой ума. Какой всемирный джихад? Кто знал, как выглядит Бен Ладен?
Я просто валял ваньку и писал ученические прописи в абсурдистской школе маэстро Мрожека, но время — мастер корректировать смыслы.
Худрук Московского театра Сатиры предложил остановить тот же поезд метро в современном тоннеле и набить поезд поплотнее. Персонажей стало чуть ли не вдвое больше, больше стало и сюжетных поворотов, что и понятно: в девяностых в Москве не было ни гастарбайтеров, ни мобгильных телефонов, ни партии «Единая Россия»…
А природа смешного осталась прежней, — да и куда ж она денется?
Действующие лица
ОЧКАРИК
ГРАЖДАНИН В ПЛАЩЕ
МУЖЧИНА, который куда-то спешил
ДАМА ЕЕ МУЖ
ПАРЕНЬ и его ТЕЛКА
БАБУШКА С МАЛЬЧИКОМ ДЕДУЛЯ
ДЕВУШКА С РЮКЗАЧКОМ ЮНОША В НАУШНИКАХ СЕРЬЕЗНЫЙ ЧЕЛОВЕК С ГАЗЕТОЙ ГАСТАРБАЙТЕР, в оранжевом жилете
БОМЖИК НЕМОЙ
ВОШЕДШИЕ НА СТАНЦИИ
Первое действие
Вагон метро, пассажиры.
Поезд замедляет ход и останавливается, наступает тишина. Некоторое время все сидят молча. Только слышно, как долбит в наушниках у ЮНОШИ — он пританцовывает, сидя на месте. ПАРА продолжается целоваться.
ДАМА. Кошмар какой-то.
ЛЫСЫЙ. Ровным счетом ничего ужасного.
ДАМА. У тебя всегда все в порядке!
Пауза.
ОЧКАРИК. Кажется, приехали?
ГРАЖДАНИН В ПЛАЩЕ. М-да. Глуповато.
ОЧКАРИК. А! Все это глуповато вообще. (Допивает пиво из горлышка.)
ГРАЖДАНИН В ПЛАЩЕ. Да вы философ…
ОЧКАРИК. Я лузер.
ГРАЖДАНИН В ПЛАЩЕ. Ну, «виннеры» все наверху. (Пауза.)
А сколько вам лет, простите? ОЧКАРИК. Да. возраст Христа, практически.
ГРАЖДАНИН В ПЛАЩЕ. Ну, это не возраст. И потом, он при жизни тоже был лузером.
ОЧКАРИК. К-хе.
ПАРЕНЬ (оторвавшись от процесса, осматривается). Не понял. Что встали?
ТЕЛКА. Сере-еж.
Утягивает Парня обратно в поцелуй.
ОЧКАРИК. Вообще-то я. Смеяться не будете?
ГРАЖДАНИН. Постараюсь.
ОЧКАРИК. Я — драматург.
Гражданин в плаще все-таки усмехается.
ГРАЖДАНИН В ПЛАЩЕ. Простите.
ОЧКАРИК. Да самому смешно. Лезет из головы, а я записываю… Они говорят: так не бывает… А так бывает! Просто еще не было.
ДАМА. Почему мы стоим?
Пауза.
ОЧКАРИК. А вы?..
ГРАЖДАНИН В ПЛАЩЕ. Я — так… Лицо без определенных занятий. В прошлой жизни — бизнесмен.
ОЧКАРИК. А в позапрошлой?
ГРАЖДАНИН В ПЛАЩЕ. В позапрошлой жизни я был читателем Ленинской библиотеки.
ОЧКАРИК. Опа! Слушайте, там ничего не было написано: почему в 2011 году в Москве будут останавливаться в тоннеле поезда метро?
ГРАЖДАНИН В ПЛАЩЕ. За книги, в которых об этом писали, давали пять лет лагерей. В «Ленинке» их не было.
ОЧКАРИК. Ну вот мы и стоим. Кстати, неплохое начало для сюжета!
ГРАЖДАНИН В ПЛАЩЕ. Не новое. Тут главное: что дальше?
ОЧКАРИК. А вот и посмотрим. Ну! Сограждане! Поезд дальше не пойдет, просьба освободить вагоны! БОМЖИК (просыпаясь). А?
ОЧКАРИК. Спи, дядя, пока спи. Все только начинается. Экспозиция!
БОМЖИК. Кто? (Пауза.) Какая станция?
ОЧКАРИК. Станция «Тоннель».
БОМЖИК. Мне. это. плохо.
ОЧКАРИК. А кому сейчас хорошо?
ГРАЖДАНИН В ПЛАЩЕ (кивнув на целующихся). Вот этим.
ОЧКАРИК. Ну-у… Это ненадолго. (Девушке с рюкзачком.) Правда?
